Мы успели переверстать первую полосу газеты, без опоздания выдали на-гора первый, периферийный выпуск “Правды”. Потом шутили: кто же был тот редактор, который беседовал с генсеком, не поставив в известность главного редактора?
… И после этого у чудака-журналиста со стажем еще появляются вопросы, что и с какой буквы следует писать. Как прикажут, господин хороший!
Из записных книжек
У нас повелось считать: раз уж первое государственное лицо пожелало кому-то здоровья, то непременно встанет со смертного одра и бодро зашагает на физзарядку самый безнадежный больной.
Если то же лицо побывает на тренировочной базе сборной команды, она, вне сомнения, вернется с любого турнира не иначе как с золотыми медалями.
Влад Егоров, думаю — одним из первых, в своей юмореске “Путь к вершине” посмеялся над этим мифом. Футбольная сборная, благословляемая вождями, исколесила весь свет и с треском вылетела из чемпионата мира.
Юмореска была напечатана в “Правде”, разумеется, в те, советские времена.
С нею в литературу вошел талантливый сатирик.
Философ Бертран Рассел, анализируя труды Н. Макиавелли, замечает:
“По-видимому, Макиавелли считал, что политическая свобода предполагает наличие в гражданах известного рода личной добродетели”. (“История западной философии”, с. 527)
ЧТО ПРОИСХОДИТ, ЧЕМ ГРОЗИТ?
Переворот в августе 91-го свалился на страну неожиданно.
Позже наш косноязычный премьер ЧВС скажет — по другому, правда, более частному случаю: “Хотели как лучше, а получилось как всегда”. Это вполне в русском духе — до последнего момента, до крайней черты не отдавать себе отчета, что на самом-то деле происходит и чем грозит, надеясь на авось, на полумистическое — полураззявское: “пронесет”.
Политики тут мало чем отличаются от простого люда.
Ленин в феврале 1917-го воспринял известие о революции в Петрограде, о свержении царя как неожиданное, и только прочтя в газетах, что весть эта — чистая правда, сразу же засобирался в Россию.
Замечу: в былые времена простая констатация этого факта была бы непозволительной, даже опасной, и ушлые историки и ранней и поздней советской эпохи обязательно оговаривались, что Ленин, большевики активно готовили февральскую революцию, без устали приближали ее, бурно накапливали силы, и потому известие: “В Петрограде началось!” было как бы сигналом и венцом их, и только их революционных стараний…
Вообще говоря, беспроигрышное в те годы усердие приписывать все и вся исключительно большевистской партии позднее сыграло с ней, с “Правдой”, а в конечном счете и со страной злую шутку. Когда в 1985-м и далее в смуте горбачевской перестройки обрушилась кавалерийская атака на советскую историю, остро наточенные шпаги заранее обученных гусаров, простите — перья натасканных публицистов стали опять же все вешать на ту же самую партию, выпячивая теперь сплошь ее мнимые и действительные неудачи, роковые заблуждения,грубые притеснения, тяжелые ошибки, а то и прямую злонамеренность. И эсеровский террор против царей и их сановников, и гапоновщина, и жестокость гражданской войны, никак не меньшая со стороны белогвардейцев, и расказачивание, и голод 20-х и 30-х годов, и конечно, ГУЛАГ — все это тяжелыми веригами повисло на РКП(б) — ВКП(б) — КПСС и потянуло ее ко дну, сначала в сознании множества легкодумных людей, а потом и в самом обыденном, житейском смысле.
Хитрость тут состояла в том, что приступлено было вначале к углублению все проникающей критики “тирании” Сталина, распочатой ХХ съездом КПСС еще в1956-м, вскоре доведенной до междоусобной разборки Хрущева с своими противниками — прежде ближайшими соратниками вождя, “жадной толпой стоявшими” у покинутого Хозяином трона. Затем пошли в ход панегирики — оптом, навалом, но и с разбором — противникам сталинского пагубного курса: Федору Раскольникову, посмевшему бросить перчатку всесильному Кобе — мстительному восточному Зелим-хану; Николаю Бухарину, который еще в 28-м, в известных, опубликованных в “Правде” (ее редакцию Николай Иванович тогда возглавлял)“Заметках экономиста” вбросил в широкие массы лозунг альтернативного сталинскому авантюризму пути…
Отмечаю только двоих, хотя их именами “восстановление исторической справедливости” отнюдь не ограничилось. Вспомнили — и по заслугам! — Мартемьяна Рютина, который, насколько можно судить, действительно пытался бороться — и не один! — против узурпации власти Сталиным — за подлинно коммунистическую партию, за партийную демократию. То и дело всплывали на поверхность журнально-газетной мути (а темп водовороту задавал “Огонек”) и другие имена — вплоть до обыденно презираемых прежде Зиновьева и Каменева: по видимости — как наиболее известных жертв политических репрессий, по сути, тогда еще тщательно сокрываемой, — как противников октябрьского (1917 года) большевистского переворота, объявленного новыми-старыми историками самой большой исторической ошибкой, заведшего Россию в тупик. Прокладывались подходные мосточки и к тому, чтобы “сиять заставить заново” имя Льва Троцкого. По крайней мере, мне, тогда ведущему “Страницы истории” в “Правде”, доводилось слышать от разных ученых, что подлинную альтернативу Сталину представлял не тихий, никчемный Бухарин, а “перманентный” заклятый личный враг Иосифа Виссарионовича, бывший, по мнению иных знатоков, пружиной Октябрьской революции, верховодом в гражданской войне, принесшей новой власти победу над долго не понимавшим своего счастья, неразумным народом…Но тут уж грудью встали тысячи, сотни тысяч, если не миллионы не выбирающих выражений ортодоксов — бойцов сталинской выучки, многие из которых выросли на беспощадной войне с троцкизмом.
Случались и эпизоды трагикомические.
Надо заметить, наиболее высоко вознеслась в ту перестроечную пору трагическая звезда Николая Бухарина. Свою роль тут бесспорно, сыграла имевшая широкое хождение среди интеллигенции книга о Бухарине американского советолога Стивена Коэна. Способный и эрудированный автор, располагая зарубежными, главным образом эмигрантскими источниками информации и захваченными в годы гитлеровского нашествия на Советский Союз архивами комитетов ВКП(б) , вполне научно, без привычных для большинства кремленологов грубых выпадов против Советской власти, доказывал реальное существование бухаринской альтернативы развития обреченной на революцию страны. Сам Коэнмесяцами гостил в Союзе, стал своим в широких научных кругах, работал в архивах перестроечной уже полу-Советской России. А уж Бухарина не вспоминали, не цитировали только совсем нелюбопытные…Журнал “Огонек” поджег фитиль интереса; журнал “Знамя” в нескольких номерах печатал книгу Анны Лариной-Бухариной, которой было не больше лет, чем няне пушкинской Татьяны, по причудливому совпадению, тоже Лариной, когда она увлеклась видным кремлевским соратником коварного вождя (помните: из Онегина: “А было мне тринадцать лет. Мой Ваня моложе был меня, мой свет”…)
Устраивались совершенно свободно, но еще с привкусом полузапретности научные конференции к 100-летию со дня рождения Бухарина — одна из них, наиболее солидная, прошла в Институте марксизма-ленинизма, десятилетиями костившем и развенчивавшем зловредного деятеля, неосторожно названного Лениным “любимцем партии”. В “Правде” тоже не отставали от “набежавшей волны”. Сначала повторили (с комплиментарным комментарием) публикациюочерка 1924 года, сразу после смерти Владимира Ильича, из которой следовало с очевидностью, что наш бывший главный редактор являлся ближайшим соратником Ленина и в числе первых примчался в Горки, к телу покойного вождя. Эта публикация совпала по времени с провозглашением высокой комиссией (ее, кажется, возглавлял сначала председатель Комитета партконтроля (КПК) КПСС Арвид Пельше, после него — Михаил Соломенцев и позже — Александр Яковлев) партийной и государственной реабилитации Бухарина, объявленного с 38-го “врагом народа”.
Пожалуй, только громадный объем бухаринских “Заметок экономиста” не позволил(а хотелось, честно говоря!) перепечатать их в газете, где они впервые были явлены в свет и вызвали раздражение Сталина. Перестроечные вожди искали подкрепу своим экономическим шараханиям в заметенном политическими бурями арсенале прошлого…
Были и другие солидные публикации в “Правде”, подготовленные настоящим знатоком истории, профессором Владимиром Павловичем Наумовым и его коллегами, за большинство их и теперь, должно быть, не стыдно ученым авторам и их подмастерьям — журналистам, тоже увлеченным энтузиазмом первооткрывателей зарытых в спецхране политических “кладов”. В своих добросовестных заметках “… Громаду лет прорвав” я писал, например, о настораживающе стремительном повороте от замалчивания бухаринского наследия, сплошь заклеенного враждебными ярлыками с черепом и костями, к столь же безудержному, без археологической щепетильности восхвалению “изгоя” нашей истории. Интуитивно, без всяких претензий на пророчество, говорилось в заметках и о возможной откатной волне, что и случилось очень скоро…
