За этими конфликтами скрывался главный вопрос: является ли Китай мировым порядком сам по себе или это государство, подобное другим и входящее в международную систему? Китай цеплялся за традиционное определение. Еще в 1863 году, после двух военных поражений от «варварских» армий и серьезных внутренних беспорядков (восстание тайпинов[94]), которые удалось подавить только с привлечением иностранных войск, император направил послание Аврааму Линкольну, заверяя того в благосклонности Китая: «Получив милость небес и повеление править вселенной, мы рассматриваем Срединную империю [Китай] и внешние страны как одну семью, где нет различий».
В 1872 году выдающийся шотландский синолог Джеймс Легг четко сформулировал упомянутый вопрос – с характерной для эпохи уверенностью в самоочевидном превосходстве западной концепции миропорядка:
«За последние сорок лет позиция Китая в отношении более развитых народов мира полностью изменилась. Китай заключил с ними договоры на равных условиях; но я не думаю, что его министры и население готовы взглянуть фактам в лицо и признать, что Китай – всего лишь одна из многих независимых стран в мире, что «мандат на управление Поднебесной», по которому правит император, распространяется не на весь мир, а на конкретную часть земного шара, с проложенными границами и обозначенную на карте».
Развитие технологий и торговли сводило разнонаправленные системы все ближе; каким нормам мироустройства было суждено возобладать?
В Европе Вестфальская система стала следствием существования множества де-факто независимых государств в конце Тридцатилетней войны. Азия вступила в современную эру, не располагая подобными инструментами национальной и международной организации. В ней имелось несколько цивилизационных центров, окруженных мелкими царствами, и каждый предлагал свою проработанную и закрепленную практикой схему взаимодействия.
Плодородные равнины и культура, необычно стойкая к чужеземному влиянию, а также политическая проницательность позволили Китаю сохранять единство более двух тысячелетий и оказывать значительное политическое, экономическое и культурное воздействие на регион – даже когда страна не могла похвастаться военным могуществом. Сравнительные преимущества Китая заключались в успехах экономики, которая производила товары, желанные для всех соседей. Сформированная на основе этих факторов китайская идея мирового порядка заметно отличалась от европейской, которая выросла из множественных контактов суверенных и равноправных государств.
Драматизм столкновению Китая с развитыми странами Запада и Японией придало поведение великих держав, откровенная и безудержная экспансия последних, агрессия против цивилизации, которая изначально видела в атрибутах современной государственности формы унижения. «Подъем» Китая к вершинам в двадцать первом столетии есть восстановление исторических закономерностей. Отличие только в том, что Китай вернулся и как наследник древней цивилизации, и как современная великая держава вестфальской модели. Он сочетает в себе наследие Поднебесной, плоды технократической модернизации и результаты бурных поисков национального благополучия на протяжении двадцатого века.
Императорская власть пала в 1911 году, а учреждение Китайской Республики во главе с Сунь Ятсеном в 1912 году одарило Китай слабым центральным правительством и возвестило десятилетия военной диктатуры. Крепкая центральная власть вернулась в 1928 году при Чан Кайши, который хотел, чтобы Китай занял достойное место в вестфальском мировом порядке и в глобальной экономической системе. Желая и сделать страну современной, и сохранить китайские традиции, он пытался вписать Китай в международную систему, которая сама переживала нелегкие времена. Затем Япония, приступившая к модернизации на полвека раньше, двинулась к азиатской гегемонии. За оккупацией Маньчжурии в 1931 году последовало вторжение Японии в центральные и восточные районы Китая в 1937-м. Националистическому правительству не удалось закрепиться у власти, а коммунистическое движение получило передышку. Завершив Вторую мировую войну в числе стран-победителей, Китай сразу же оказался охвачен пожаром гражданской войны и революционных потрясений, отвергавшим все тысячелетнее наследие.
Первого октября 1949 года в Пекине лидер коммунистической партии Мао Цзэдун провозгласил создание Китайской Народной Республики и добавил: «Китайский народ поднялся с колен». Мао повторял свой лозунг, доказывая, что Китаю необходимо «очиститься» и укрепиться, принять доктрину «непрерывной революции» и заняться демонтажем существующих институтов внутреннего и международного порядка. «Под прицел» попали все: западные демократии, советский коммунизм и наследие китайского прошлого. Искусство и памятники, праздники и традиции, лексика и одежда многократно и изощренно запрещались; искусство и историю обвиняли в том, что они провоцировали пассивность, которая помешала Китаю подготовиться к иностранным вторжениям. В концепции Мао – он рассуждал о «великой гармонии», цитируя классическую китайскую философию, – новому Китаю предстояло отряхнуть прах традиционной конфуцианской культуры. Каждая волна революционной энергии, утверждал Мао, будет этапом на пути к следующей. Революцию надлежит ускорять, иначе революционеры обленятся и примутся почивать на лаврах. «Нарушение равновесия – вот общее и объективное правило»:
«Цикл, который бесконечен, развивается от равновесия к равновесию, а затем к новому нарушению равновесия. Каждый цикл, однако, приводит к более высокому уровню развития. Отсутствие равновесия нормально и абсолютно, тогда как равновесие преходяще и относительно».
В конце концов эти испытания должны породить нечто вроде традиционного для Китая результата – форму коммунизма, «естественно, китайскую», обозначающую себя своеобразным кодексом, опирающуюся на свои достижения, подчеркивающую уникальный, теперь уже революционный моральный авторитет Китая, Поднебесной в коммунистическом облике.
Международные дела тоже ставились в зависимость от уникального характера Китая. Пусть Китай объективно был слабее по шкале, которой остальной мир измерял силу, Мао настаивал на его центральной роли, на психологическом и идеологическом превосходстве, которое следовало демонстрировать конфронтацией, а не примирением с теми, кто обладал превосходящим военным могуществом. Выступая в Москве на международной конференции глав коммунистических партий в 1957 году, Мао шокировал коллег-делегатов заявлением, что в случае ядерной войны более многочисленное население и «выносливая» культура Китая сделают именно его победителем, и даже сотни миллионов погибших не заставят Китай отказаться от революционного курса. Отчасти, возможно, он блефовал, затевая рискованную игру с обладателями обширных ядерных арсеналов, но Мао, безусловно, хотелось, чтобы мир поверил – он не страшится ядерной войны. В июле 1971 года – в ходе моего тайного визита в Пекин – Чжоу Эньлай подтвердил концепцию мироустройства «по Мао», с ухмылкой процитировав мнение Председателя о китайских императорах: «Под небом – хаос, все отлично». Из хаоса Народная Республика, закаленная десятилетиями борьбы, в конечном счете восстанет во всем величии – не только в Китае, но повсюду. Коммунистический мировой порядок, как видим, органично вырастает из классического императорского.
Подобно основателю первой по-настоящему могущественной династии Китая (221–207 до н. э.), императору Цинь Ши-хуанди, Мао стремился объединить Китай, а также мечтал уничтожить древнюю культуру, которую обвинял в слабости и унижении страны. Правил он «дистанционно», тоже подобно императорам (правда, императоры не выступали на массовых митингах), и соединил китайский опыт с практиками Ленина и Сталина. Правление Мао олицетворяет собой «дилемму революционера»: чем радикальнее изменения, к которым призывает революционер, тем сильнее сопротивление, причем не обязательно оно идет от идеологических и политических противников – достаточно инерции общества. Революционных пророков всегда соблазняет шанс бросить вызов бренности, ускорить ход событий и умножить средства реализации своего видения. В 1958 году Мао начал неудачный «Большой скачок», намереваясь осуществить головокружительную индустриализацию, а культурную революцию затеял в 1966-м, чтобы «очистить» правящую элиту и не допустить ее институционализации; идеологическая кампания длиной в десятилетие отправила в деревню целое поколение образованной молодежи. Десятки миллионов погибли ради достижения целей Мао, уничтоженные без любви или ненависти, мобилизованные ради «вмещения» в срок одной жизни событий, которые прежде считались долгим историческим процессом.
