Итак, комсомолу доверили играть очередной спектакль – и весьма ответственный. Осовеченным русским нужно было отбить социальные навыки. Надо было сделать так, чтобы люди с темпераментом общественного активиста не могли пройти мимо комсомола – а там у них было две дороги: разочароваться во всем и полюбить водочку, или перековаться в железного пидора без страха и упрека (© Веничка Ерофеев), то есть «сделать космосольскую карьеру».
Сейчас мне скажут, что «все это перегибы» и «было же и хорошее». Кто-то вспомнит отряд ДНД, кто-то – спортивную секцию, кто-то – концерт, организованный этим самым комсомолом и никем иным. Ну да, все это было – хотя со временем становилось все меньше. Крантик прикручивали, народ прискучивали. Ибо разрешенная активность «на подышать» была нужна только для того, чтобы тем вернее проводить базовую работу – массовую десоциализацию.
На это тоже можно сказать, что я безбожно преувеличиваю. Ну в самом деле, какие ужасы. Ну, пыльная ленинская комната, ну, транспаранты в подсобке, ну, собрание, на котором клюешь носом, ну, противная рожа комсорга… Че такого-то? В конце концов, это же не «кагебе», которое и в самом деле хватало за жабры в случае несанкционированной общественной активности.
Нуда, нуда. От общественной жизни отвращали всеми способами: начиная с искусственно организованных очередей и кончая «кровавой гебней», которая тогда вполне серьезно занималась даже пионерскими кружками, если вдруг поступал какой сигнал. Но все эти способы десоциализации человека не могли сделать именно того, что делал комсомол. Они не могли внушить именно отвращения. Запугать, запутать, измотать, утомить, отвлечь, наконец – на это были средства. Но наглядно показать, что всякое «собрание» есть мерзотина, что всякая «общественная инициатива» несет лишь вред и докуку, что само слово «участие» – гадко… О, тут комсомол был вне конкуренции. Почему через него и перекачивали всех: каждый должен был получить свою прививочку.
Конечно, это не касалось руководящего состава. Этим скучать было некогда. Много времени отнимало перераспределение попадающих в лапки комсомольских богов и богинь материальных благ (поначалу мелких), отсечение от этих благ всех остальных, а также поддержание всеобщего духа уныния, рабства и взаимной ненависти. На них же возлагался присмотр по части рабских работ и повинностей, возложенных на молодых – скажем, по части «поездок на овощебазы» и прочие гнусности. Комсомол же «следил за нравственностью» – кто помнит, о чем я, тот знает. Также важным было своевременное выявление и пресечение любых инициатив – некоторые глупые ребятишки, втащенные в ряды ВЛКСМ, думали, что раз они состоят в молодежной организации, то нужно делать что-то полезное… В общем, хлопот полон рот.
Опять же, позвольте мне опустить специфическую тему, касающуюся увеселений высокопоставленной комсы. Об этом – «про водку и сиськи» – уже отписались все неленивые. Я, честно говоря, всего этого не видел, со свечкой не стоял и за ноги не держал. Меня абсолютно не интересует облико морале комсомольских активистов. Я не люблю их не за это.
Отдадим даже им должное. Эти люди, пройдя через комсомольский ад, учились некоторым базовым вещам, связанным с управлением людьми. Но одновременно им инсталлировался специфический комсомольский цинизм – ведущий начало со времен комсы. В этой структуре просто невозможно было работать, не презирая при этом товарищей, сверстников, старших и народ вообще. Это отражалось даже на лицах. Известное дело – человек, пошедший «туда», через некоторое время приобретал характерную комсомольскую физиономию, удивительно полно описываемую выражением «морда просит кирпича». Нынешние олигархи, эффективные менеджеры, чиновники верхнего уровня, и прочие плодожорки были выкормлены именно комсомолом – достаточно посмотреть на их заполированные наглостью торцы.
Кстати сказать: этих людей совершенно напрасно обвиняют в «предательстве». Не то чтобы они его не совершали – но ведь организация, в которой они состояли, и была создана как организация предателей. Первые комсомольцы швыряли на пол крестики, а последние жгли перед камерой партбилеты – но ведь это один и тот же жест. Крот истории поцеловал себя в жопу.
В заключение. Демонизировать поздний комсомол – глупо и смешно. Как и вообще все советское. Антисоветизм нынешнего разлива – особенно казенный – глуп, подл и лжив ан масс. В т. ч. и потому, что самим своим существованием не позволяет даже сформулировать настоящие претензии к «совку». Которые, кстати, и сейчас никуда не делись. Ибо почти все плохое, что можно и нужно сказать про СССР, следует сказать и про теперешнюю Эрефию. Как правило, помножив на десять: нынешние кремлевские молодежки – это, согласитесь, та еще благоухань. Но все-таки не стоит забывать, зачем и для чего делались те или иные вещи.
Комсомол создавался как один из механизмов уничтожения русского общества – не единственным, даже не первым, но одним из важных. Таковым он и остался до конца, в полной мере выполнив свою задачу. И теперь тем, кто пытается восстанавливать русское гражданское общество, приходится иметь дело с искалеченными людьми. У которых отбиты, как почки, базовые социальные инстинкты.
Что ж. С праздничком вас, дорогие товарищи.
Опубликовано в «Русском журнале» 7 октября 2003 года под заголовком «Русь и Нерусь». В новой редакции статья разбита на два отдельных текста: «Прогнать чертей» и «Нерусь»
1
Все познается в сравнении. История ничему не учит именно потому, что не имеет сослагательного наклонения, – и ровно в той мере, в которой она его не имеет. Мы не знаем ничего о факте, если не знаем (или хотя бы не предполагаем), что было бы, если бы он не случился или случилось бы нечто иное.
В большинстве случаев такое сравнение запрещено даже самой снисходительной методологией, но разум на то и разумение имеет, чтобы находить лазейки и сплавлять по ним всякие «незаконные способы суждения». Система таких лазеек, запрятанная в почву европейской культуры наподобие канализационных труб или подземных ходов, исподтишка придает (или предписывает, а то и приписывает) смысл истории. Например, концепция «художественного гения» основана на предположении, что «если бы этого человека не было, его шедевры никогда не увидели бы свет». Напротив, концепт «объективности научного познания» подразумевает, что «все важное» будет кем-нибудь да открыто, причем не слишком поздно и не слишком уж дорогой ценой. Статистика (а вернее сказать, подделывающиеся под нее способы рассуждения) разделяет факты на значительные и незначительные, которые при удалении из исторического континуума «ничего не меняют» (ранняя смерть Наполеона меняет мир, а смерть наполеоновского солдата не меняет почти ничего)…
Все эти интеллектуальные конструкты кое-как сосуществуют (разумеется, в непрезентабельном виде, «на полусогнутых») с официальным догматом об уникальности исторического факта – и, соответственно, об абсолютной непознаваемости мира, в котором этот факт отсутствует.
И поделом: мир без некоторых событий мы не можем даже представить, а значит – и познать.
Тем не менее мышление об исторических априори иногда все-таки возможно. Как оно возможно – пусть об этом думает какой-нибудь Кант, у него голова. Нам важно, что это экспериментально наблюдаемое явление. «Есть такие варьянты», относительно которых практически все сколько-нибудь вменяемые люди находятся в полном согласии – да, если бы это случилось, то было бы это так-то и так-то и никак иначе. Откуда берется такая уверенность – вопрос интересный (и заслуживающий в каждом конкретном случае специального рассмотрения), но все-таки второй. Сначала нам надо заметить само существование этих пунктов всеобщего согласия – «да, все было бы именно так». И уже потом, исходя из этого согласия, думать дальше.
Как известно, варианты «событий 1993» (равно как и 1991) годов практически не просчитываются: тут все сочиняют свое, а чаще и сочинять не пытаются. В самом деле, совершенно непонятно (то есть «не видно»), что случилось бы, случись Руцкому и Хасбулатову победить, и к чему привела бы та победа. Более того, и вариантов поражения у них было навалом – начиная с быстрой сдачи позиций в стиле ГКЧП («не кровь же лить») и кончая чем-нибудь в стиле штурма Ла Монеда. Все это неясно, а значит, вроде бы и говорить не о чем: «случилось то, что случилось», будем жить в том мире, который создан данным событием.
Тем не менее зададимся сначала все же одним гипотетическим вопросцем. Предположим: все то же самое, что совершил Ельцин и его подельники в октябре 1993 года, совершили бы, допустим, коммунисты в девяноста первом. Теперь самый вопрос: как, в каком виде, в качестве чего «расстрел Белого Дома» фигурировал бы в антикоммунистическом мифе – российском, да и (бери выше) мировом?
