Он не был нервным и, казалось, что у него нет каких-то проблем. Он сменил одежду, проверил компьютер, и мы поужинали. («He wasn't nervous and didn't seem to have any problems. He changed his clothes, checked his computer and we had dinner».)
Он сказал: «Пожалуйста, можем мы пойти спать раньше, потому что у меня несколько встреч завтра?» И он ушел спать около 11 часов вечера. Когда я зашла к нему несколько позже, он начал жаловаться, что чувствует себя плохо. Затем его вырвало. Я думала, что это может быть? Но затем это повторилось снова и снова, через каждые 25 минут». («He said, «Please can we go to bed early because I have some meetings tomorrow?» and he went up about 11pm. When I went up a little bit later he began complaining that he felt sick. Then he vomited. I thought that would be it. But then he did it again and again, about every 25 minutes.)
То есть внимательный читатель мог заметить: Марина ничего не сообщила из того, на что с ее слов ссылается Ахмед Закаев: не назывался никакой «Юра», не упоминался чай или какие-то ребята!
И далее: «Это происходило всю ночь. Я отвезла Анатолия (сына) и купила несколько таблеток. Он не мог их принять, так как не мог запить водой. («This happened all night and once I had taken Anatoly to school I picked up some anti-sickness tablets. He couldn't take them because he couldn't take water.)
Он сказал: «Со мной что-то очень плохо». «Фактически 1 ноября был последним днем, когда он что-либо ел. Он не ел больше. Он хотел есть, и позже в госпитале, когда чувствовал себя немного лучше, пытался съесть суп, но его тело отвергало еду. Она жгла его изнутри». («In fact November 1 is the last day he ate something. He didn't ever eat another thing. He wanted to, and later in hospital when he felt a bit better he tried to eat soup but his body rejected it. It would burn him from inside.)
«В это утро он сказал: «Что-то со мной очень плохо. Иногда мое сердце не может справиться с этим, потому что это очень тяжело, когда меня рвет». («That morning he said, «There is something very wrong with me. Sometimes my heart can't cope with this because it is strong when I vomit».)
«Он также сказал: «Все это было очень странно, выглядит серым». Он сказал: «Это выглядит, как кто-то меня отравил. Когда я был в военном училище, я изучал об этом». («He also said everything was strange, looked grey. He said, «It looks like someone has poisoned me. When I was in military school I learnt about this»).
То есть из слов Марины Литвиненко следует, что ее муж сообщил ей о встрече с одним безымянным итальянцем и с такими же безымянными русскими. Никаких имен и названий мест встреч, и тем более ни о каком чае муж ей не говорил.
Возникает вопрос: а на каком основании тогда в ответах на вопросы следователя Ахмед Закаев ссылается на слова Марины Литвиненко, называя при этом имя «Юрий» и способ отравления чаем, который был разлит не в присутствии Александра Литвиненко?
В своих показаниях Закаев, например, утверждал в ходе допроса: «Знаю, что Саша говорил, что 1-го числа – что Луговой, Ковтун и еще один человек, который с ними был, что он его отравил».
Кто был этот третий?
Каким образом он сумел отравить Литвиненко?
Закаев совершенно не задумывался над приведением каких-либо доказательств своих утверждений.
Слова Закаева, по моему убеждению, носят явно заказной характер и не подтверждаются никакими документальными записями его разговоров ни с Литвиненко в госпитале, ни с его женой где-либо.
А вот каким образом вдова рассказала эту же историю журналистке Наталии Геворкян в декабре 2006 года.
Из ее интервью, опубликованного 21 декабря 2006 года в газете «Коммерсантъ», где были якобы слова Литвиненко:
«Все это очень странно. Меня просто в сортире замо чили».
«– Сколько лет вы уже живете в Англии?
– Все случилось ровно шесть лет назад – 1 ноября! Тогда мы сюда приехали. Это же все ужас, мистика... 1 ноября мы с Сашей решили устроить семейный ужин в честь годовщины нашего приезда в Англию. Саша пришел домой, даже к Ахмеду (Закаеву.– Ъ) не заглянул, как обычно. Поднялся наверх, быстро проверил информацию в Интернете, и мы с ним вместе ужинали.
– А когда ему стало плохо?
– Сейчас я вам расскажу. В каком-то смысле только вам, потому что английским журналистам так не расскажешь. Эти все детали... Ему стало плохо в эту ночь – с 1 на 2 ноября. Он довольно рано пошел спать – часов в 11, сказал, что у него на следующий день утром важные встречи. Я какое-то время возилась по хозяйству. Потом пришла в спальню. Ему уже как-то было нехорошо. Он сказал: «Меня сейчас вырвет». Почему, говорю, мы с тобой вместе ели, одно и то же, почему же меня вообще не тошнит, а тебя тошнит? Его вырвало в первый раз, очень сильно, но у меня не возникло каких-то опасений – ну, вдруг еда, бывает... Потом, когда это случилось уже в третий раз, нас это напугало. Я сказала: «Саша, давай желудок промоем марганцовкой». Ну, такой классический вариант. Он выпил, его снова начало выворачивать. И снова... Он сказал: «Марина, я пойду спать с другую комнату, тебе вставать в шесть утра». Он ушел. Я часа в два ночи отключилась до шести утра, а когда проснулась, увидела, что он не спит и измученный очень. Он сказал, что рвота была какая-то ненормальная, серого цвета. Мы позвонили одному русскому врачу, к которому иногда обращались. Я сказала, что муж заболел как-то странно, что, может быть, это желудочная инфекция. Доктор не смог приехать – он был после операции – и посоветовал купить лекарство, которое восстанавливает флору желудка. Я побежала в аптеку, купила лекарство, Саша его выпил. Может быть, интервал чуть-чуть увеличился, но рвота не останавливалась. Все это было так странно. А он еще ухитрялся шутить. В очередной раз, вернувшись из туалета, сказал: «Марина, все-таки что-то не так, все это очень странно. Меня просто в сортире замочили». Представляете?»
Но самое важное – Марина не произнесла слов, которые ей приписал Ахмед Закаев! Ни о «Юрии», ни о «ребятах», ни о «чае». А ведь эти слова были ключевыми! Она лишь добавила историю с марганцовкой, но при этом не сделала никаких ссылок на предположения самого Литвиненко, кто, где, когда и чем его отравил?
Лишь в последующем Марина, ссылаясь на сообщения, полученные ею после смерти мужа, «начала верить», что за убийством стоит Андрей Луговой. Но из ее уст со ссылкой на слова мужа таких заявлений не было!
Так, 16 июля 2007 года в интервью латвийскому Информационно-новостному порталу города Даугавпилса на вопрос:
– Вы абсолютно уверены, что именно Луговой отравил вашего мужа? Марина Литвиненко ответила: Я поддерживаю все, что сделали британские власти в ходе этого расследования. До конца мая они не говорили, что это был Луговой. Поэтому я на 100% уверена. До этого – нет, после – да. Он главный подозреваемый, если он ни в чем не виновен – пусть приедет в Англию, потому что британское правосудие абсолютно независимо.
Марина явно не прочитала сообщения в СМИ 13 ноября 2006 года, когда были распространены слова ее мужа о том, как он добрался до дома и сразу без Интернета и ужинарухнул на кровать. А ведь это сообщение появилось за подписями двух журналистов в форме прямой речи Александра Литвиненко! По всей очевидности, в редакции газеты «Коммерсантъ» могла сохраниться запись этого интервью с Литвиненко.
Для меня ясно, что в рассказанных версиях событий Ахмедом Закаевым и Мариной Литвиненко содержатся очевидные нестыковки. Они носят существенный характер подобный тому, как описаны события в связи с якобы написанием предсмертного письма Александра Литвиненко.
Почему произошли несостыковки в заявлениях Бориса Березовского, Марины Литвиненко, Ахмеда Закаева, Алекса Гольдфарба, Андрея Некрасова?
Для меня понятно. Эти люди не договорились между собой и описали одни и те же моменты по-разному.
Для Березовского характерен весьма скоропалительный способ выработки решений. Кроме того, он, ставя задачу, старается всегда комментировать либо односложно, либо вообще уходить от конкретных полных формулировок. Поэтому все участники клеветнической пропагандистской кампании, связанной с отравлением и смертью Александра Литвиненко, действовали и продолжают действовать, допуская множество ошибок и несуразиц. Эта характерная черта Березовского была описана в моих предыдущих книгах. Например, когда я пытался летом 2003 года обсудить с ним проект письма в МВД Великобритании, подготовленного якобы в его поддержку. Тогда Березовский, преследовавший конкретную цель не посвящать меня в суть задуманной операции с «покушением» на него в зале лондонского суда, все время уклонялся от такого обсуждения, отговариваясь короткими фразами.
Другой пример содержится в распечатке аудиозаписи, произведенной бывшим майором Мельниченко в помещении Березовского в марте 2006 года. Тогда Литвиненко предлагал «выбить Колю из игры. Подставить Ельяшкевича и мать Гонгадзе». На все это Березовский отвечал, одним словом: «логично» или «согласен» без обсуждения в деталях предлагаемых схем провокаций.
