Центробежные процессы сепаратизма, если их решительно не пресечь, могут обернуться тем, что Россия перестанет существовать в своих нынешних границах, развалится на губернские уделы и исламские республики. Каждый день по телевизору нам сообщают об очередных терактах, заказных убийствах, поджогах, похищениях детей, продаже людей в рабство, ограблениях. Эту нестабильность, угрозу самому существованию русского государства и русской нации, не могут не ощущать женщины России. Они просто боятся рожать. Политическая инертность населения России устраивает нынешних власть предержащих, но это вовсе не означает, что это устраивает русский народ. Ситуация последнего времени все больше напоминает те годы, которые в российской политологии получили наименование «эпохи застоя». Но от нас это время не так уж и далеко, чтобы забыть, как быстро в России инертность и пофигизм переходят в смуту, которая ставит под угрозу само существование государства. Опыт революций 1905 и 1917 гг. и перестройки 1985–1991 гг. это подтверждает на 100 процентов.
Бывший чекист генерал Леонов говорит, что в наши дни «доминирующее настроение у людей — обреченность». Но я бы уточнил этот тезис нашего аналитика из КГБ. Обреченность свойственна в большей степени людям старшего поколения, тем, чье мировоззрение сформировалось в советские годы. У молодежи это, прежде всего — разочарование в разрекламированном «обществе равных возможностей», а именно так в РФ и рекламировали капитализм, это — ощущение собственного бессилия, граничащее с отчаянием. Попытки залить стрессовое состояние водкой или даже пивом на время подобные ощущения снимают, а с похмельем чувство обреченности лишь обостряется. Означает ли это чувство нежелание жить? Далеко не всегда. Настоящие мужчины, да и женщины на Руси все же никогда не теряли надежды и веры в будущее. Если это исчезнет, России конец. Даже по передаче на «Финам FM», где выступал Леонов, можно было убедиться в том, что сейчас, как никогда, наш народ ждет именно ответа на вечные русские вопросы «Что делать?» и «Как жить дальше?». Наш генерал кроме призыва к воздержанию и самоусовершенствованию ничего предложить своей аудитории не смог.
В этом отношении куда более профессионально выступает Русская православная церковь, которая на последнем (май 2009 г.) Русском соборе объявила своего рода крестовый поход за оздоровление русского народа, против нравственного упадка и алкоголизма. Весьма важны сейчас и пастырские устремления Святейшего Патриарха, который ведет свою «воспитательную работу» с властью и российскими нуворишами. В апреле 2009 г. во время литургии в Исаакиевском соборе в Петербурге Патриарх Московский и всея Руси Кирилл заявил: «Власть имущие и богатые люди должны посвящать свою жизнь служению другим. Стремление к власти может быть греховным для человека, если он служит самому себе, для своих интересов. Власть будет во благо, если она служит другим. Такая власть должна быть смиренна, и она исходит от Бога». По его словам, если человек имеет средства, которые превышают затраты, необходимые для жизни, это значит, Бог поручает ему заботиться о других. «Служение другим — это единственное правильное понимание власти. Стремление брать верх над окружающими людьми присуще человеку на разных уровнях, но оно должно всегда сопровождаться самоуничижением», — подчеркнул Патриарх. Он также добавил, что только на основе божественной истины православный человек может строить благополучную общественную жизнь. Популярность Патриарха и православия вообще в народе растет. В этом легко убедиться по его встречам с молодежью, на которую приходят даже байкеры и просят у него благословения, и по посещаемости православных храмов. Православие, как альтернатива коммунизму в том идеологическом вакууме, который образовался после распада СССР, явно жизнеспособнее пост советской разновидности коммунизма, в рамках которой КПРФ разрешила (!) своим членам верить в Бога и посещать церковь.
Проповеди Зюганова и других идеологов КПРФ собирают все меньше сторонников. Партия утрачивает свои позиции. С точки зрения идеологической, у левых — полный кризис. И у тех, кто выступает или пытается выступать с позиций Социнтерна, новых левых и левых социал-демократов. Но, прежде всего — у коммунистов. В этом не только вина нынешних идеологов КПРФ, а они явно не Марксы и не Ленины, но и в том, что «реальный коммунизм, — как говорил Александр Зиновьев, — уже сыграл свою великую историческую роль, оказав колоссальное влияние на ход эволюции человечества». В одной из наших бесед для «Правды» Зиновьев высказал такую мысль: «Коммунизм вошел в плоть и кровь цивилизации, завоевав тем самым место в будущем (не случайно, отметим здесь, Дж. Леннон назвал «Коммунистическим манифестом» свою «Imagine». — В.Б. ). Но коммунизм в том «чистом», концентрированном виде, какой он имел в России до 1985 года, неповторим. Его следовало бережно хранить именно в том первозданном виде, а не реформировать страну по воле руководящих кретинов и предателей, а также по указке из-за рубежа. Но в России никогда не ценили и не берегли собственные достижения. Тут все рушилось, гнило в историческом болоте и предавалось забвению. Пройдут века, остынут страсти, на Западе потихоньку построят нечто подобное «русскому коммунизму» под другими названиями и в другом обличии. Только вспомнят ли о великом историческом творчестве какого-то «отсталого русского народа». Да и сохранится ли, если в обозримом будущем в России ничего не изменится, этот народ?»
В советские времена на Западе любили показывать одну нашу деятельницу международного коммунистического движения, которая с гордостью заявила перед телекамерами, что в Советском Союзе секса нет. Деторождение было, а секса не было. Точно с такой же гордостью она могла заявить, что в нашем тогдашнем советском обществе не было места потреблению. То есть общество было, а потребления не было. Было «обеспечение населения товарами первой необходимости». С потреблением подобный распределительный процесс, как очевидно, не имеет ничего общего. Это нечто более близкое к общественному питанию. «Дефицитные товары» (а в эту категорию в последние годы существования советской власти попали даже водка, спички и соль) распределяли по карточкам, по спискам, по записи, по знакомству, но куда реже нормальным путем. Прежде всего, не было товаров, равно, как и услуг которые можно было «потребить». И, несмотря на зазывные плакаты «Накопил — купил!», призывавшие население делать вклады в сберегательную кассу, купить что-то стоящее было практически невозможно. Я сам простоял в очереди за вазовской «копейкой» ровно три года, а уж про дачные и жилищные кооперативы и не говорю. Это было даже не спецраспределение, а спецотобор. (См. фильм «Гараж»). Все это было тем более унизительно и позорно, что советская пропаганда ежедневно выдавала на-гора оптимистические реляции в духе «Жить стало лучше, жить стало веселей!» и пыталась убедить всех, что «родные партия и правительство неустанно заботятся о благосостоянии трудящихся».
Узколобость и культурная ограниченность советских лидеров привела к тому, что кризис потребления стал всеобъемлющим социальным кризисом, который и перерос в идейный, в неверие в коммунизм, который вполне можно было после смещения авантюриста и дурака Хрущева перевести на нормальные рельсы цивилизованного развития. Увы, этого не произошло. Крах социализма в России и становление капиталистического метода хозяйствования воленс-ноленс поставили ребром вопрос о необходимости потребления. Ибо без оного не будет капитализма. Это вовсе не означает, как в свое время доказал Карл Маркс, по трудам которого до сих пор в развитых индустриальных странах готовят специалистов к практической работе, что «капиталистическое производство имеет своей непосредственной целью потребление». Это иллюзия, выдаваемая за действительность идеологами мира торгашества. Истина же заключается в том, писал Маркс, что «капитал и самовозрастание его стоимости является исходным и конечным пунктом, мотивом и целью производства; производство есть только производство для капитала, а не наоборот». Если начать говорить афоризмами, это означает, что «без потребления нет накопления».
Само по себе потребление — явление сложное и его ни в коем случае нельзя сводить к оплате товара у кассы универмага. Как только первобытный человек перестал потреблять рядом сидящего, у него возник целый ассортимент потребностей. Как и Адам, изгнанный из рая, он обнаружил необходимость прикрыть свой грех, с чего и начались первобытная haut couture (высокая мода). Массовое потребление в свою очередь поставило на поток рrêt-a-porte (готовое платье) и неуемная «индустрия моды» стала с тех пор бурно развиваться. В потреблении, выходящем за рамки борьбы за физическое существование, теперь в той или иной степени участвует подавляющее большинство населения даже в период кризиса. За последние 40 лет ХХ века личные расходы на товары и услуги во всем мире возросли более чем в четыре раза — с 4,8 млрд. долларов в 1960 году до 20 млрд. в 2000 году. Еще идеолог «новых левых» Герберт Маркузе подметил в начале 70-х в своей книге «Одномерный человек» такой феномен общества потребления, как «ложные потребности». (См. Herbert Marcuse.One Dimensional Man. Г. Маркузе. «Одномерный человек: Исследование идеологии развитого индустриального общества» М: ООО «Издательство ACT», 2002.) Суть этого понятия проста — потребитель закупает те товары, без которых он вполне может обойтись, но реклама и иные меры стимуляции вплоть до прямой манипуляции сознанием, заставляют его идти на эти затраты. А это, в свою очередь, стимулирует производство и — уже по Марксу — способствует росту капитала.
