Второй этап и первый поворот — переход от «улучшения социализма» к критике, отвержению существующих порядков, протесту против них. В социально-экономическом и политическом планах это эрозия (разрушение) “административно-командной системы”, отдельных институтов, структур, организаций, частичная перестройка государственной власти… Рабочие включились и в это движение, пожалуй, даже с большей энергией, чем на предыдущем этапе, также совершили разворот в своих ориентациях и действиях… При этом действия рабочих не выходили за рамки критики (отвержения) отдельных сторон существующего строя, не были направлены на “преодоление социализма” в целом, хотя рабочих и использовали в качестве “взламывателей” “административно-командной системы”…
Парадоксальным образом, главным фактором социальной активности рабочих… оставалась классовая идеология, не дававшая в то же время ответа на вопрос о коренных целях борьбы; но это противоречие вроде не замечали… Стоит отметить еще одно парадоксальное обстоятельство — при том, что положение рабочих оставалось относительно благополучным (по крайней мере, по сравнению с последующими этапами), оно оценивалось низко. Это говорит о значении субъективного восприятия, упомянутой идеологии и включенности в общую волну социальной активности (рабочие были разбужены общедемократическим движением). В этом протестном движении рабочие выступали со-субъектами разрушительных действий…
[Третий этап] Рабочие поддержали “переход к рынку”, можно сказать, “молча”. Они приняли участие в одобрении приватизации (на собраниях, посредством подписных листов), в приобретении ваучеров и покупке акций, в первых акционерных собраниях, в получении доли собственности в иных, не акционерных образованиях. Здесь они выступили в роли соисполнителей преобразований, спускаемых сверху. В дальнейшем, в кардинальных реформах они были сугубо объектами изменений, могли только протестовать против них. Реформы не были направлены прямо именно на рабочих, но оказали на них весьма существенное воздействие. Практически никакого сопротивления — ни индивидуального, ни коллективного, организованного не существовало. Единственным обсуждаемым вопросом был выбор варианта приватизации (предоставления льгот трудовому коллективу). Переход был украшен иллюзиями народного капитализма (демократии “миллионов собственников»), появления, наконец, рачительных хозяев, повышения эффективности производства и роста благосостояния населения, демократизации политической системы, при которой всегда можно защитить свои права. Политическую оценку происходящих перемен рабочие, оказалось, неспособны были дать; за прежнюю систему они не держались, новая не пугала ввиду незнания ее и непонимания того, что происходило. Рабочие как бы “проворонили” общественный строй, отвечающий их интересам.
Следующий этап — четвертый — еще одна диверсификация социальной активности рабочих (рабочего движения). Это… кардинальный переход к протесту, оппозиционности; теперь уже относительно новых порядков, сначала на производстве, а затем и в обществе в целом… Положение рабочих ухудшилось практически по всем параметрам, в некоторых отношениях, можно сказать, катастрофически. Соответственно, недовольство стало всеобщим; к недовольству примешивалось возмущение «большим обманом”.
Но недовольство (и возмущение) служили лишь фоновыми факторами протестной активности рабочих. Непосредственными причинами протестных акций выступали, как известно, задержки заработной платы… Странно, но рабочие не протестовали прямо против сокращений, низкого уровня оплаты труда, ухудшения его условий, состояния социального страхования, “обманной” приватизации и т. п. Те же шахтеры даже при полном закрытии шахт и увольнении всех рабочих ни разу не восстали именно против закрытия и всеобщего сокращения. Объяснения парадоксов можно, вероятно, найти в специфичности субъективного восприятия…
Рабочие, как и другие социально-профессиональные группы, находились под гипнозом формулы о прогрессивности и даже неотвратимости (необратимости) реформ, приватизации… Рабочие “входили в положение” руководства, показывали понимание, что оно, на уровне предприятия, “сделать ничего не может”; недаром протест, как правило, был направлен не против своего руководства, а в адрес вышестоящих инстанций, вплоть до самых верхних… Лишения обычно воспринимались как неизбежные, почти как стихийные бедствия. Одним из главных субъективных факторов был “новый страх”… Противостоящий рабочим субъект на этом этапе растекся, принял нечеткие формы “реформаторов”, органов власти, редко — своего руководства…
Пятый этап — современный, характеризующийся завершением реформ, стабилизацией и даже декларируемым оживлением производства, стабильностью в политической сфере… Положение рабочих тоже стабилизировалось и улучшилось в нескольких отношениях — перестали быть массовыми задержки заработной платы, ее номинальный, видимый размер существенно повысился (хотя реальная зарплата только еще выходит на дореформенный уровень), самое же главное — неполная занятость сменилась дефицитом рабочих кадров (по крайней мере, в промышленных центрах), создающим предпосылку для повышения статуса рабочих профессий. В целом российские рабочие оказались в классическом положении наемных работников капиталистического производства, избавившись в том числе от иллюзий соучастия в собственности (и акций)…
Перспективы действий рабочих выглядят как продолжение сегодняшнего этапа. Тред-юнионистская деятельность, очевидно, будет распространяться по примеру упомянутых предприятий. Продолжится и практика индивидуальных решений своих проблем. Не исключено и широкое выступление рабочих в силу сохранения высокого уровня (потенциала) недовольства, ориентации на протест и при появлении соответствующего повода. При этом действия скорее всего будут носить протестный характер местного значения, возможно, разрушительный, но не революционный, ввиду, главным образом, отсутствия современной идеологии рабочего класса.» [89].
Из статьи: Максимов Б.И. Рабочие как акторы процесса трансформаций // СОЦИС, 2008, № 3.
«В 1992 г. по сравнению с 1988 г. выпуск военной продукции уменьшился почти в четыре раза. Уже в 1991 г. в России из оборонного комплекса был уволены 300 тыс. человек… Женщины составляют большинство работающих на оборонных предприятиях (хотя статистика и сегодня не называет их общей численности). Женские коллективы в оборонной промышленности особые: по образовательному цензу, профессионализму, непрерывному стаж многолетней работы на предприятиях, фокусирующих высшие достижения современной науки и передовых технологий… 60% респонденток составили инженеры и конструкторы; 3,4% — руководители на уровне отдела, цеха 17% — служащие; 71% опрошенных имеет высшее и незаконченное высшее образование; 3% из них кандидаты и доктора наук. 80,7% женщин работают на своих предприятиях более 11 лет, из них 56% — свыше 20 лет. Только 6,3% имеют трудовой стаж до 5 лет…
Судя по самооценке респонденток, 93% считают себя плохо обеспеченными, 59% из них — низкооплачиваемыми, а 34% — живут ниже уровне бедности. К числу достаточно обеспеченных и высокооплачиваемых отнесли себя всего 6% опрошенных… В итоге на вопрос “Что позитивного лично Вам принесла конверсия?” 89% однозначно ответили: “ничего”…
Возможные последствия прозападного подхода к конверсии могут быть, по оценкам женского общественного мнения, очень тяжелыми: ослабление обороноспособности России, замена наукоемкой продукции — дешевой и массовой, падение производительности труда, потеря высококвалифицированных специалистов…
Ответы на вопрос “Что вызывает у Вас беспокойство в связи с конверсией в России?” позволили выстроить следующую иерархию отрицательной мотивации: угроза массовой безработицы (58%); распыление высококвалифицированных специалистов (56,7%); отсутствие обоснованной программы конверсии (46,7%); ослабление обороноспособности России (39%); снижение технического уровня, подмена дорогостоящей наукоемкой продукции дешевым ширпотребом (24,0%). Итак, на первом плане социальные мотивы, на втором — политические, на третьем — производственно-технические.
В итоге спокойны за будущее свое и своей семьи всего 8,3% опрошенных работниц, за будущее России — 8,1%. Это самый низкий уровень социального оптимизма, когда-либо фиксировавшийся в женской среде…
Один из выводов исследования состоит в том, что традиционная вера женщин в помощь со стороны государства, политических партий и организаций, надежда на справедливые законы, фундаментально подорваны» [124].
Из статьи: Силласте Г.Г. Конверсия: социогендерный аспект // СОЦИС, 1993, № 12.
«Восприятие рабочими изменений (трансформаций), ориентации на действия. В оплате труда, как известно, наиболее острую реакцию вызывали задержки заработной платы. Парадоксальным выглядело, что не падение уровня оплаты, не произвол в определении заработка, не выдача его продукцией и т. п., а только именно задержки вызывали острый протест, хотя неудовлетворенность уровнем оплаты тоже была высокой (отмечали до 70% опрошенных).
