И вот эта вся мерзость, вся эта вопиющая, обезумевшая роскошь настолько важна для тех, кто подменяет руководство страною подобного рода самообогащением, что все остальное оказалось безразлично. Да и не могут делать ничего остального! Понимают, что фактически расхищают последнее, что создают при этом гигантские возможности для себя и уничтожают возможности для большинства населения… И ничем больше не занимаются.
И уже даже непонятно, если каким-то таинственным способом все это прекратить и вернуть какой-нибудь 1978 год, кто, собственно, будет управлять? Может быть, еще лет 5 смогут поуправлять те люди, которые вручали мне этот знак, и их коллеги по другим отраслям… Может быть, они еще что-то могут. Может быть, они как-то в этой новой, волшебным образом вернувшейся ситуации могут чем-то порулить напоследок и кому-то что-то передать. И, может быть, тогда страна сохранится. Сохранится какая-то незатейливая, простая страна, в которой дяденьки, тетеньки и их дети будут просто жить незамысловатым русским образом: париться в банях, закусывать салом и черным хлебом, выпивать, работать, давать «на-гора» этот самый уголек и все остальное, каким-то образом организовывать собственную жизнь — не так, как другие, а вместе с тем не худшим образом. Все-таки как-то так, незатейливо, между прочим, Гагарина в космос запустили…
Может быть, это и могло бы еще состояться, как прекрасный сон. Но я не знаю, как соотнести этот сон с реальностью, потому что нет веревочки, за которую можно дернуть так, чтобы вернулся 1978 год. Нельзя закрыть глаза и проснуться в 1978 году. Все идет по совершенно другой траектории.
При этом я отчетливо понимаю, что если бы это все пошло по иной траектории, то дело совершенно не в том, что я бы чем-то рулил. Вероятно, мои возможности резко бы сократились по отношению к тем, которые я имею сейчас.
В связи с этим снова начинается — или продолжается — дискуссия между мной и господином Межуевым, который изумленно говорит: «А за что Кургинян на меня „наехал“, за что он меня ругает? Я ведь сказал, что он оратор № 1 и так далее, и тому подобное, и ничего плохого я не говорил…»[31]
Для меня вопрос не в том, кто что говорит, плохое или хорошее. Я вообще ни с кем не хочу ругаться — ни с господином Межуевым, ни с господами из Коммунистической партии Российской Федерации. Ни с кем.
Я здесь не ругаюсь. Я называю правильные слова. Я пытаюсь убедить всех, что настало время назвать правильные слова, называть вещи своими именами. И не уходить от этих имен. Не ерзать, не юлить, не ускользать от точных определений того, в чем состоит суть тех или иных явлений, которые обсуждаются.
Вопрос заключается не в том, что господин Межуев сказал: «Я ничего не говорил об успешности господина Кургиняна, это вопрос к нему…»
Господин Межуев, может быть, забывает на следующий день, что он говорил. Он говорил следующее: «Никто не знал Кургиняна до начала перестройки. Сергей Ервандович так расцвел именно в период перестройки-2. Это вновь его время…»[32] Он это говорил?
«Кургинян олицетворяет перестройку… Для меня самое странное — это бескомпромиссное отношение Кургиняна к перестройке…»
Значит, он говорил, что «никто не знал Кургиняна…», что «Кургинян расцвел…» Да?
Межуев сам в своей работе признает: «Ему не нравится аргумент „кем бы был, если бы не…“, согласен, аргумент пошловатый…»[33]
Ну, а зачем же использовать пошловатые аргументы? Зачем в такую ответственную эпоху, как сейчас, заниматься пошлостью самому, сознавая, что это пошлость? Это и есть смердяковщина. Ты понимаешь, что аргумент пошловатый, но приводишь. А зачем?
И я хотел подчеркнуть, что в советскую эпоху в интеллигентной среде — в среде, которая так близка отцу господина Межуева, — подобный аргумент был неприемлем. Каждый человек, который бы стал его использовать, был бы внутренне отторгнут обществом, в котором реально действовали другие нормы и существовали другие регуляторы. Сейчас регуляторов нет. Господин Межуев может себе это позволить…
И все, что я хотел сказать тем, кто слушает эти передачи: давайте не будем позволять себе ничего подобного. Не будем бесконечно осуждать других за то, что они это делают. Давайте мы не будем позволять себе делать ничего подобного. Это первое.
Второе. «Бескомпромиссное отношение Кургиняна к перестройке», «он сам олицетворяет перестройку», «никто не знал Кургиняна до перестройки», «он такой же участник перестройки-2» и так далее, и тому подобное — все это с научной точки зрения требует одного. Определите, что такое «перестройка». Не болтайте, не ругайтесь, не виляйте. Определите. Дайте ваше определение перестройки. Что это такое?
Я это определение дал давно. И самое простое определение, которое у всех на устах, заключается в следующем: перестройка — это спецпроект. Это закрытый проект, в котором обществу предъявляются одни цели, а та команда, которая его осуществляет, имеет другие цели. И потом, через много лет, рассказывает сама в лице Яковлева, Горбачева и других, что у нее были свои цели, а общество она обманывала.
Значит, прежде всего, это обман общества и наличие у проектантов своих, отдельных целей, резко отличающихся от тех, которые они предъявляют обществу.
Итак, перестройка — это спецпроект. «Говорим одно — подразумеваем другое».
Второе. Это спецпроект, закрытой целью которого является разрушение страны. Подчеркиваю, не только политической системы, от лица которой спецпроект как бы осуществляется, — предполагается ее тотальный разгром. Но сам по себе разгром этой политической системы, коммунистической или любой другой, не есть главное. Главное — чтобы, разгромив систему, можно было заодно разрушить страну.
Итак, перестройка — это закрытый спецпроект, целью которого является разрушение страны. При этом разрушение осуществляется той самой властью, чей конституционный долг — защищать страну. Способом разрушения страны является разгром политической системы, называемый ее реформированием. Обществу предъявляется в качестве цели спасение в виде ускоренного развития. Потом называются средства ускоренного развития, несовместимые с жизнью страны. Непрерывно осуждается застой. Ему противопоставляется развитие. А потом оказывается, что развития нет, — есть деградация, приводящая к обрушению страны.
Перестройка — это разрушение страны, осуществляемое самой властью. Причем сознательно.
Я дал определение?
Так вот, я говорю, что это есть мерзость несусветная. И если в пределах этой мерзости кому-то предоставляются какие-то псевдовозможности, то заберите эти псевдовозможности, возьмите их назад! Как говорил по этому поводу герой Достоевского, «свой билет на вход спешу возвратить обратно». Заберите его. Лучше жить без этих возможностей.
Да, мечтали об этих возможностях. Но только не так, чтобы эти возможности подсунули вместе с разрушением страны. И непонятно, почему где-то эти возможности можно иметь без разрушения, а здесь эти возможности нужно покупать ценой уничтожения исторической жизни страны, своего народа и страны как таковой. Вот почему такую плату надо заплатить?
И почему в 2011 году, когда все это перед глазами стоит и это все видно, надо шуточками отделываться?
«Он перестройщик, тот перестройщик, все перестройщики…» В этом дерьме всех валять зачем нужно и самому в нем валяться? Зачем?
Проблема стоит простая: дайте определение, если Вы мыслящий человек. Если у Вас есть научная совесть — определите, что такое перестройка, не болтайте.
«Ах, у Вас бескомпромиссное отношение к перестройке! Почему Вы к ней бескомпромиссно относитесь?..»
Если перестройка — это сознательное разрушение властью страны, почему я должен к ней относиться компромиссно? Потому что при разрушении Российской Федерации мне предоставят еще какие-нибудь возможности? Какие? Перечислите, какие. Я буду кататься в более красивой машине? Летать частным самолетом? У меня будет дворец?
Вы заберите эти возможности себе! Себе их заберите. Чавкайте и пожирайте, пожирайте и чавкайте, но других в это не вовлекайте. Мы не хотим этих возможностей. Мы готовы уменьшить те возможности, которые есть у нас сегодня.
И, глядя на лица людей, которым сейчас уже порою за 80 лет, по которым видно, что они не воровали, что они как-то этими отраслями управляли, что для них смысл жизни был за пределами собственной роскоши, вот этого чавкающего процветания, «prosperity»… Был другой смысл. Я все время спрашиваю у них: «Как же вы это допустили? Как рядом с вами созрел, возник весь этот гной?» Он излился так, что страна гниет, гибнет. Сразу вспоминается Шекспир:
Вот он, гнойник довольства и покоя:
Прорвавшись внутрь, он не дает понять,
Откуда смерть.
Перестройка — это вот эта смерть. И когда я говорю «перестройка-2», я говорю очень определенные вещи. Я спрашиваю: «Будет ли власть второй раз сознательно разрушать страну, ради чего бы там ни было — сохранения своих состояний на Западе, увеличения своего prosperity, спасения prosperity правящего класса (этих 2-х — 3-х миллионов людей, которые нажрались по-настоящему и которые, видимо, всю жизнь мечтали только о том, чтобы вот так нажраться)? Вот ради этого будут уничтожены еще 140 миллионов дяденек и тетенек и их детей и внуков? Этих дяденек и тетенек, которые еще могут что-то создавать, опять поволокут на убой? Да или нет?» Очень не нравится, когда я спрашиваю: «Да или нет?»
