Вместе с тем что-то, видимо, плимутцам не понравилось. Всего год спустя в Плимуте заподозрили братьев в чем-то нехорошем, после чего отряд мушкетеров, явившись в Монтауп, «столицу» вампаноагов, арестовали Александра и увезли его в город белых. Там он, правда, блестяще оправдал себя, убедив совет и народ города в своей непреходящей дружбе, и получил разрешение ехать домой, но в путь тронулся уже тяжелобольным и по дороге скончался при крайне смутных обстоятельствах, а лекари, осмотревшие тело, предположили, что вождя могли отравить. Так это было или не так, уже никто не скажет, но племя, давно не считавшее англичан друзьями, поверив, заговорило о мести, и могло пролиться немало крови, не успокой сородичей Метаком, ставший отныне единственным «королем» вампаноагов. Он явно намерен был продолжать политику отца и в следующие девять лет держал курс на мир с Плимутом и другими колониями пуритан, уже объединившимися в Конфедерацию Новой Англии, по первому требованию уступая приглянувшиеся соседям участки. И так аж до момента, когда вопрос зашел о земле под городок Суонси, который белые собирались строить в самом сердце территории племени, и согласии с запретом на продажу земли кому угодно, кроме Плимута. Терпеть и дальше, тем паче при полном понимании той аксиомы, что белые не остановятся, было невозможно, и «король Филипп» — об этом практически ничего не известно, но логика событий говорит, что «да» — начал понемногу наводить контакты с вождями соседних племен, обеспокоенных не меньше. А то и больше, ибо если с вампаноагами, помня былое вась-вась, белые еще как-то церемонились, но всех прочих вообще уже за людей не считали.
Обсуждения тянулись медленно, муторно, год за годом. Все понимали, чем может кончиться война с белыми (только на юге Новой Англии их уже было 35 000, тогда как тех же вампаноагов вдесятеро меньше). Все сознавали, что рассчитывать на какой-то успех можно только в том случае, если выступить вместе. И все отдавали себе отчет в том, что война, если все же начнется, должна идти на уничтожение, чтобы выжившие «белые братья» сами бежали прочь. Такие решения с кондачка не принимаются; сашемы нипнуков, покумнуков и наррангасетов, в общем, склоняясь к решению о войне, продолжали размышлять, а тем временем кое-что (сеть информаторов и лазутчиков была развита) дошло и до англичан. Метакома вызывали на ковер в Плимут, он отнекивался, клялся в лояльности, его, — поскольку доказательств не было, — отпускали, затем вызывали снова. И наконец, летом 1671 года под прямым нажимом соседей Метком подписал с плимутцами Таутонский договор, обязавшись платить ежегодную «дань верности» — 100 фунтов, а кроме того, разоружить своих воинов и сдать в арсенал Плимута все мушкеты, купленные не у англичан. А поскольку оружие «король» сдавать не спешил, мотивируя тем, что воины не хотят и заставить их невозможно, 29 сентября, опять в Таутоне, ему пришлось подписать еще один договор, на сей раз признав себя «младшим братом губернатора и вассалом короля Англии». То есть, по сути, присягу на верность и согласие на смертную казнь в случае измены.
Двадцать второго июня, ровно в четыре часа
Правда, нюансы англосаксонского правосудия Метакома, полагавшего что «Ваш губернатор — всего лишь обычный человек. Я буду говорить только с моим братом, королем Карлом Английским. Когда он прибудет, тогда и поговорим», волновали мало. Куда тревожнее было, что подозрения белых перерастали в уверенность, поскольку невнятные слухи начали подтверждать и люди, которым в Плимуте доверяли. В частности, крещеный вампаноаг Джон Сассамон, выучившийся на пастора и ставший «почти англичанином», некоторое время служивший секретарем и толмачом при «короле Филиппе», доносил о встречах вождя с коллегами и длительных переговорах без свидетелей, настаивая на том, что мятеж вот-вот начнется, прося дать ему охрану, поскольку «язычники» его собираются убить. А поскольку в Плимуте выкреста считали «человеком своим, сметливым, хитрым и надежным», к его мнению прислушивались. И когда однажды утром тело Сассамона нашли в проруби, за дело взялись всерьез, под пыткой выбив из местных индейцев показания на трех вампаноагов из охраны Метакома. Их разыскали, арестовали, судили и 8 июня повесили, на чем бы и делу конец, но один из смертников, упав с виселицы, — лопнула веревка, — решил, что умирать плохо, и заявил, что расскажет правду в обмен на то, что не повесят. Ему обещали, он признался в убийстве, заявив, что мокруху замутили по приказу шефа. После чего, — слово нужно держать! — был расстрелян, а Метаком, — известие до Маунтхопа дошло быстро, — немедленно приказал эвакуировать женщин с детьми на другой берег Наррангасетского залива и созвал воинов для совета, призвав «подданных» к войне и получив от них восторженное одобрение.
Такого в Плимуте все-таки не ожидали, в связи с чем попытались решить дело миром. Губернатор Уинслоу прислал письмо, уверяя в вечной дружбе и предлагая в посредники Джона Истона, вице-губернатора Род-Айленда, слывшего «другом индейцев», но остановить события или хотя бы притормозить их теперь, когда воины, откопав топор войны, рассеялись по местности, уже не предствлялось возможным: 18 июня несколько вампаноагов, ворвавшись в Суонси, принялись грабить дома. Затем индейцы отошли, но на следующий день вернулись и продолжили грабежи. Жители попытались организовать оборону, послали в Плимут гонца, а на рассвете 22 июня, наконец, пролилась кровь: некий юноша застрелил одного из вновь появившихся воинов. И всё. 23 июня индейцы снова атаковали Суонси, уже в полной боевой раскраске. Погибло одиннадцать человек, в том числе и тот самый парнишка. Но из Плимута уже шло ополчение, разоряя по пути поселки вампаноагов, и Метаком, сознавая, что прямого столкновения с наличными силами не выдержит, приказав воинам отходить на восток, в болота, сумел сперва оторваться, а затем, сделав хитрый маневр, и заманить в засаду отряд капитана Бена Чёрча. Плимутцы, как писал позже сам капитан, «уцелели лишь волею милостивого Господа, чудом отыскав несколько лодок». И вот теперь, когда ни «королю», ни белым пути назад не было, все пошло в полную силу.
Используя небольшой запас времени, пока отряды белого ополчения из Плимута и Массачусетса стягивались к Суонси, Метаком развернул малую войну, атаковав крохотные фронтирные городки. В начале июля сгорели Таутон, Рехобот, Миддлборо, Дартмут, из жителей выжили только особо удачливые, уцелевшие бежали кто куда, но их перехватывали на тропах и убивали. Очередная попытка Чёрча прочесать болота, как и первая, провалилась: перехватив индейцев и навязав им бой, белые проиграли рукопашную и бежали, бросив семь или восемь «двухсотых», потери по тем временам очень большие, а воины Метакома исчезли бесследно, словно растворившись в воздухе; как указал Чёрч в отчете, «биться с ними невозможно, это все равно что драться с диким зверем в его логове, теперь я не жду добра». И правильно, что не ждал. Теперь, когда сила была предъявлена, к вампаноагам присоединились племена, с вождями которых много лет вел переговоры Метаком. Поднялись покамтуки, нипмуки, массачусеты, абенаки, пришли воины из нейтральных племен, в том числе и связанных договором с белыми, «королевская армия», — всего три сотни бойцов, — начала расти, Метакома видели везде одновременно, и в Массачусетсе, и в Коннектикуте, так что командование ополченцев не знало, куда разворачиваться. Фронтир горел, да уже и не только фронтир: индейские воины начали глубокие рейды на «белые» территории, пали укрепленные Брекфилд и Дорчестер, южнее Норфилда, попав в засаду потерпел поражение, потеряв более половины (27 человек) личного состава отряд капитана Бэра. А затем пришла осень, и ничего хорошего не случилось: инициатива по-прежнему была за Метакомом: начались набеги на Дирфилд и Хэдли, и горожане бежали, бросив все пожитки.
Вместе весело шагать по просторам
А затем, при попытке вывезти из Хэдли зерно, у Блуди-Брук основные силы мятежников — около 700 воинов — наголову разбили большой, почти в сотню стволов, отряд капитана Томаса Лотропа, и спешно брошенная на выручку подмога смогла спасти только семерых раненых солдат. После этого англичан на севере Коннектикута почти не осталось, и воины «короля», развернувшись на юг, разорили Хатфилд, Спрингфилд, Уэстфилд и Нортгемптон, жители которых едва успели укрыться в укрепленных фортах. Короче говоря, к концу октября «белая» Америка была в панике, зато Метаком уверился в своих силах настолько, что вывез ее из надежного убежища в подготовленный к зиме лагерь близ Хусика, на рубеже Массачусетса и Нью-Йорка. У него были все основания для оптимизма: «армия» неуклонно росла, кроме союзников, появлялись и воины заклятых врагов, могикан и ирокезов-мохавков, традиционных английских клиентов. В такой ситуации, конечно, был и минус, — громадное по меркам места и времени войско в 2000 бойцов требовало много припасов, а припасов было мало, а впереди маячила зима, но пока что, теплым октябрем, об этом не думалось. Думалось только о победе, которая казалась неизбежной, и на то имелись все основания: в ноябре на стороне короля наконец-то выступили могущественные наррангасеты, до тех пор державшие паузу, разве что позволяя семьям вампанаогов прятаться в своей хорошо укрепленной крепостце в болотах Род-Айленда.
