— Смирнский, вас ищет надзиратель, — сказал Леве один из заключенных, знавших его.
Надзиратель куда-то повел его. Куда? Зачем? — екнуло сердце Левы. Заметив беспокойство на лице Левы, надзиратель улыбнулся и сказал:
— К вам пришли на свидание. Я веду вас на свидание.
Кто, кто мог прийти ко мне на свидание? Кто же это? Жена или, может быть, кто из местных верующих? Или, может быть, Маруся и Нюся приехали из Самарканда?
Его ввели в комнату свиданий. Это была чистая комната со стульями, кушеткой, столом, на котором стояли цветы. На стенах висели картины в рамах. «Совсем не похоже на заключение», — подумал Лева.
— Вот к вам приехала ваша сестра, — сказал надзиратель, вводя девушку. — Вы можете беседовать, а потом я приду и возьму вас.
— Боже мой, это ты, Люба! — воскликнул Лева. Это была молоденькая сестра, недавно уверовавшая. Она бросилась к Леве, заплакала, обняла его и стала целовать, целовать…
— О, как мы переживали за вас, как молились, Лева! Как вы изменились, как похудели. Господи!
— Да как же ты могла приехать? — спросил Лева.
— Мы все время в Самарканде следили, не отправят ли вас этапом, и как только заметили вас в одном из этапов, я тут же собралась, отпросилась у мамы с папой и поехала за вами. Я так просила Господа, чтобы Он устроил свидание с вами, и вот пришла в эту пересыльную тюрьму и стала умолять, чтобы мне дали свидание с родным братом. И начальник сжалился надо мной и разрешил. О, как я рада вас видеть!
В комнате никого не было, они встали и горячо поблагодарили Господа за то, что он дал эту встречу. «Это было необыкновенно, — думал Лева. — Для такого следственного, как я, и вдруг такая встреча, такая радость…»
— Лева, мы знаем, что тебя ожидают большие страдания, наше сердце чувствует. Как ты, не унываешь?
— О нет! Господь со мною. Он хранитель. Вы только поддерживайте своими молитвами, и все будет хорошо. Передайте всем: я вполне спокоен, и у меня только одно желание — чтобы прославился Господь.
Краткие минуты свидания пролетели как один миг. Пришел надзиратель и сказал:
— Пора прекратить свидание; предоставьте комнату другим, которые тоже пришли на свидание…
Люба опять заплакала, бросилась на шею Леве и сказала:
— Может быть, больше не увидимся… Молись обо мне, молитесь о нашей молодежи…
Они расстались.
Больше Любу Лева не встречал. Она была послана ему как Божий ангел в утешение и ободрение перед большими страданиями. Что с ней теперь, жива ли она, Лева не знает, но твердо верит, что когда пройдет все и народы предстанут перед судом Божьим, — эта Люба услышит из уст Самого Спасителя дивные слова: «Был в темнице, и вы посетили меня».
Лева вернулся в пересыльный барак, куда уже прибыли новые партии заключенных. Было особенно шумно, в одном углу завязалась драка, но Лева как бы ничего не слышал. Его сердце было переполнено благодарностью к Богу, Который дал такую радость — встретиться с сестрой. Он видел в ней, в Любе, живое проявление любви Божьей. Вполне понятно, когда матери, жены посещают узников, не удивительно также, когда связанные семейным родством брат или сестра поедут посетить родного. Но здесь проявлялась чистая любовь Божия, которая сроднила совершенно некогда далеких людей. Эта сестра Люба приехала посетить Леву только потому, что он был дорог ей как брат во Христе. Она сделала это бескорыстно, проявив христианскую любовь к нему, и это было дорого. Это свидание свидетельствовало о совершенно новых отношениях между людьми, которые делает Евангелие.
Лева знал и невольно вспоминал многие факты, когда люди, движимые только любовью Христовой, Жертвовали собою ради великого, и ему было ясно, что только тогда, когда человечество последует за Христом, прекратятся на земле злоба и ненависть и люди станут действительно друзьями, братьями и сестрами друг другу.
И этим Евангелием он дорожил больше всего и радовался, когда люди принимали его, ибо другого пути для счастья человека на земле и для счастья вечного за гробом он не видел. И хотя теперь, кажется, его жизнь рухнула и впереди черная ночь, но ему было все же отрадно, что это происходит ради Христа и Евангелия.
На следующий день Леве вручили передачу от ташкентских верующих: узбекские лепешки, изюм, колбасу. Была и маленькая записочка: «Не унывай, скоро надеемся иметь свидание с тобой. Твои близкие, родные».
Лева угощал полученным соседей по нарам, а они спрашивали:
— Как это так: ты сам из Самарканда, едешь в Куйбышев и тут, в Ташкенте, у тебя оказались родные? И как они быстро узнали, что ты здесь?
— О, поймите, — воскликнул Лева, — то родство, которое делает Христос, оно превыше родства по плоти, это больше, чем обычные семейные связи. Христос роднит людей по-настоящему, они действительно становятся братьями и сестрами, мы не организация, мы одно тело во Христе. Если болен один член, то с ним болеет и все тело.
Один пожилой заключенный погладил свои усы и сказал:
О, если бы так жили по Христу во всех народах, в каждом городе и селе! Любили бы друг друга, как вы, баптисты, любите друг друга. То была бы настоящая жизнь.
Все это возможно, — сказал Лева. — Нужно только, чтобы каждый человек принял Христа в свое сердце, тогда он будет способен даже любить врагов, молиться за обижающих…
Неожиданно его вызвали. Пришедший надзиратель сказал: — Собирайся, сейчас набирается этап в Куйбышев. Поедешь.
Леве стало как-то грустно от этого сообщения. Он уже настроился на мысль о свидании с дорогими ташкентцами, с братьями и сестрами…
Глава 10. «Не заботьтесь» (Прибытие в Куйбышев)
«Когда — же поведут предавать вас, не заботьтесь наперед, что вам говорить, и не обдумывайте; но что дано будет вам в тот час, то и говорите: ибо не вы будете говорить, но Дух Святый».
Ев. от Марка, гл.13, ст. П.
Тяжело переживала жена Левы его арест, все надежды на тихую жизнь в Джизаке, а потом на продолжение учебы в Самарканде рухнули и полетели в какую-то черную пропасть. Сердце ее сжималось, она не могла спать. Будучи в Самарканде, она узнала от родных по вере, что Леву перевели в Самаркандскую тюрьму; было ясно, что его отправят в Куйбышев для дальнейшего следствия, и она уехала из Самарканда обратно в Джизак, чтобы увольняться. Хозяин дома, в котором они жили, отказал им в дальнейшей аренде, и пришлось срочно искать другое. Хорошо еще, что джизакские верующие приняли горячее участие в ее горе, помогли найти комнату и переехать. Сестры, которые жили с ними — Маруся и Нюся, — быстро собрались и выехали в Куйбышев. Мария Федоровна одна осталась увольняться. Администрация заупрямилась, не хотела давать расчет, так как ее ценили как хорошего специалиста врача. Но она упросила, и ее наконец рассчитали. Стала собираться в путь со своим маленьким сыном Павликом, которого в это время только что отняла от груди. Только в молитве да в ободрении, в общении с родными братьями и сестрами она черпала силы — пережить эту неожиданно разразившуюся над ними беду.
Маруся, ее звали «Томыловская», прибыв в Куйбышев, рассказала матери Левы, его сестрам, а также верующим родной общины о случившемся с Левой. Леву любили все члены общины, и это известие вызвало потоки горячих молитв к Богу, чтобы Господь сохранил его веру, помог пережить все страдания.
Кроме того, эта же Маруся и другие из молодежи стали дежурить на вокзале, встречая ташкентские поезда и надеясь увидеть Леву, когда его привезут этапом. Всех, всех, и не только в одном Куйбышеве, но и в других местах, куда были посланы письма об аресте Левы, волновала его участь. Все знали его как самоотверженного христианина, повсеместно проповедующего Евангелие; за ним не велось ничего плохого, и, казалось бы, если его не будут преследовать как активного верующего, то при этом условии непременно вскоре освободят, и арест его — одно недоразумение. Правда, из разных городов уже стали доходить до верующих известия, что местами арестованных проповедников и пресвитеров, ни в чем притом не повинных, осудили на 25 лет заключения. Все это говорило о том, что и над Левой готовится свирепая расправа.
И верующие усердно молились и усиливали свои молитвы как о Леве, так и о других брошенных в тюрьмы свидетелях Христовых.
При отъезде из Ташкента Леву снова тщательно обыскали (в который раз?), ничего предосудительного не нашли и присоединили к партии отправляемых заключенных. Все тот же столыпинский вагон, клетки, как в зверинцах, нарочито грубый конвой, смотревший на арестованных как на каких-то извергов. Тяжело ехать в столыпинском вагоне, все создается, видимо, для того, чтобы каждый заключенный «чувствовал», кто он и чего он достоин: та же селедка, хлеб, недостаток воды и страшная жажда. В этом путешествии Лева отметил себе одну характерную особенность психофизиологии человека: жарко, душно, но человек не потеет. Но вот стоит только ему, жаждущему от соленой рыбы, выпить кружку холодной воды, как он весь покрывается потом, как будто напился горячего чая. (Борясь с перегреванием, организм тут же выделяет воду в виде пота; когда же воды выпито недостаточно, то, хотя перегревание и нарастает, но пот не выделяется.)
