Строго говоря, нашу власть упрекнуть нельзя, ее личный состав вышел из тех же академий и ведомств СССР. Но советов и рекомендаций власть не просит, а за нашу оппозицию мы отвечаем. Об оппозиции «справа» мы не говорим. Я считаю, что это — уродливое дитя «интеллигентных кухонь», прикромленное и КГБ, и службами США. Ничего хорошего от нее нет ни обществу, ни государству.
Поскольку я исхожу из предположения, что оппозиция, способная вести теоретическую борьбу, еще не сложилась, представить ее как коллективный субъект я не могу. Предлагаю для начала рассуждений плохой подход, но другого не нахожу: я называю не сложившиеся коллективы, а скажу о самом себе и кружке моих друзей (стихийных «оппозиционеров» 1990-х гг.). Я вспоминаю наше состояние, в котором мы постоянно обдумывали и обсуждали происходящее в СССР и позже. К данному моменту я осознал, какие темы я после 1987 г. должен был изучить, понять и сформулировать — но прошел мимо. За последние десять лет эти упущения становились видны и мне, и друзьям, но что мешало продвинуться, было трудно объяснить. Были разные причины, но, кажется, главную причину мы обходили. Я лично подозреваю, что нам не хватало духу. Всегда надо было выполнять какую-то явно нужную задачу, при этом казалось, что выполнить ее было по силам (насколько было материала) — этим и занимались. Но, думаю, не решались подступиться к главным проблемам потому, что, в действительности, страшно было взглянуть в пропасть. Ведь все мы сдали СССР — и кому!
Тяжело об этом было говорить, не хватало еще знания, да и многие несгибаемые товарищи заплевали бы нас как ренегатов — велик риск в рассуждениях и перегнуть палку в разные стороны, и отключить тормоза чувств в споре. Но теперь уже нельзя оттягивать. Начнем с формальных вещей.
— До сих пор мы успешно обманываем себя, замалчивая раннее предупреждение о созревавшей угрозе. Сталин сказал в 1937 г.: «Необходимо разбить и отбросить прочь гнилую теорию о том, что с каждым нашим продвижением вперед классовая борьба у нас должна будто бы все более и более затухать, что по мере наших успехов классовый враг становится будто бы все более и более ручным. Это не только гнилая теория, но и опасная теория, ибо она усыпляет наших людей, заводит их в капкан, а классовому врагу дает возможность оправиться для борьбы с советской властью».
Мы, студенты 1 курса Химфака МГУ, это услышали после XX съезда. Преподаватель представил нам это утверждение Сталина абсурдом, даже посмеялся. Тогда мы с приятелями это не посчитали абсурдом, мрачно задумались, но не нашли понятных оснований для такого вывода Сталина. Смысл его был прикрыт марксистским классовым языком. Классовых врагов среди нас не было, а «танки наши быстры», внешнего врага не боялись. Да, были среди нас стиляги, на курсе были балбесы, которые распускали языки, одни называли КГБ гестапо, другие очень уважали Троцкого — но ведь это не классовая борьба, никто их и не трогал. Мы тогда не думали, что кроме классовых есть много других противоречий и конфликтов — образование в рамках истмата было узкое, а о других врагах в нем не было сказано.
Но в 1970-х гг. уже нельзя было не видеть, что возникли сообщества, явно ненавидевшие СССР (хотя и с надрывом), — и туда тянется много наших товарищей и друзей, которые не были потомками дворян или буржуев, даже наоборот, были среди них и дети большевиков. Да и позже — разве классовым врагом был Горбачев или трижды Герой социалистического труда академик Сахаров? Но мы не догадались расширить формулу Сталина и подумать об изменениях в обществе, которые быстро позволили людям разбрести по неведомым дорожкам. Мы не смогли тогда и выговорить, что не классовые враги, а нормальные советские люди поддержат активное меньшинство в подрыве основ СССР. У нас для этого не было слов и доводов. Да и сейчас трудно подобрать верные слова.
Это сейчас читаем П. Бурдье: «Социальный мир есть место борьбы за слова, которые обязаны своим весом — подчас своим насилием — факту, что слова в значительной мере делают вещи, и что изменить слова и, более обобщенно, представления… значит уже изменить вещи. Политика — это, в основном, дело слов».
Но теперь надо трезво признать, что не предательство Горбачева и Ельцина, не интриги Рейгана — главная причина крах СССР. Его пассивно оставило без защиты большинство населения СССР. Если это не сказать, люди, чувствующие, что они совершили ошибку, не будут и пытаться скорректировать сложившуюся ситуацию. Очень тяжело брать на себя ответственность за прошлое, как вину, а не ошибку. Это блокирует рефлексию, а значит и разговора не будет.
Но это действительно не вина наших людей, это наша национальная беда. Мы все были не на высоте — уповали на солидарность и не поняли, как изменялось общество. Можно сказать, мы уповали на харизму, которая уже не «работала».
Раз так, надо предложить мораторий на составление списков «кто виноват» и начать думать о том, как всем вылезти из нынешней исторической ловушке. Я думаю, общность согласных с этим договором будет большой, и в ней можно будет вести диалог. К тем, кто хочет «войны всех со всеми», надо искать подходы.
Думаю, что надо трезво признать, что СССР потерпел поражение в холодной войне с капитализмом, хотя просоветской части это будет горько слышать. Это не значит, что победители собираются построить в России капитализм, их цель — разрушить СССР и не позволить встать России под любым флагом.
Ничего не поделать, в нашей обороне было много слабых мест, но мы этого не понимали. Война есть война. Теперь надо изобрести формы поведения и восстановления в условиях побежденной страны, как было при монгольском иге. Более того, придется существовать рядом с общностями соотечественников, которые выполнили большую часть усилий по разрушению СССР. Есть и консолидированная агрессивная общность тех, кто берут с нас дань и глумятся, как «внутренние» победители.
Если с ними спорить и тратить силы на их обличения, то мы завязнем в трясине, которую они нам подсовывают. Очень многие из нас этим занимаются, это стало как наркозависимость. Лучше брать пример у большевиков и их союзников. Они не тратили времени и сил в перепалках. После подавления революции 1905 г. директор Невского завода так сказал пришедшей к нему на переговоры делегации рабочих, которых душили штрафами: «Господа, ведь вы же — марксисты и стоите на точке зрения классовой борьбы. Вы должны поэтому знать, что раньше сила была на вашей стороне, и вы нас жали, теперь сила в наших руках, и нам незачем церемониться». Ну что же, эти рабочие молча ушли и стали обдумывать пути к Октябрьской революции.
Огромный изъян наследия советской символической сферы состоит в том, что из нее тщательно вычистили результаты обдумывания и переживания наших поражений и ошибок. Этим занялся Хрущев — обвинительно и разрушительно, а затем диссиденты — постепенно подтачивая легитимность СССР. А ведь поражения и ошибки — незаменимый источник знания и зародыши важных инноваций. Даже от родных, которые строили СССР и воевали, в 1960-1970-е годы нам было трудно получить внятное объяснение логики ошибочного решения или причины провала в предвидении — старикам как будто когда-то давно было запрещено разглашать эту сторону истории. У стариков тогда было «неявное знание», и они быстро устраняли поломки и находили лучшие решения. Но старики ушли, а мы остались без знания.
Во время перестройки мы стали по крупицам собирать знание, а параллельно идеологии перестройки стали со злорадством вываливать на головы советских граждан мешки мусора «разоблачений», в котором зерна истины были завернуты несколькими слоями лжи. И получилось так, что большинство населения отшатнулось от изучения аварий и катастроф советской машины.
Именно просоветская оппозиция должна была бы начать программу «археологии знания СССР» — не апологии успехов (это налажено), а методологии анализа ошибок и «выхода из окружения» после разгрома. Это необходимо.
* * *
Политическое действие оппозиции — всегда бунт, прежде всего, бунт когнитивный, мировоззренческий. Действенный образ будущего — условие для сборки общности.
В разных вариантах многие философы и социологи утверждают, как постулат, что образы, с которыми обращается к аудитории оппозиции, должны соединять прошлое с будущим. Эти образы должны «изменять взгляд на прошлое в свете перспективы будущего», потому что оппозиция ведет борьбу «за воображение будущего».
Образ будущего собирает людей в народ, обладающий волей. Это придает устойчивость обществу в его развитии. В то же время, образ будущего создает саму возможность движения (изменения), задавая ему вектор и цель. Оба условия необходимы для существования сложных систем, каковыми и являются общества и народы. Михельс (политическая философия) писал: «Мы можем рассматривать в качестве установленного исторического закона, что расы, законодательные системы, институты и социальные классы с неизбежностью обречены на разрушение с того момента, когда они или те, кто их представляет, утратили веру в будущее». Это значит, что доктрина образа будущего была ущербна (неадекватна чаяниям большинства), или организация не располагала ресурсами для диалога с населением.
