Те же и…
Прежде всего отметим: в России эпохи поздних Рюриковичей и ранних Романовых юдофобия, безусловно, была, но нельзя сказать, что агрессивная, основанная, скорее, на религиозном неприятии. Да и (в силу малочисленности «нехристей» на Москве) скорее умозрительная, без перехода количества в качество. Теперь, однако, ситуация резко изменилась. В присоединенных областях еврейского люда было очень много (до миллиона), и был этот люд не простой, а привыкший к своему вековому «особому» статусу, дарованному королями Речи Посполитой. В первую очередь к широчайшему внутреннему самоуправлению в рамках общин (kahal`ов) и практически полной обособленности от остального социума. В отличие от Пруссии и Австрии, где права kahal`ов были сразу же ущемлены до крайности, российские власти, не совсем еще понимавшие, что за зверь новые подданные и с чем его едят, предпочли на основы основ не замахиваться. В 1791 году был издан ряд положений, регулирующих статус евреев в Российской империи, их права и обязанности. Положения эти в основном, носили разрешительный характер. Было подтверждено, что евреи: (а) являются подданными России и, как таковые, пользуются ее покровительством; (б) имеют право жить там, где живут (территории бывшей Польши), а ни о каком изгнании или конфискациях имущества (чего очень опасались лидеры еврейских общин) и речи быть не может; (в) сохраняют (хотя и в отредактированном в соответствии с нормами Века Просвещения виде) право на внутреннее самоуправление, собственную систему образования и суд. Параллельно евреям, невзирая на «иноверие», предоставлялось право зачисления в соответствующие их состоянию и роду занятий разряды мещанского сословия, что, согласно «Жалованной грамоте городам» от 21 апреля 1785 года, давало им право вести бизнес, вступать в цехи и гильдии и принимать участие в выборах местных органов власти. То есть, по факту, уравнивало в основных правах с христианами. Конечно, не «гражданских», но в Империи «граждан» в политическом смысле и не наблюдалось, поскольку все были подданными. Кроме того, на сей раз – исходя из «инаковерия» – по просьбе руководства общин освободили от рекрутского набора, заменив его дополнительным налогом.
Были, однако, и статьи ограничительные. В первую очередь евреям воспрещалось по своей воле переселяться западнее границы ареала их традиционного обитания (бывшие Речь Посполитая и Курляндия), то есть на «старые» территории Империи. Разрешалось селиться только в недавно присоединенных Крыму и Новороссии (чуть позже к списку были добавлены Астраханская губерния и Кавказ), причем жить разрешалось только в городах (за исключением Киева, Севастополя и Ялты), но не в сельской местности (исключение было сделано только для жителей крайне малочисленных поселков). Но ограничения распространялись не на всех. Запрет не касался верхушки купечества (купцов 1-й и 2-й гильдий), лиц, имевших высшее и среднее специальное (в первую очередь медицинское) образование, «вообще всех мастеров и ремесленников», а также зарегистрированных проституток и (на будущее) отставных солдат, призванных в армию в качестве рекрутов. Разумеется, разрешение подразумевало также домочадцев, служащих, приказчиков и подмастерьев, число которых не ограничивалось.
Чтобы понять смысл ограничений, давайте поставим себя, насколько сможем, на место Екатерины. Ясно, что ни о каком антисемитизме речи нет (на этническую принадлежность в России, да и в Европе тогда внимания не обращали). Нет и юдофобии (иначе не было бы всех этих льгот). Вообще, в отличие от простой, как скрип дверей, Елизаветы, думавшей сердцем и способной ответить на прошение евреев о поселении в России: «От врагов Христовых я никакой выгоды иметь не желаю», Матушка была холодным, логичным до мозга костей прагматиком. Более того, безусловная дочь Века Просвещения, она, и это прямо сказано в ее «Записках», была сторонницей эмансипации евреев и даже ставила вопрос об этом сразу после восшествия на престол. Однако понимания не встретила и, еще не сидя на троне прочно, решила не обострять. Теперь же, когда присутствие евреев в Империи стало фактом, откладывать стало некуда. А вопрос был совсем не прост. Евреи, не крестьяне и не дворяне, не были привязаны к земле, очень значительная часть их жила скученно, в крайней нищете, тяготилась ненавистью соседей, и уже стояла на низком старте. Совершенно очевидной перспективой для России была массовая миграция из вновь присоединенных земель. Само по себе это никого не пугало: как раз в это время Россия активно привлекала иммигрантов (сербов, немцев, швейцарцев) на предмет заселения и обустройства Новороссии и Тавриды. Однако привлекало людей, способных принести реальную пользу и инкорпорироваться в социум – либо на индивидуальной основе (специалисты всех направлений), либо «кооперативами», готовыми налаживать сельское хозяйство (например, швейцарское Шабо, немецкие Либентали или Великосербка под Одессой). Впрочем, ровно таким же образом была открыта граница и для названных выше категорий евреев – бизнесменов, специалистов, ремесленников (именно в те годы, а конкретно – в 1812-м, аккурат после Великой Чумы, в Одессу приехал Гирш-Яаков Химмельфарб, «шорных и кожевенных дел мастер» – мой предок по материнской линии в седьмом поколении). Однако таких было относительно немного, и крайне немногочисленные, к тому же почти не действовавшие ограничения, касающиеся их статуса, диктовались сугубо практическими соображениями. Например, оговорка в указе Императрицы насчет того, что «евреи не имеют права записываться в купечество во внутренние российские города и порты», была сделана в ответ на слезную просьбу московских купцов, обоснованно опасавшихся конкуренции. В конце концов то же самое было сделано в отношении греков. То бишь обычная протекционистская мера (польские евреи воспринимались в России еще как иностранцы, да, в общем, ими и были).
Проблема, однако, заключалась не в тех «польских» евреях, которые твердо стояли на ногах и могли принести Империи быструю и несомненную пользу. А в том, что основная масса потенциальных иммигрантов, не менее 200–300 тысяч, а возможно и более, были нищими, не знающими языка, не имея никакого ремесла, традиционно существовали за счет мелкой посреднической торговли и случайных заработков, зачастую, учитывая закрытость общин, прямо смыкающимися с криминалом. В общем, ситуация сравнима с тем, как если бы на границе Великобритании враз скопилось пять-семь миллионов пакистанских кандидатов в гастарбайтеры, с той только разницей, что пакистанцы готовы на любую, хотя бы и черную работу, а польские евреи к таковой приспособлены не были. Да и если бы были, уровень развития России еще не предполагал такого количества свободных рабочих мест. Допускать же новых подданных к занятию на «старых» территориях Империи традиционными промыслами (та же посредническая торговля, винокурение и мелкие кредитные операции) правительство, по понятным причинам, не считало возможным. Хорошо зная ситуацию в поздней Польше, СПб не хотел ни резкого обострения социальной обстановки на селе, ни образования в городах живущих по собственным законам фавел – да простится мне сравнение, – сравнимых с современными цыганскими поселками на окраинах крупных городов. Вот, в сущности, в чем и заключался весь смысл «черты оседлости», ограничения наивного и легко обходимого как законными, так и не очень способами, от фиктивного брака до фиктивной же записи в приказчики к купцу, имеющему вид на жительство. А то и просто нелегальным поселением, как это очень практикуется в нынешней Европе и США.
Вместе с тем ограничительные меры, предусмотренные Указом 1791 г., рассматривались Матушкой как сугубо временные, до выработки программы интеграции евреев в российский социум. Была создана специальная сенатская комиссия, занявшаяся этим вопросом, и в 1798 году сенатор Гавриил Державин – тот самый, который «в гроб сходя, благословил» – выехал в командировку по Белоруссии и малороссийскому Правобережью для изучения ситуации на месте. Плотно пообщавшись как с лидерами kahal`ов, так и с «благоразумнейшими обывателями, членами всех присутственных мест, дворянством, купечеством и всеми мещанами», он, тщательно и не без труда (о чем откровенно пишет в мемуарах) «отделив суеверия и вымыслы от истинного положения дел», представил, по итогам командировки, свое «Мнение о евреях», суть которого сводилась к тому, что «жиды западного края суть народ дельный и бойкой, способный быть Государству весьма полезным, однако не в том жалком состоянии, которым угнетены ныне-», и получил от Павла I поручение подготовить подробные предложения. Доклад был подготовлен, но, в связи с пируэтами политики (гибель Павла, войны с французами), руки у СПб дошли у него только в 1804 году, когда был создан специальный Правительственный Комитет, сам состав которого (граф Чарторыжский, граф Потоцкий, граф Валериан Зубов, Гавриил Державин) красноречиво свидетельствует о значении, придаваемом властями этому вопросу. К работе комитета с правом совещательного голоса были приглашены и руководители крупнейших kahal`ов. В итоге все предложения Державина были приняты. Черта оседлости расширялась, включая теперь в себя Нижнее Поволжье и Кавказ, куда теперь разрешалось выселяться «всякому способному к трудам, без различия состояния», причем евреям предоставлялось «покровительством законов наравне со всеми другими русскими подданными». Однако иммиграция позволялась исключительно в индивидуальном порядке, без права создания «особенных поселений» с внутренним самоуправлением (то есть создания новых kahal`ов). Категорически запрещалось проживать в сельских местностях всем евреям, кроме тех, что « проявят склонность к хлебопашеству », а также содержать питейные заведения. Зато разрешалось приобретать «вольные земли для их обустройства-», а работников предписывалось использовать исключительно по найму. Однако на первом месте в «Положении о евреях» стояли статьи, поощряющие просвещение еврейской молодежи. Наряду с сохранением «особенных», kahal`ных (религиозных) школ, в программу которых предписано было ввести русский язык, констатировалось, что « все дети евреев могут быть принимаемы и обучаемы, без всякого различия от других детей, во всех российских народных училищах, гимназиях и университетах ». Выезд за пределы черты оседлости для поступления в вузы был свободным, а факт зачисления автоматически означал получение временного вида на жительство, становившегося постоянным с получением диплома.
