Немецкая государственная служба дает результаты некрасивые, неприятные, можно сказать мерзкие, но зато положительные и серьезные.
Русская государственная служба дает результаты столь же неприятные и некрасивые, а по форме, нередко, еще более дикие и с этим вместе пустые. Возьмем пример: положим, что в одно и тоже время в Германии и в России правительства назначили одну и ту же сумму, положим, миллион, на совершение какого нибудь дела, хоть на постройку нового судна. Что же вы думаете, в Германии украдут? Украдут быть может сто тысяч, положим двести тысяч, за то уж восемьсот тысяч прямо пойдут на дело, которое совершится с тою аккуратностью и с тем знанием, которым отличаются немцы. Ну, а в России? В России прежде всего половину раскрадут, четверть пропадет вследствие нерадения и невежества, так что много много если на остальную четверть состряпают что нибудь гнилое, годящееся на показ, но для дела негодное.
Почему же русский флот способен устоять против немецкого, русские приморские укрепления, напр. Кронштадт, выдержать стрельбу немцев, умеющих бросать не только чугунные, но также и золотые снаряды?
Прощай господство на Балтийском море! Прощай все политическое значение и сила северной столицы, воздвигнутой Петром на финских болотах! Если наш маститый великий канцлер, князь Горчаков, не совсем выжил из ума, он должен был сказать себе это в те дни, когда союзная Пруссия грабила безнаказанно, и как бы с нашего согласия, столь же нам союзную Данию. Он должен был понять, что с того дня, как Пруссия, опирающаяся теперь на всю Германию и составляющая в неразрывном единстве с последней сильнейшую континентальную державу; с тех пор, одним словом, как новая германская империя, создавшаяся под скипетром прусским, заняла на Балтийском море свое настоящее и для всех других прибалтийских держав столь грозное положение, преобладанию петербургской России на этом море был положен конец, уничтожено великое политическое творение Петра, а с ним вместе уничтожено и самое могущество всероссийского государства, если в вознаграждение утраты вольного морского пути на севере, не откроется для него новый путь на юге.
Ясно, что на Балтийском море станут теперь господствовать немцы. Правда, что входы в него находятся еще в руках Дании. Но кто не видит, что этому бедному маленькому государству не остается уже теперь почти другого выбора, как сделаться сначала пожалуй вольно-федеративным, а вскоре потом и вполне быть поглощенным пангерманской государственной централизацией; а это значить, что Балтийское море в самое короткое время превратится в море исключительно немецкое, и что Петербург должен будет утратить всякое политическое значение.
Князь Горчаков должен был знать это, когда соглашался на раздробление датского королевства и на присоединение Гольштейна и Шлезвига к Пруссии. И силою самых происшествий мы приведены к следующие диллеме: или он изменил России, или в замен пожертвованного им преобладания всероссийского государства на северо-западе он обеспечился формальным обязательством князя Бисмарка, содействовать России в завоевании нового могущества на юго-востоке.
Для нас существование такого акта, существование оборонительного и наступательного союза, заключенного между Россиею и Пруссиею чуть ли не сейчас же после парижского мира или, по крайней мере, во время польского возстания, в 1863г., когда увлеченные примером Франции и Англии почти все европейские державы, кроме Пруссии, громогласно и оффициально протестовали против всероссийского варварства; для нас, говорим мы, формальное и для обеих сторон равно обязательное согласие между Пруссиею и Россиею несомненно, только подобным союзом, может быть обяснена та спокойная, можно сказать, беззаботная уверенность, с какою Бисмарк предпринял войну против Австрии и против большой части Германии, с опасностью французского вмешательства, и еще более решительную войну против Франции. Малейшей враждебной демонстрации со стороны России, напр. движения русских войск к прусской границе было достаточно, чтобы остановить и в той, и в другой войне, особенно в последней, дальнейшие движения победоносного прусского воинства. Вспомним, что в конце последней войны вся Германия, по- преимуществу же северная часть ее была совершенно очищена от войск, что невмешательство Австрии в пользу Франции не имело другой причины, как об'явление России, что если Австрия двинет свои войска, то она двинет против них свою армию, и что Италия и Англия только потому не вмешались, что этого не хотела Россия. Не заяви она себя таким решительным союзником прусско-германского императора немцы никогда бы не взяли Парижа.
Но Бисмарк видимо был уверен, что Россия не изменит ему. На чем же была основана такая уверенность? Ужели на родственных связях и на личной дружбе двух императоров? Но Бисмарк человек слишком умный и опытный, чтобы рассчитывать на чувства в политике. Положим даже, что наш император, одаренный, как всем известно, чувствительным сердцем и проливающий слезы чрезвычайно легко, мог увлечься подобными чувствами, не раз высказанными им в царских попойках, тогда окружающее его правительство, двор, наследник, ненавидящий будто бы немцев, и, наконец, наш маститый государственный патриот, князь Горчаков, все вместе, общественное мнение и сама сила вещей напомнили бы ему, что государства руководствуются интересами, а не чувствами.
Не мог же Бисмарк рассчитывать на тождество интересов русских и прусских. Такого тождества нет да и быть не может, оно существует только в одном пункте, а именно в польском вопросе. Ну, да этот вопрос уже давно порешен, а во всех других отношениях, ничто не может быть так противно интересам всероссийского государства, как образование о бок его огромной и могущественной всегерманской империи. Существование двух огромных империй, друг подле друга, влечет за собой войну, которая не может кончиться иначе, как разрушением или одной, или другой.
Война эта, повторяем мы, неизбежна, но она может быть отдалена, если обе империи сознают что они еще недостаточно укрепились внутри, не довольно расширились для того, чтобы начать друг против друга войну решительную, борьбу на жизнь и на смерть. Тогда, хотя и ненавидя друг друга, они продолжают друг друга поддерживать, обмениваться услугами между собою, причем каждая надеется, что она воспользуется лучше другой невольным союзом приобретет больше силы и средств для будущей, неизбежной борьбы — таково именно взаимное положение России и прусской Германии.
Германская империя далеко еще не укрепилась ни внутри, ни снаружи. Внутри она представляет странное соединение многих самостоятельных средних и маленьких государств, правда обреченных на уничтожение, но еще не уничтоженных и стремящихся во чтобы то ни стало спасти остатки своей, видимо исчезающей самостоятельности. Снаружи хмурится против новой империи униженная, но не окончательно еще сраженная Австрия, побежденная и именно вследствие того непримиримая Франция. К тому же ново-германская империя далеко еще не достаточно округлила свои границы. Повинуяся внутренней необходимости, свойственной военным государствам, она задумывает новые приобретения, новые войны. Поставив себе целью восстановление средневековой империи в. первобытных границах, и к этой цели влечет ее неуклонно патриотизм пангерманский, обуявший все немецкое общество, она мечтает о присоединении всей Австрии, кроме Венгрии, отнюдь не кроме Триеста, не кроме Богемии, всей немецкой Швейцарии, части Бельгии, всей Голландии и Дании, необходимых для основания ее морского могущества — планы гигантские, осуществление которых возбудят значительную часть западной и южной Европы против нее, и которые поэтому без согласия России решительно невозможны. Значит для ново-германской империи еще необходим русский союз.
Всероссийская империя с своей стороны также не может обойтись без прусско-германского союза. Отказавшись от всяких новых приобретений и расширений на север-западе, она должна идти на юго-восток. Уступив Пруссии преобладание на Балтийском море, она должна завоевать и установить свое могущество на Черном море. Иначе она будет отрезана от Европы. Но для того, чтобы владычество ее на Черном море было действительно и полезно, она должна овладеть Константинополем, без которого не только выход в Средиземное море может быть возбранен ей во всякое время, но самый вход в Черное море будет всегда открыт для неприятельских флотов и армий, как это и было во время крымской компании.
Значит единая цель, к которой, больше чем когда нибудь, стремится завоевательная политика нашего государста — Константинополь. Осуществлению этой цели противны интересы всей южной Европы, не исключая разумеется Франции, противны английские интересы, а также и интересы Германии, так как безграничное владычество России на Черном море, поставит все дунайское прибрежье в прямую зависимость от России.
