было. Египетская армия просто «подставила» МВД и спецслужбы, ценой свержения Мубарака ликвидировав шансы на получение президентского поста генералом Омаром Сулейманом, имевшим на это до переворота все шансы. Однако в конечном счёте армия во главе с генералом ас-Сиси вернула себе власть, свергнув правительство «Братьев-мусульман», несмотря на все возражения Соединённых Штатов. События в Ливии, Тунисе, Йемене и Пакистане в ходе политических изменений 2010-х годов демонстрировали ту же тенденцию: перегруппировку элит в верхних эшелонах власти при сохранении роли силовиков, но со сменой ключевых фигур.
Иран и Турция являются исключениями из этого правила. В Иране силовики подчинены религиозной власти, которую на момент написания данной книги осуществляет рахбар Хаменеи, со времён Исламской революции 1979 года. В Турции премьер-министр Эрдоган поставил их под контроль в сентябре 2010-го. При этом и в Турции, и в Иране руководство силовых ведомств играет существенную роль в управлении страной.
Теократизация демократических институтов – процесс практически неизбежный для региона, в подавляющем большинстве стран которого любая демократия может быть только исламской. Благо ислам не только религия, но и образ жизни верующих мусульман, как христианство – ортодоксальных христиан или иудаизм – верующих евреев. В обществах, где секуляризм не получил распространения или его основы расшатаны, индивидуальное стремление к корням или поиск национальной идеологии неизбежно приводит религию в политику. Следствием этого являются религиозные партии, участие в политике священнослужителей, попытки – иногда удачные – превратить религию в доминирующий государственный институт, а религиозных иерархов в руководителей государства. Всё остальное зависит от конкретных личностей, уровня патриархальности или светскости общества, степени влиятельности в данной стране того или иного религиозного направления и конкурентности политической среды.
Отметим ещё раз: речь не только о политическом исламе. Влияние греческой православной церкви и пример архиепископа Макариоса как президента Кипра, не говоря уже о ливанской политической системе, целиком построенной на балансе религиозных общин, демонстрируют действенность этих механизмов в ближневосточном христианстве. Это характерно и для иудаизма: в израильском парламенте представлены и арабские исламисты, и еврейские ортодоксы, и умеренно-религиозные партии, имеющие устойчивый электорат.
Согласно специалистам, занимающимся изучением политического пути лидера Исламской революции в Иране, аятоллы Хомейни, изучение опыта израильских религиозных партий позволило ему создать стройную систему управления современным религиозным государством на основе принципа «велайяте факих», воплощённую на практике в Исламской Республике Иран. Иран служит примером того, как политический ислам в демократических системах Ближнего и Среднего Востока необратимо вытесняет из высших эшелонов власти, подчиняет и интегрирует в систему, где играет доминирующую роль, военно-авторитарную и традиционную, племенную и феодальную элиту. При шахе он несколько десятилетий был светским государством в неменьшей мере чем Турция. Это же демонстрируют Пакистан, Турция, Афганистан и арабские страны.
Пакистан, «страна чистых», по мысли его основателя Мухаммеда Али Джинны, должен был стать толерантным обществом, избавленным от индуистского религиозного фанатизма: его парламентская и судебная системы копировали британскую модель. Однако постепенно, а со времен диктатуры генерала Зия уль-Хака ускоренными темпами, ИРП превращалась не просто в исламское, но во всё более радикальное государство. Нетерпимость к религиозным меньшинствам – христианам, шиитам и ахмадийя, включая теракты и погромы, является обычной практикой современного Пакистана.
Исламизация политического руководства государства, его армии и спецслужб, покровительствующих экстремистам и проникающихся их идеологией, позволила исламистам укрепить позиции в центральных районах страны. Борьба с ними президента Мушаррафа, вынужденного для предотвращения потери контроля над столицей бросить армию на штурм исламабадской «Красной мечети», и попытки найти компромисс с исламистами его преемника, президента Али Асефа Зардари, итогом которых стала военная операция в долине Сват, демонстрируют последствия такого развития событий.
Ещё более показательным для сторонников теории о возможности развития на исламском Ближнем и Среднем Востоке светской демократии западного типа является опыт Афганистана. Талибы и представители других радикальных движений и групп не только возвращаются к власти после ухода из страны американского воинского контингента в 2021 году, но и не покидали государственные структуры ИРА. Значительная часть правительства, парламента, администрации и провинциальных губернаторов этой страны занимала руководящие посты, когда Афганистаном руководило движение Талибан. Многие, если не большинство из них, придерживались и придерживаются радикальных воззрений.
Турецкий ислам, победивший светский кемализм после десятилетий борьбы, принято считать модернизированным. Однако его история как доминирующего в стране политического течения, только начавшись, уже потребовала введения, пока осторожного, отдельных положений шариата. Не столь неизбежным, хотя и предсказуемым, был взятый правительством Эрдогана курс на поддержку исламистов в арабском мире: ХАМАСа в Газе, «Братьев-мусульман» в Сирии и «Исламского государства» в Ираке. Политический ислам турецкого типа оказался недостаточно радикальным для египетских «Братьев-мусульман», критиковавших Эрдогана в ходе его визита в эту страну, однако эволюция турецкой политической модели идёт в сторону сочетания имперскости и ислама, и в конечном счёте никто не знает, где остановится этот процесс.
Еще более демократические дивиденды исламистов заметны в арабском мире. В 90-е годы это проявилось в Алжире, спровоцировав там гражданскую войну, и в Судане, тогдашний президент которого Омар аль-Башир (отстранён от власти военными в 2019 году) в итоге смог поставить главу местных исламистов Хасана ат-Тураби под свой контроль. В начале нового столетия было продемонстрировано в Ираке, Ливане, Иордании, на палестинских территориях, в Йемене, Тунисе, Ливии, странах Сахеля и в полной мере проявляется в Сирии. При этом для построения суннитского исламского государства в «чистом виде» исламистам приходится подавлять сопротивление племён, склонных к традиционному исламу, в том числе сторонников религиозных орденов.
Демократические изменения в арабском и в целом исламском мире означают неизбежный приход к власти исламистов, их постепенную радикализацию, ограничение меньшинств и переход к шариату, хотя и не обязательно именно в такой форме, как этого хотела бы «Аль-Каида» или ИГ. Следует констатировать, однако, что секуляризм военно-авторитарного и национал-социалистического типа, распространённый в исламском мире в ХХ веке, исчерпал себя. Политический ислам, в том числе исламофашистского типа, – доминирующая в регионе тенденция, которая, судя по пакистанскому и иранскому опыту, на протяжении длительного периода будет эволюционировать, проходя те же стадии, которые в своё время прошла социалистическая система.
Помимо прочего это означает, что пройдёт не менее трёх поколений до того момента, как квазигосударственные системы, построенные сегодняшними исламистами, пройдут все свойственные им фазы естественного исторического развития, ослабнут и распадутся под воздействием внутренних факторов. Не слишком оптимистичная, но реальная перспектива. Если только, как это принято на Западе современными политологическими школами, не полагать демократию чудодейственной панацеей, исправляющей общественные пороки, а не обычным способом подсчёта голосов, которым она на самом деле является.
Одной из самых характерных черт общественного устройства на БСВ и в Африке является трайбализм. Вопрос, «какого ты роду-племени», в
