«Странно! — подумал Лева. — Это, видимо, я временно здесь, на несколько часов, а потом переведут в камеру, где содержатся заключенные…»
Но настала ночь, и Леву никуда не переводили. Было очень холодно. Лев всячески старался укутаться в свое пальто.
На следующий день его вызвал следователь. Он был страшно рассержен и начал с крика:
— Почему ты скрыл деньги?
— Я не скрывал, — ответил Лева. — Вы обыскивали, они лежали в кармане брюк.
— А почему ты хотел утаить адресную книжку?
— Очень просто, — объяснил Лева. — Мне адреса нужны, в памяти я их держать не могу; значит, нужна и адресная книжка.
Наконец следователь успокоился, взял листки допроса и начал с обычного: фамилия, имя, отчество, где родился? Перейдя к допросу по существу, следователь спросил:
— С какой целью и по какому заданию вы приехали в Среднюю Азию?
Лева начал подробно объяснять, что его удалили из Куйбышева, как имеющего в прошлом судимость. Чтобы продолжать учебу в мединституте, он везде искал пристанища и приехал в Самарканд по направлению Министерства здравоохранения СССР, чтобы продолжать учиться.
— Брось заливать нам, — прервал его следователь. — Ты лучше расскажи, каких ты старших братьев знаешь в Москве. Когда был в Москве, встречался с ними?
— Встречался, — сказал Лева, нисколько не смутившись. Следователь внимательно посмотрел на него. Лева внутренне молился:
«Господи, сделай так, чтобы этот следователь не сделал никакого зла для детй Твоих и правда и справедливость восторжествовала.
Следователь порылся в каких-то бумагах и потом медленно, в упор глядя на Леву, произнес:
— Старше вас Жидков Яков Иванович, Орлов Михаил Акимович. Встречались с ними?
— Встречался, — сказал Лева.
Следователь повеселел, лицо его стало добрым, почти добродушным.
— Знаете что, Смирнский? Я вам зла не желаю, ведь все мы понимаем, что вы действуете под руководством ваших старших братьев. Говорите всю правду, вам легче будет; вся вина падет на них.
— Я всегда говорю только правду, — сказал Лева. — Всякая неправда есть грех, мы никогда не обманываем.
— Вот-вот, это хорошо, — сказал следователь. — Так что не только по подписке, которую я у вас взял, что вы не будете давать ложных показаний, вы будете говорить правду и по совести.
— Конечно, конечно, — сказал Лева. — Я противник всякой лжи.
— Так вот, — продолжал следователь, — к кому вы ближе: к Жидкову или к Орлову?
— С Орловым я чаще встречался, — сказал Лева. — Он в 1948 году приезжал к нам в Куйбышев и я имел с ним беседу.
— Вот это хорошо. Значит, вы не отрицаете, что находитесь в связи с Орловым?
— Как же, он мне брат во Христе, — сказал Лева. Следователь был явно заинтересован разговором о связи с Орловым. Он подробно записывал, где и когда виделся Лева с Орловым.
О судьбе брата М.А. Орлова Лева не беспокоился. Это был человек, всей душой и телом преданный органам МГБ. Лева знал от близких верующих в Москве, что Михаил Акимович выполнял любое задание разведки и среди всех верующих пользовался незавидной репутацией. Но власть его ценила больше всех остальных, и в самые тяжелые годы, когда всюду были закрыты молитвенные дома, а работники их репрессированы, — один брат Орлов в Москве держал молитвенные собрания, один пел и проповедовал, не испытывая никаких притеснений.
— Так вот, — продолжил следователь, — скажите конкретно, какие задачи ставил перед вами ваш брат Орлов, направляя вас в Среднюю Азию? Что вам нужно было передать пресвитерам и дорогим проповедникам Средней Азии?
— Мне он не давал решительно никаких заданий, кроме пожелания хорошо учиться, стать врачом, и больше ничего.
— Не скрывайте, не скрывайте, — настойчиво убеждал Леву следователь. — Слушайтесь, для вас лучше будет.
— Собственно, что вы подозреваете в наших братьях плохого? — спросил Лева.
— Много плохого, — сказал следователь. — Баптизм растет. И это не без их влияния.
— Но верующих ведь так мало, и мы так незначительны, — возразил Лева.
— Знаем, знаем! Мы изучали этот вопрос. Если вам, баптистам, дать полную свободу, да еще содействие со стороны государства, так пол-Самарканда будет баптистов.
— Но я не вижу в этом ничего плохого. Баптисты люди честные, трудолюбивые и в производстве, и в быту. Среди них нет ни пьяниц, ни развратников.
— Да, они хорошие люди, если бы только бросили свою веру. Тогда бы они шли в ногу с нами.
— «Они хорошие люди!» — повторил Лева слова следователя. — Мы хорошие люди только потому, что верим в Евангелие и стараемся жить по нему. Если же не будем верить, то будем только лгать, пьянствовать, воровать, как и все.
— Ну, хватит об этом, — сказал следователь. — Вот вы подумайте и скажите, какие задания давал вам Орлов и как вы их выполняли, какие связи наладили с разными пресвитерами.
— У меня к вам большая просьба, — сказал Лева. — Разрешите написать письмо жене, что я нахожусь у вас, чтобы мне передали пару белья, одеяло.
— Никаких писем не разрешу. Вы взяты так, что никто не знает, что вы арестованы и где находитесь.
— Но почему же это так жестоко? — спросил Лева. — Как страдает моя жена, что я пропал без вести!
— Это мы делаем потому, что нам нужно перехватить всякие письма, которые идут к вам, а также установить, что делается, потому что, если узнают, что вы арестованы, сразу будут прятать концы в воду.
Тяжело было Леве сидеть в этой мрачной, пустой камере. Погода становилась все холоднее, сыпал снег, как будто весна отступала под натиском зимы.
Однажды Леву вызвал начальник внутренней тюрьмы. Это был молодой, статный военный.
— Ну, как вам нравится у нас? — спросил он.
— Я еще таких камер не встречал, — отвечал Лева. От холода и тюремного питания лицо его побледнело и осунулось. — Скажите, а почему у вас даже табуретки в камере нет?
Начальник весело усмехнулся:
— Табуретки, это опасная вещь. Бывали случаи, когда люди после ночных допросов сваливались с табуреток и засыпали. А мы не хотим, чтобы люди у нас, падая с табуреток, ушибались. Вот и решили убрать табуретки.
— Но почему же постели нет? — спросил Лева. — Ведь холод такой…
— Постель арестованные имеют каждый свою, — сказал начальник.
— Но меня так арестовали, что у меня нет ничего.
— А говорят, что вы баптист?
— Да, это точно.
— За что же вас арестовали?
— Я сам не знаю.
— А я вот жил в Ташкенте, и недалеко была баптистская молельня. Ну, как они поют, как поют! Мне ваше пение нравится.
— Да, мы прославляем Бога от души, — сказал Лева. Начальник крикнул солдата.
— Вот что, — сказал он ему, — возьми там сколько надо из денег этого арестованного, езжай на базар и купи ему одеяло.
Спустя несколько часов Лева с наслаждением кутался в купленное ему байковое синее одеяло.
— Господи, как ты милостив! — молился он. — Ты расположил сердце этого начальника, и теперь мне не так холодно. То пение, которое некогда в Ташкенте неслось к небесам, достигло не только небес, но и черствых сердец и, видимо, способствовало смягчению сердца начальника тюрьмы.
… Ночью Лева не раз просыпался от криков, воплей плачущей женщины. Там, в одной из камер, кричала, плакала, рыдала заключенная.
«Кто это? — думал Лева. — Может быть, арестовали жену, а может, так, что привезли и арестовали сестер, которые были у нас в доме, Марусю или Нюсю».
Душа разрывалась от этого плача.
— Что с ними? Что будет? Боже мой, Боже мой! — шептал он.
Самаркандские верующие, когда Лева не пришел на собрание, вначале не придали этому значения, полагая, что он поспешил уехать в Джизак, но потом рассудили, что он этого сделать не мог, и тревожное предчувствие охватило всех. На третий день, как пропал Лева, они послали телеграмму в Джизак с запросом.
В Джизаке давно уже тревожились все, а особенно его жена, Мария Федоровна, кормившая грудью сына. И когда получили телеграмму, то поняли, что с Левой случилось что-то недоброе. Какая-то черная туча нависла над ним.
Жена Левы тут же собралась и поехала в Самарканд на его розыски. Приехав, она тут же обратилась и в облздрав, и в милицию, и в тюрьму, и в МГБ. Но все отвечали одно: «Не знаем». А в МГБ участливо спросили:
— У вас есть ребенок?
— Да, есть, — ответила она.
— Ха-ха-ха! — рассмеялись они. — Тогда все ясно. Ведь мужья теперь так часто бросают жен с, ребенком и скрываются, чтобы не платить алименты. Бросьте искать его, он просто сбежал и бросил вас.
Из всего этого стало ясно, как было ясно и жене Левы Марии Федоровне, что Леву арестовали, а в этом вызове ехать учиться в Куйбышев было что-то злое, коварное, была какая-то западня.
Верующая молодежь решила дежурить вблизи МГБ и тюрьмы в надежде увидеть Леву, когда его поведут. Все молились Богу, все верили, что только Господь может утешить и выяснить то, что случилось с Левой.
