Эльза: Кто говорит?
Прокурор: Убийца.
Эльза: Ты переутомился, Мартин, вот и все. Расшатал нервы. Один процесс за другим! Да еще при твоей аккуратности, добросовестности…
Прокурор: Да-да, конечно.
Эльза: Почему бы тебе не взять отпуск?
Прокурор: Да-да, конечно.
Эльза: Человеку это необходимо, Мартин.
Прокурор: Да-да, конечно. Может быть. А может быть, нет… Надежда на свободный вечер, на воскресенье за городом, эта пожизненная надежда на эрзац, включая жалкое упование на загробную жизнь… Может, стоит только отнять все эти надежды у миллионов чиновничьих душ, торчащих изо дня в день за своими столами, — и какой их охватит ужас, какое начнется брожение! Кто знает, может быть, деяние, которое мы называем преступным, — лишь кровавый иск, предъявляемый самой жизнью. Выдвигаемый против надежды — да, против эрзаца, против отсрочки…»
Следующая сцена — убийца разговаривает с адвокатом. Адвоката зовут Доктор Ган.
«Доктор Ган: Возвращаюсь к моему вопросу: что вы думали и чувствовали, когда в тот день, двадцать первого февраля, возвратились из известного места?
Убийца: Да что угодно!
Доктор Ган: Вспомните!
Убийца: Легко сказать — вспомните.
Доктор Ган: Когда вы направились в туалет…
Убийца: Ну уж это зачем?
Доктор Ган: Я опираюсь на факты, изложенные в деле.
Убийца: Если верить тому, что изложено в деле, доктор, можно подумать, что я всю жизнь провел в известном месте.
Доктор Ган: В деле изложены ваши собственные показания.
Убийца: Я знаю.
Доктор Ган: Так что же?
Убийца: Пусть!
Доктор Ган: Что — пусть?
Убийца: Пусть это в некотором роде правда. Что я провел свою жизнь в известном месте. В некотором роде. Помню, у меня часто было именно такое чувство.
Доктор Ган: Вы уже говорили, что всегда использовали для этой надобности служебное время. И этой шуткой рассмешили присяжных. Я не против того, чтобы их смешить, но сам этот факт несуществен — так поступают все служащие.
Убийца: Несуществен — именно… Часто у меня было такое чувство, доктор, что все несущественно: и когда я стоял перед зеркалом, бреясь каждое утро, — а мы должны были быть безупречно выбритыми, — и когда зашнуровывал ботинки, завтракал, чтобы ровно в восемь быть у своего окошка, каждое утро…
Доктор Ган: Что вы хотите сказать?
Убийца: Лет через шесть я стал бы доверенным фирмы. (Курит.) И это бы ничего не изменило. Вообще я ничуть не жалуюсь на дирекцию банка. У нас было образцовое учреждение. Швейцар, я сам видел, завел даже специальный календарь, в котором отмечал, когда смазывали каждую дверь. И двери там не скрипели, нет. Это нужно признать.
Доктор Ган: Возвращаясь к нашему вопросу…
Убийца: Да, что же существенно?
Доктор Ган: Я восстанавливаю обстоятельства дела: в воскресенье после полудня вы были на футболе; поражение нашей команды подействовало на вас угнетающе; вечером вы пошли в кино, но фильм вас не заинтересовал; домой вы отправились пешком, не испытывая, согласно показаниям, никакого недомогания…
Убийца: Только скуку.
Доктор Ган: Дома смотрели передачу по телевидению, которая вас тоже не заинтересовала; в двадцать три часа двадцать минут вы снова были в городе, в молочном кафе; вина не пили; незадолго до полуночи вы позвонили у черного входа банка…
Убийца: Главный вход был закрыт.
Доктор Ган: И когда привратник открыл, сказали, что вам нужно в известное место… Я все-таки не понимаю, почему с этой целью — ведь было воскресенье — вы направились именно в банк.
Убийца: Я тоже не понимаю.
Доктор Ган: А что дальше?
Убийца: Сила привычки.
Доктор Ган: Как бы там ни было, Гофмейер впустил вас.
Убийца: Это был душа-человек.
Доктор Ган: Не удивившись вашему ночному визиту?
Убийца: Разумеется, удивился.
Доктор Ган: И что же?
Убийца: Я и сам был удивлен. Я понаблюдал, как он управляется с паровыми котлами, и мы еще минут пять поболтали.
Доктор Ган: О чем?
Убийца: Я сказал: убить бы тебя на этом самом месте! Мы рассмеялись.
Доктор Ган: А потом?
Убийца: Я направился в известное место.
Доктор Ган: А потом?
Убийца: Я это сделал. (Тушит ногой сигарету.) Не знаю, доктор, что тут еще можно сказать…
Молчание.
Доктор Ган: У вас было тяжелое детство?
Убийца: То есть?
Доктор Ган: Отец вас бил?
Убийца: Что вы!
Доктор Ган: Мать не обращала на вас внимания?
Убийца: Напротив.
Доктор Ган: Гм…
Убийца: Я бы все сказал вам, доктор, но нечего, у меня действительно не было никаких мотивов…
Доктор Ган: Гм…
Убийца: Честное слово.
Доктор Ган: Карл Антон Гофмейер, убитый, как явствует из дела, был женат на сравнительно молодой женщине…
Убийца: Мне искренне жаль ее.
Доктор Ган: Вы знали госпожу Гофмейер?
Убийца: Она мне чинила белье.
Доктор Ган: Гм…
Убийца: Чтобы подработать.
Доктор Ган: У Карла Антона Гофмейера, привратника в банке, не было оснований для ревности?
Убийца: Этого я не знаю.
Доктор Ган: Я хочу сказать: для ревности к вам?
Убийца: Ко мне?
<…>
Доктор Ган: Через ваши руки прошли миллионы. Для вас дело было не в деньгах. На этом строится вся моя защита. Вы могли бы похитить миллионы и без топора. То, что вы совершили, — убийство, но убийство не с целью ограбления. На этом я буду настаивать!
Убийца: Я не это имел в виду.
Доктор Ган: А что же?
Убийца: Если б я получше разбирался в деньгах, может быть, я бы не испытывал такую скуку все эти четырнадцать лет.
Доктор Ган: Скуку?
Убийца: Конечно.
Доктор Ган: Вы что же, хотите заявить на суде, что убили старика привратника просто так, скуки ради?..»
Третья сцена. Прокурор берет в руки топор. (Этот прокурор убегает из дома, идет в норвежскую деревню дровосеков. Там избушка, в которой живут дровосеки.)
«У печи сидит Инга, юная светловолосая девушка. Ее пожилая мать ставит на стол три тарелки.
Инга: Суп готов. Если отец сейчас не придет, все остынет.
Мать: Ты опять за свое!
Инга: И я снова буду виновата.
(Мать выходит. Слышно, как она кричит: «Йенс! Йенс…»)
Инга поет:
Наша жизнь такова
Каждый день, и такой
Она будет, пока я не состарюсь
И не умру…
(С улицы доносится ругань отца.)
Такой она будет
Каждый день.
Но нет, однажды
Я выйду кормить кур,
Как всегда и всегда;
Все начинается сначала,
Отец запряжет свою лошадь,
Позовет меня в лес помогать,
Как всегда и всегда,
И вдруг
Он появится здесь,
Граф Эдерланд,
С топором в руке. Горе!
Горе тому,
Кто станет у нас на пути,
Горе вам всем,
Вы падете, как лес,
Под ударами топора!..
<…>
Отец: Это еще что за парень слоняется возле нашего дома?
Мать: Какой парень?
Отец: Я ее спрашиваю.
Инга: Меня?
Отец: Что это за парень?
Инга: Откуда мне знать?
Отец: У меня он не послоняется!
Инга: Я никого не видела.
Отец: И соли на столе нет! (Инга встает и приносит соль.) Со вчерашнего дня он часами торчит в лесу, где я очищаю сосны от веток. Думает, я не вижу, как он стоит за деревьями и глазеет. Я за ним бегать не стану. Заблудился, так подойди и спроси дорогу.
Мать: Со вчерашнего дня, говоришь?
Инга: Где же он был всю ночь?
Maть: В снегу?
Отец: А нам что!.. (Инга перестает есть.) Куда опять уставилась?
Мать: Оставь ее.
Отец: Почему она не ест суп?
(Родители продолжают есть.)
Инга:
Наша жизнь такова
Каждый день.
Но однажды
Он будет здесь,
Граф Эдерланд,
С топором в руке,
И горе тому,
Кто станет у нас на пути,
