Легко представить себе, как в 1930-е годы Салот Сар во все глаза наблюдал за напудренными танцорами в масках, среди которых, возможно, находились его сестра и жена его брата. Место представления было залито светом сотен свечей (и луны). Всякий танец состоял из тысяч отдельных движений, каждое из которых было привязано к определенной истории и мифологическому персонажу. Танцоры не имели права на импровизацию, да никому из них это и в голову бы не пришло. Танцоры были средством выражения традиции, а отнюдь не ее толкователями. Сдерживание индивидуального творческого порыва при помощи запоминания материала, преподанного учителем, — это неотъемлемая часть традиционного обучения в индуистском и буддийском стилях, затрагивавшего самые различные области, включая танец и монастырскую жизнь. Точно так же Пол Пот обучал своих подчиненных в Коммунистической партии Камбоджи. Скромность Пол Пота, равно как и его манера обучения, вызывали восхищение у студентов. Возможно, отсутствие самовыражения в сочетании с нарядными костюмами, исполнением предписанной роли и могуществом, обретаемым в ходе представления, помогли Салот Сару придумать свой собственный имидж — на протяжении всей карьеры люди воспринимали его как «чистого и гладкого», словно танцора, скрывающего лицо маской.
Но у чарующего мира танцоров существовала и теневая сторона. Во время правления короля Монивонга женщины ютились в перенаселенной части королевского дворцового комплекса, заполненной хижинами и хибарами. Подобные условия вредили здоровью. Свободное время танцовщицы проводили, сплетничая и замышляя интриги, вспоминая свои успехи и играя в карты, рассказывая непристойные историйки и ожидая повышения, иначе говоря, растрачивая свою молодость. В этой ужасающей тесноте вместе с матерями жили малолетние дети. Ни одному мальчику старше двенадцати лет не позволялось проживать на территории дворцового комплекса, если только он не был королевским отпрыском. Некоторые танцовщицы, как, например, Меак, благодаря балетной карьере выбились в королевские фаворитки, обрели престиж и обрели финансовую независимость. Для тех же, кому повезло меньше, это было убогое, подрывающее здоровье, скучное существование. Жизнь танцора предполагала полную самоотдачу за мизерную плату и проходила в изоляции от внешнего мира. Похожий образ жизни вел Салот Сар, вернувшись из Франции в Камбоджу в 1953 году.[15]
Невозможно сказать, какие впечатления от дворца преобладали в воспоминаниях Салот Сара, когда он пришел к власти. В период существования ДК его политика, по-видимому, отражала глубокую обиду на несправедливость и эксплуатацию, с которыми ежедневно сталкивались многие камбоджийцы. Возможно, Салот Сар думал о танцорах или о крестьянах, с которыми встречался впоследствии. Может быть, он размышлял о своем собственном детстве в потенциально враждебном городе и о том, что его ребенком вырвали из привычной среды. В любом случае, похоже, что Салот Сар не ощущал необходимости в балете как в некоем культурном институте, считая его загнивающим, контрреволюционным элементом камбоджийской жизни, подобно деньгам, классовой социальной структуре и частной собственности. Когда коммунисты пришли к власти, королевский corps de ballet был распущен.
Наследие прошлого
К западу от дворца, недалеко от дома Меак, находился музей кхмерской археологии, построенный в камбоджийском стиле. Музей открыли в 1920 году. Здесь французы выставили образцы скульптуры, керамики и изделий из бронзы, собранные на месте сотен разрушенных индуистских и буддийских храмов, располагавшихся на территории будущей Камбоджи в VII–XV! веках н. э. Эта древняя цивилизация, «вновь открытая» французами, достигла апогея своего развития во времена Ангкорской империи, процветавшей на северо-западе Камбоджи с начала IX века и до 1400 года. На протяжении некоторого времени эта империя властвовала над большей частью современной южной части Лаоса, восточной части Таиланда, Камбоджи и южной частью Вьетнама. Вблизи Ангкора Французы обнаружили впечатляющие водные русла и остатки нескольких сотен храмов. В пору расцвета империи, около 1200 года, в Ангкорском регионе, охватывавшем около ста квадратных миль, проживало больше людей, чем во всей Камбодже в 1930-е годы. Ангкор-Ват, храм XII века, воздвигнутый в честь какого-то камбоджийского короля, является крупнейшим в мире религиозным сооружением, сохранившемся до наших дней.
В 1860 году некоторые из этих развалин увидел французский естествоиспытатель Анри Муо. Так возник роман между французскими учеными и камбоджийским средневековьем, продолжающийся и по сей день. Начиная с 1870-х годов, вскоре после установления протектората, французские исследователи расшифровали свыше тысячи древних надписей на кхмерском языке и санскрите и составили перечень камбоджийских королей, расположив их в хронологическом порядке. Несмотря на то, что Ангкор-Ват оставался буддийским святилищем в течение нескольких сотен лет, многие камбоджийцы верили, что эти храмы были построены сверхъестественными созданиями, а не древними кхмерами.
Исторические изыскания французов подарили камбоджийцам престижную историю страны, которую они, будучи колонизированным народом, оказались не готовы принять. Французы подчеркивали контраст между расцветом Ангкорской империи и тем, что, по их мнению, было ее упадком, случившимся в XIX–XX веках, между влиянием империи и колониальной зависимостью Камбоджи, между роскошью ангкорских королей и бессилием правителей вроде Монивонга, назначенных самими французами для управления колониальной Камбоджей. Эти противоречия в 1930-х и 1940-х годах спровоцировали кризис самоидентификации среди образованных кхмеров, что стало своеобразным катализатором камбоджийского национализма. Суверенитет был главной темой идеологии красных кхмеров и этим не отличался от предыдущих режимов. Считалось, что раз люди, создавшие Ангкор, были кхмерами, то их потомки обладают выдающимися талантами. «Если наш народ был способен построить Ангкор-Ват, — как сказал в 1977 году Пол Пот, — мы можем сделать все, что угодно». Начиная с 1940-х годов, изображение Ангкор-Вата стало появляться почти на всех камбоджийских флагах.[16]
В юности Салот Сар наверняка осознавал величие прошлого Камбоджи и оценку, данную ему французами. Не раз он проходил по залам археологического музея. Хотя, возможно, он и не бывал на самих руинах, но знал по жестам и костюмам королевских танцоров, что за фигуры и сцены были высечены на храмовых стенах. Такие индийские мифы, как «Рамаяна» и «Махабхарата», воспроизводившиеся в танцах, цитировались и исполнялись с ангкорских времен. Возмужав, Сар, наверное, тоже обращал внимание на явный контраст между величием Ангкор-Вата (и надписями на его стенах, раз уж на то пошло) и убогими, переполненными кварталами, в которых жили королевские танцоры, между «королями-богами» Ангкорской империи и современным камбоджийским монархом средних лет, часто надевавшим военный мундир французской армии и правившим лишь на нескольких акрах дворцового комплекса.
Пномпень был основан в XVI веке после того, как Ангкор был заброшен. Будучи перевалочным пунктом, город процветал до конца XVIII века, когда волнения во Вьетнаме, династическая неразбериха в Камбодже и набеги из Таиланда не разорили королевство. К тому времени город был отрезан от выхода к морю и зависел от вьетнамских торговых привилегий. Первая половина XIX столетия прошла в хаосе. В 1840-е Камбоджа как таковая почти исчезла с лица земли, поскольку тайские чиновники распоряжались большей частью страны к западу от Меконга, а вьетнамцы держали под контролем королевскую семью, столичный регион и восточную часть страны. Нелегкий мирный договор, заключенный между Таиландом и Вьетнамом в 1848 году, оставил большую часть территории Камбоджи под тайским протекторатом.
Французы обосновались в Камбодже в 1863 году, и на протяжении колониальной эпохи экономика Камбоджи была объединена с экономикой новой французской колонии в Южном Вьетнаме — Кохинхиной. Экспортом риса, кукурузы, сушеной рыбы, древесины и других продуктов заведовали китайские и вьетнамские предприниматели из Сайгона и его города-побратима Чолона, тогда как каучуковые плантации, освоенные на востоке Камбоджи в 1920-х годах, находились под контролем французов. Мелкие китайские торговцы скупали у кхмерских крестьян сельскохозяйственные продукты, в особенности рис. Китайцы обрабатывали камбоджийский рис и продавали за границу. Прибыли от этих сделок текли в карманы китайских и китайско-кхмерских дельцов в Пномпень и провинциальные города Камбоджи, а затем — во французские, китайские и китайско-вьетнамские экспортные торговые дома в Пномпене и Сайгоне. Французская администрация устанавливала экспортные пошлины на зерновые, а также вводила прочие налоги, взимавшиеся с крестьян, чьим трудом кормился не только дворец (так было во все времена), но и колониальный режим (штат которого, по большей части, составляли вьетнамцы). Много лет спустя представитель Демократической Кампучии сравнил крошечный класс камбоджийских капиталистов с колониальными властями, «жившими за счет гнувшего на них спину» сельского населения Камбоджи.
