Чем явственнее подобный финал, тем больше ситуация на Ближнем Востоке напоминает религиозные конфронтации в Европе, предшествовавшие вестфальским соглашениям (только в более крупных масштабах). Внутренние и международные конфликты усугубляют друг друга. Политические, религиозные, племенные, территориальные, идеологические споры и соперничество во имя традиционных национальных интересов сливаются в единый конфликт. Религия «вооружается» и служит геополитическим целям; гражданское население принимаются истреблять по признаку религиозной принадлежности. Там, где государство еще способно сохранить власть, эта власть отказывается от каких-либо ограничений, оправдывая такой шаг потребностью в выживании; там, где государства распадаются, начинают противоборствовать местные группировки и соседние страны, и власть – увы, слишком часто – достигается через полное пренебрежение к человеческому благополучию и достоинству.
Конфликт, который разворачивается на наших глазах, является одновременно религиозным и геополитическим. Суннитский блок, состоящий из Саудовской Аравии, стран Персидского залива и в некоторой степени Египта с Турцией, противостоит блоку во главе с шиитским Ираном, который поддерживает Башара аль-Асада в Сирии, власть Нури аль-Малики в Центральном и Южном Ираке, ополченцев «Хезболлы» в Ливане и ХАМАС в секторе Газа. Суннитский блок спонсирует восстание в Сирии против Асада и мятежи в Ираке против Малики; чтобы нарушить внутреннюю легитимность региональных конкурентов, Иран, стремящийся к региональному господству, использует «негосударственных агентов», которые связаны с Тегераном идеологически.
Участники конфликта, разумеется, ищут поддержки извне – в особенности ждут помощи от России и США, буквально мечась между ними. Цели России выглядят в значительной степени стратегическими: как минимум предотвратить проникновение сирийских и иракских джихадистов на свои мусульманские территории, а в глобальном масштабе – укрепить собственные позиции в отношении США (и нивелировать последствия войны 1973 года, описанные выше). Америка же громогласно осуждает Асада по моральным соображениям – и вполне обоснованно, однако ее основными противниками являются «Аль-Каида» и прочие ультраэкстремистские группировки, которым Соединенные Штаты противостоят стратегически. Ни Россия, ни США пока не определились, сотрудничать ли им или дипломатически соперничать, хотя события на Украине способны разрешить эту амбивалентность и возродить напряженные отношения времен холодной войны. На Ирак претендует сразу несколько «групп влияния» – это Иран, Запад и различные реваншистские движения суннитов; такое уже не раз бывало в его долгой истории, просто пьесу разыгрывают новые актеры.
После горького опыта американского вмешательства – и в условиях, столь неблагоприятных для плюрализма, – велик соблазн предоставить событиям идти своим чередом и сосредоточиться на работе с государствами-преемниками. Но проблема в том, что сразу несколько потенциальных преемников объявили Америку и вестфальский миропорядок своими непримиримыми врагами.
В эпоху террористов-смертников и распространения оружия массового уничтожения развитие панрегиональных религиозных конфликтов следует трактовать как угрозу мировой стабильности; противодействие этой угрозе требует согласованных действий всех заинтересованных сторон и выработки приемлемого для всех определения, по крайней мере, регионального порядка. Если порядок не будет установлен, обширные территории могут оказаться во власти анархии и экстремизма, неумолимо проникающих в другие регионы. Именно поэтому насущным является формирование нового регионального порядка; это – задача Америки и прочих стран, обладающих глобальным видением.
Глава 4
Соединенные Штаты и Иран: взгляды на порядок
Весной 2013 года аятолла Али Хаменеи, верховный лидер Исламской Республики Иран – фигура более значимая политически, нежели все государственные министры, в том числе иранский президент и министр иностранных дел, – выступил на международной конференции мусульманского духовенства. Он провозгласил начало новой глобальной революции. События, которые в других странах называют «арабской весной», заявил он, на самом деле – «пробуждение ислама» с грандиозными последствиями для всего мира. Запад ошибается, полагая, что толпы демонстрантов ратуют за торжество либеральной демократии. Хаменеи объяснил, что демонстранты отвергают «печальный и ужасающий опыт следования Западу в политике, поведении и образе жизни», поскольку их выход на улицы есть «чудесное исполнение заповедей Аллаха»:
«Сегодня на наших глазах разворачивается картина, которую не может отрицать ни один по-настоящему сведущий человек с незашоренным взглядом. Мир ислама выходит из тени социальных и политических договоренностей сверхдержав. Этот мир нашел свое место, важное и определяющее, в центре фундаментальных событий. Он предлагает по-новому взглянуть на жизнь, на политику, на управление и социальные нужды».
По мнению Хаменеи, подобное пробуждение исламского сознания знаменует зарю глобальной религиозной революции, которая наконец-то покончит с доминированием Соединенных Штатов и их союзников и положит предел трем столетиям западного владычества:
«Исламское пробуждение, о котором высокомерные реакционеры на Западе даже не упоминают, очевидно для всех, и его признаки можно наблюдать почти во всем мусульманском мире. Наиболее показателен тот энтузиазм, с которым общественность, в особенности молодежь, приступает к возрождению славы и величия ислама, с которым она изучает основы международной системы господства и срывает маски, обнажая бесстыдство и лицемерие правительств, что продолжают оказывать давление на исламский и неисламский Восток».
После «краха коммунизма и либерализма» и на фоне упадка могущества Запада исламское пробуждение отзовется во всем мире; Хаменеи посулил глобальное объединение мусульманской уммы (создание транснациональной общины верующих) и восстановление ее центрального положения:
«Конечной целью может быть только создание великой исламской цивилизации. Все составные части Исламской уммы – в форме разных наций и стран – должны стремиться к тому результату, который изложен в Священном Коране… Благодаря истинной вере, знаниям, морали и постоянной борьбе исламская цивилизация может одарить мир передовыми достижениями мысли, установить благородные нормы поведения для уммы и для всего человечества, может стать стимулом к освобождению от материалистических и репрессивных взглядов и коррупционной политики, которые лежат в основе современной западной цивилизации».
Хаменеи высказывался на эту тему и ранее. Как он сообщил делегатам съезда иранских военизированных формирований в 2011 году, протесты на Западе свидетельствуют о глобальном духовном голоде и поисках легитимности, воплощенной в иранской теократии. Мировая революция не за горами:
«События в США и Европе предполагают грандиозные перемены, которые мир увидит в ближайшем будущем… Сегодня лозунги египтян и тунисцев повторяют в Нью-Йорке и Калифорнии… Исламская Республика ныне является фокусом пробуждающегося стремления народов, и именно эта реальность так расстраивает наших врагов».
В любом другом регионе подобные заявления воспринимались бы как революционный вызов: теократ, обладающий верховной духовной и светской властью и представляющий важного игрока на мировой арене, публично озвучивает проект строительства альтернативного мирового порядка, опровергающий тот, который признан мировым сообществом. Ведь фактически лидер Ирана заявил, что универсальные религиозные принципы, а отнюдь не национальные интересы и не либеральный интернационализм будут доминировать в новом мире, возникновение которого он предрек. Озвучь такие мысли азиатский или европейский лидер, они бы вызвали шок. Однако тридцать пять лет аналогичных лозунгов приучили мир к радикализму иранского руководства на словах и в делах. Со своей стороны Иран сочетает оспаривание современности с тысячелетней традицией исключительно тонкого государственного управления.
Традиция иранской государственности
Первое практическое воплощение радикальных исламистских принципов в качестве государственной доктрины случилось в 1979 году, в столице страны, от которой этого меньше всего ожидали, – страны, в отличие от большинства ближневосточных государств, имевшей долгую и великую историю и всегда выказывавшей уважение к своему доисламскому прошлому. Поэтому когда Иран, пребывавший в статусе легитимного государства вестфальской системы, внезапно превратился в поборника радикального ислама после революции аятоллы Хомейни, региональный порядок на Ближнем Востоке оказался низвергнут.
