В Вашингтоне все чаще можно было услышать разговоры о том, что НАТО является «рудиментом холодной войны» и не имеет никакого смысла вкладывать деньги в организацию, которая используется лишь как площадка для переброски американских войск. «Нам следует выйти из НАТО, – писал профессор Бостонского университета Эндрю Басевич в журнале Foreign Policy. – Не стоит рассчитывать на европейских союзников, которые уже никогда не обретут вкус к сражениям» [398] . Конечно, было очевидно, что Соединенные Штаты не бросят Старый Свет на произвол судьбы, однако разочарование, которое царило в американской военной и политической элите, вынуждало натовских стратегов лихорадочно искать варианты обновления альянса.
Расмуссен, занимавший пост датского премьера во время карикатурного скандала, предлагал Североатлантическому блоку наладить диалог с мусульманами, выступив «защитником их ценностей». Он призывал также укреплять отношения с Китаем и Индией и не исключал возможности присоединения к НАТО России и создания системы ПРО, простирающейся от «Ванкувера до Владивостока».
В стратегической концепции, которая готовилась в течение года, так и не удалось сгладить противоречия между европоцентристами и сторонниками глобальной роли альянса. Чтобы объединить все представления о роли НАТО, говорили эксперты, в одной организации необходимо выделить ей бюджет, в десятки раз превышающий те смехотворные суммы, которые готовы вкладывать в атлантическую безопасность страны – участницы альянса.
Новая стратегия предполагала резкое сокращение числа штатных сотрудников НАТО (примерно на четверть), однако нарастить при этом мышцы альянс уже не мог. «Ни США, ни европейские правительства, – писал Der Spiegel, – не хотят предоставлять натовским чиновникам деньги даже на карманные расходы. И НАТО в итоге превращается в стареющий союз, бессмысленное бюрократическое образование, неспособное дать ответ ни на один серьезный вызов. Наглядным примером неуверенности альянса в собственных силах является его желание свернуть первую глобальную миссию за Гиндукушем» [399] . Европоцентристы утверждали, что, прежде чем участвовать в заморских походах, жители Старого Света должны разобраться с проблемами, существующими у них дома. Ведь ни НАТО, ни ЕС не смогли предотвратить войны в Косово и Грузии, а замороженные конфликты в Нагорном Карабахе, Приднестровье и на Кипре каждый день готовы были вспыхнуть с новой силой. С 2008 года Россия не раз призывала пересмотреть систему европейской безопасности де-юре (де-факто Москва изменила эту систему, начав войну с Грузией). Но вместо того чтобы обсуждать реальные проблемы, страны НАТО предпочитали шумные пиар-акции вроде борьбы с пиратством или кибертерроризмом. Кризис Североатлантического альянса во многом был связан с тем, что роль Европы в мире снижалась. «Европа перестала быть главной отправной точкой для Соединенных Штатов, – констатировал немецкий дипломат, участвовавший в разработке стратегической концепции НАТО. – И очень показательно, что мировые СМИ полностью обошли вниманием саммит ЕС – США, проходивший через день после натовской встречи».
«Историческим» прорывом лидеры альянса назвали договоренность о создании европейской ПРО. Однако стоит отметить, что этот проект вызывал большие подозрения у такого влиятельного члена НАТО, как Турция. Анкара требовала описать потенциальные ракетные угрозы, заранее предупреждая, что не считает таковыми своих соседей в Дамаске и Тегеране. «Мы не хотели бы вновь, как в годы «холодной войны» превратиться во фланговую страну, – отмечал обозреватель Hurriyet Туфан Тюренч. – И если союзники надеются все-таки разместить у нас ключевые элементы «ракетного щита» они, по крайней мере, должны пообещать, что и центральное командование будущей ЕвроПРО будет находиться в Турции» [400] .
Рассуждая о трансатлантических отношениях в эпоху Обамы, следует понимать, что с конца 2009 года, когда в Южной Европе разразился долговой кризис, американцы постоянно поучали своих союзников, пытаясь навязать им свои экономические рецепты. Более того, многие в Европе обвиняли Соединенные Штаты в том, что они активно участвуют в игре на мировых финансовых биржах, нацеленной на понижение курса евро. Вспоминали, что Goldman Sachs в свое время помогал афинскому правительству скрыть государственный долг, чтобы страна смогла беспрепятственно присоединиться к валютному союзу. Теперь же, говорили европейцы, игроки, заинтересованные в падении евро, использует принцип «слабого звена», начиная атаку на греческие фондовые рынки. Существовали опасения, что Греция окажется в зависимости от МВФ, а, следовательно, и от крупнейшего спонсора этой организации Соединенных Штатов, которые получат возможность влиять на финансовую политику Европейского центрального банка.
Конечно, не оправдались и надежды европейских правозащитников. Как известно, Джордж Буш-младший отказался от участия США в работе Международного трибунала и фактически вывел американцев из-под его юрисдикции. В 2002 году он подписал Закон о защите американских служащих, который должен был, в буквальном смысле слова, запугать страны, подписавшие Римский статут. В нем предусматривалась даже возможность использования военной силы для освобождения американских граждан, привлеченных к Международному суду. Кроме того, Соединенные Штаты заключили целый ряд двусторонних соглашений, в которых было оговорено, что американцы не могут быть выданы МУС без согласия Вашингтона.
Когда к власти в США пришла администрация Обамы, сторонники Международного суда в ЕС воспряли духом. «Обама, скорее всего, исправит ошибки своего предшественника, – писал The Economist, – поставит подпись под Римским договором и убедит конгрессменов привести американское законодательство в соответствие с требованиями МУС, что позволит этому институту стать эффективным орудием в борьбе с Баширами и Милошевичами всего мира» [401] . И, действительно, Америка стала оказывать помощь Гаагскому трибуналу в охоте за африканскими политическими и военными лидерами и в случае с Каддафи принялась даже говорить от имени МУС, что многие правозащитники сочли очень хорошим знаком. «Мы вступаем в новую эпоху – эпоху глобальной ответственности, – отмечал в The Guardian либеральный проповедник Тимоти Гартон Эш. – Люстрация, комиссии правды, открытие архивов, громкие независимые расследования и суды – все говорит о том, что политические преступления не будут больше оставаться безнаказанными. И даже такие отпетые негодяи, как бен Ладен, в идеале должны находиться не на дне моря, а в тюремной камере по соседству с Младичем и Каддафи» [402] .
Однако Обама, даже в тот период, когда у него было большинство в конгрессе, не отважился подписать Римский статут. В первую очередь его остановил тот факт, что помимо обвинений в геноциде и преступлениях против человечности суд может предъявить любому государству обвинения в агрессии. А что именно считается агрессией, в Гааге пока еще не решили.
К тому же, Обама не смог ничего противопоставить скептикам, которые еще с конца 90-х критикуют МУС. «Америка, – писала The Washington Post, – всегда была главной цитаделью, которая противостоит наивным идеалистам в Гааге, призывающим отказаться от принципов государственного суверенитета, закрепленным в Вестфальском договоре» [403] . «Всегда необходимо учитывать множество факторов, – говорил бывший представитель США в ООН Джон Болтон. – Как повлияет вмешательство трибунала на внутриполитическую ситуацию, не приведет ли оно к усилению соперничества между враждующими группировками, не вынудит ли другие авторитарные режимы еще больше закручивать гайки. Суд, рассматривающий военные преступления, всегда будет политизирован и пристрастен. А амнистия позволит быстрее стабилизировать ситуацию. Таким образом, праведное желание наказать преступников может сослужить вам дурную службу» [404] .
В мае 2011 года, когда в Америке уже полным ходом шла предвыборная кампания, Обама совершил тур по странам Европы, рассчитывая заручиться поддержкой трансатлантических союзников. Местные политики и журналисты по-прежнему обвиняли его в агрессивной, милитаристской политике. И хотя сами европейские страны на тот момент уже не отличались миролюбием, пренебрежение, которое выказывал им Обама на протяжении всего своего правления оставило, у них неприятный осадок.
Однако, как писала The Washington Post, «во время своего турне президент США попытался нажать на кнопку перезагрузки в отношениях со странами Старого Света, которые чувствовали себя забытыми и брошенными на произвол судьбы» [405] . Не случайно, политологи окрестили его поездку по европейским столицам «покаянным турне». Европейцы понимали, конечно, что за три года у власти Обама из дилетанта, абсолютно не искушенного в международных отношениях, превратился в политика-тяжеловеса, у которого появились свои, пускай и весьма расплывчатые представления о том, как функционирует мировая система. «Это уже не зеленый юнец, – говорил вице-президент Центра стратегических и международных исследований Стивен Фланаган, – и лидеры стран Старого Света научились видеть в нем стратега, который может предложить нестандартные решения проблем и формирует повестку дня для западного мира» [406] . Сам Обама чувствовал себя уверенней, и если в 2008 и 2009 годах он вел себя в Европе очень скованно, на этот раз он позволял себе такие вольности, что наблюдатели только разводили руками. «Бывший гарвардский профессор, который считался «своим» среди европейских интеллектуалов, – писала The Guardian, – стал поразительно напоминать своего предшественника из Техаса. Он похлопывал европейских лидеров по плечу, плоско шутил и жевал жвачку на заседании «восьмерки» [407] .
