«Нужно оделить их… приличным платьем и повозками, дабы соблазнить взоры; накормить их отличными яствами, дабы соблазнить уста; пусть звучит музыка и щебечут женщины, дабы соблазнить слух; нужно простроить для них высокие дома и амбары и дать им рабов, дабы соблазнить чрево… а тем, кто придет поклониться, император выкажет милость, встретит их достойным приемом в своем дворце и сам станет подавать им пищу и вино, дабы соблазнить разум. Вот таковы пять приманок».
Отличительной чертой дипломатических ритуалов Китая было коленопреклонение – следовало встать на колени и коснуться головой пола, признавая величие императора; это сознательное унижение, конечно, мешало отношениям с современными западными государствами. Впрочем, коленопреклонение считалось добровольным – тем самым чужестранный дипломат выказывал уважение народу, который не столько завоевывали, сколько почитали. Дань, которую вручали императору на подобных церемониях, нередко уступала по стоимости ответным дарам императора.
Китай традиционно стремился доминировать психологически, через свои достижения и протокол, но время от времени все-таки предпринимал военные походы, чтобы преподать непокорным варварам «урок» и внушить уважение. Обе упомянутые стратегические цели и принципиально «психологический» подход к вооруженным конфликтам были продемонстрированы совсем недавно, в войнах с Индией (1962) и Вьетнамом (1979), а также нашли отражение в способах, какими Китай подтверждал свои коренные интересы в отношениях с другими соседями.
Тем не менее Китай не был миссионерским обществом в западном понимании этого термина. Он стремился внушать уважение, а не преобразовывать; эту тонкую линию китайцы никогда не пересекали. Главное – достижения, которые, как ожидалось, другие общества оценят и перед которыми станут благоговеть. Вполне возможно, что некую страну признают другом, даже закадычным, но ей все равно ни за что не стать равной Китаю. По иронии судьбы, единственными иностранцами, сумевшими добиться почти подобного статуса, были завоеватели. История знает ряд примеров культурного империализма, и наиболее показательные относятся как раз к Китаю: два народа, которые завоевали Китай – монголы в тринадцатом веке и маньчжуры в семнадцатом, – вынуждены были принять основы китайской культуры, чтобы им стало проще управлять столь многочисленным населением, искренне убежденным в своем культурном превосходстве. Завоеватели в итоге оказались в значительной степени ассимилированы побежденным обществом, причем со временем немалые части их родовых территорий стали восприниматься как исконно китайские. Китай не проявлял намерения экспортировать свою политическую систему; скорее, он даровал ее другим. В этом смысле он расширялся не завоеваниями, а спонтанными приращениями.
В современную эпоху западные народы, тоже уверенные в собственном культурном превосходстве, попытались включить Китай в европейский миропорядок, на котором выстраивалась структура международного порядка. Они понуждали Китай устанавливать связи с «внешним» миром через обмен посольствами и свободную торговлю и заставляли модернизировать экономику и общество, открывая дорогу христианскому прозелитизму.
Запад трактовал такое движение как процесс просвещения и вовлечения, но Китай рассматривал подобное поведение как агрессию – и пытался сначала «парировать», а затем перешел к прямому противостоянию. Когда первый британский посланник, Джордж Макартни, прибыл в Китай в конце восемнадцатого столетия, он привез некоторые ранние плоды промышленной революции и письмо короля Георга III – с предложением установить свободную торговлю и учредить посольства в Пекине и Лондоне соответственно; китайская лодка, на которой он плыл из Гуанчжоу в Пекин, была украшена флагом с надписью, в переводе означавшей: «Английский посол везет дань императору Китая». Макартни передали ответное письмо королю Англии; в письме объяснялось, что никакому посланнику не разрешается проживать в Пекине, ибо «в Европе много стран, помимо твоей. Если все и каждый потребуют права быть представленными при нашем дворе, как нам на такое согласиться? Сие поистине невозможно по практическим соображениям». Император не видел необходимости и в увеличении торговли свыше тех объемов, что уже существовали (в суровых рамках жесткого регулирования), потому что у Британии нет товаров, желанных для Китая:
«Озирая широкий мир, мы привержены одной цели, а именно – поддерживать идеальное правление и надлежащим образом исполнять обязанности правителя; диковинки и дорогостоящие предметы нам неинтересны. Если мы повелим, чтобы дань, тобою отправленную, о король, все же приняли, это будет в знак уважения к тебе, который отослал сию дань из столь дальних краев… Как твой посол узрел воочию, у нас есть все».
После поражения Наполеона Британия, рассылая торговые экспедиции по всему миру, снова попыталась закрепиться в Китае и направила второго посла с аналогичным предложением. Демонстрация военно-морской мощи Великобритании в ходе Наполеоновских войн практически не повлияла на позицию Китая касательно желательности установления дипломатических отношений. Когда посол Уильям Амхерст отказался совершить церемониальное коленопреклонение под тем предлогом, что его парадный мундир еще не прибыл, британцев вежливо попросили удалиться, а стремления загладить конфуз игнорировались. Император направил послание британскому принцу-регенту, сообщая, что Китай, «повелевающий всеми землями под небом», не может допустить, чтобы посланник каждой варварской страны менял заведенный протокол. В императорской хронике появилась запись о том, что «королевство, лежащее далеко за океанами, изъявило свою покорность и жаждет приобщиться к цивилизации», но (как западный миссионер девятнадцатого века перевел этот документ) «отныне никаких новых послов не следует отправлять по сему дальнему маршруту, ибо сие будет лишь тщетной тратой сил и времени. Если король желает склонить сердце свое к покорности, можно направить посланника к нашему двору, когда будет на то приглашение. Таков истинный путь обращения к цивилизации. Дабы подчинился ты навсегда, издали мы сей указ».
Хотя подобные заявления кажутся, мягко говоря, самонадеянными, по сегодняшним меркам, и были, безусловно, серьезным оскорблением для страны, которая только что обеспечила европейское равновесие и могла похвастаться передовыми достижениями в экономике и промышленности, а также могуществом на морях, императорский ответ был составлен в полном соответствии с китайскими представлениями о мире – представлениями, которые бытовали на протяжении тысячелетий и которые оказывали влияние на многие соседние народы.
Западные державы, к их стыду, в конечном счете решили вопрос о свободной торговле радикально, настаивая на своем праве без ограничений возить самый вредный товар из всех – импортировать опиум (вот вам и рассуждения о прогрессе!). Китай в конце правления династии Цин пренебрегал совершенствованием военных технологий – отчасти потому, что они долго оставались непревзойденными в регионе, но в основном из-за низкого статуса военных в конфуцианской социальной иерархии. Это нашло отражение в поговорке: «Добрым железом не стригут ногти, а хорошие люди не становятся солдатами». Даже в ходе вторжения западных держав династия Цин израсходовала часть военного бюджета в 1893 году на восстановление великолепной мраморной ладьи в императорском Летнем дворце.
Временно уступив военному давлению, в 1842 году Китай подписал договор с западными странами. Однако он продолжал отстаивать свою уникальность и вел упорные арьергардные действия. После решающей победы в войне 1856–1858 годов (поводом стала «неоправданная» конфискация английского судна в Гуанчжоу) Великобритания настояла на договоре, закрепившем долгожданное право учредить посольство в Пекине. Прибыв в следующем году с пышной свитой, чтобы занять свой пост, британский посланник обнаружил, что основной речной маршрут в столицу Китая заблокирован цепями и кольями. Когда отряд британских морских пехотинцев попытался устранить препятствие, китайцы открыли огонь; 519 британских солдат погибли, еще 456 были ранены. Британия тогда направила в Китай экспедиционный корпус под началом лорда Элгина, который штурмом взял Пекин и сжег Летний дворец; император и двор бежали. Жестокость британцев вынудила правящую династию неохотно даровать разрешение на создание «Посольского квартала» для размещения дипломатических представителей Запада. Согласие Китая на вестфальские принципы взаимной дипломатии суверенных государств было вырвано силой оружия.
За этими конфликтами скрывался главный вопрос: является ли Китай мировым порядком сам по себе или это государство, подобное другим и входящее в международную систему? Китай цеплялся за традиционное определение. Еще в 1863 году, после двух военных поражений от «варварских» армий и серьезных внутренних беспорядков (восстание тайпинов[94]), которые удалось подавить только с привлечением иностранных войск, император направил послание Аврааму Линкольну, заверяя того в благосклонности Китая: «Получив милость небес и повеление править вселенной, мы рассматриваем Срединную империю [Китай] и внешние страны как одну семью, где нет различий».
