Здесь, справедливости ради, сделаем отступление. Санта-Анну традиционно принято считать средоточием всех возможных пороков. В том числе трусом и предателем. Однако трусом он не был. Жесток, амбициозен, бездарен, нечист на руку — все так. Но не трус. С юных лет в армии, лично ходил в сабельные рубки, потеряв ногу под Веракрусом, продолжал руководить боем. И Мексику не продавал. Предлагал всем подряд, от янки до французов, но всех неуклонно и кидал. Что же до подписи, так ведь, имея на выбор, подписать или висеть на дереве (было за что), он поступил вполне разумно. Понимая, в отличие от неискушенных в международном праве победителей, что подпись подписью, а без ратификации парламентом документ не стоит ровным счетом ничего, а парламент такой договор не ратифицирует ни в коем случае. Так зачем рисковать жизнью? И он был прав: парламент Мексики от ратификации единогласно отказался, объявив земли севернее реки Нуэвес временно оккупированной территорией.
Сепаратистов эти нюансы волновали мало. Они вовсю занимались государственным строительством, не отвлекаясь на пустяки. Техас был провозглашен республикой, Сэм Хьюстон после проведенных по всей форме выборов — президентом. Была, конечно, принята и конституция, в третьей статье зафиксировавшая правомочность рабства «на вечные времена». При этом сразу после объявления независимости власти новоиспеченной республики обратились к Конгрессу США с просьбой о вхождении в Союз. Однако не получилось. В Штатах единого мнения не было. Если южане, давние друзья семьи Остин, и вольные фермеры Запада аннексию одобряли и поддерживали, то политики Севера, напротив, не слишком рвались расширять территорию, опасаясь роста влияния южан. Короче говоря, кризис случился нешуточный, выплеснувшийся из кулуаров на улицы, и Сэму Хьюстону аккуратно посоветовали не спешить, после чего президент независимого Техаса отозвал прошение о вступлении. 3 марта 1837 года США официально признали нового соседа. В апреле аналогичный шаг сделал Лондон, предполагавший взять новую республику под опеку, сделав ее своего рода противовесом США, а в мае — Париж, видимо, чтобы не отставать от Лондона.
В общем, все как у людей. Даже лучше. В Техас караванами двигались мигранты, мечтающие о своей земле и домике, их встречали радушно, так что население росло в геометрической прогрессии, уже к 1842 году превысив 140 000 душ. Однако никуда не делась и такая мелочь, как присутствие под боком ничего не забывшей Мексики. Всерьез воевать та пока что опасалась, но камнем преткновения стал вопрос о границе. В свое время, подписывая капитуляцию, их определить забыли, так что первое время по умолчанию считалось, что демаркационная линия проходит по линии фактического контроля, чуть южнее самых южных техасских ферм, то есть по реке Нуэсес. Однако за пять лет новые поселенцы продвинулись за реку, и теперь республика Техас полагала, что ее южный рубеж проходит по Рио-Гранде. А поскольку Мексика с такой картографией не соглашалась, законодатели Техаса приняли резолюцию, объявляющую составными частями республики всю Новую Мексику и обе Калифорнии, а для комплекта еще и части штатов Тамаулипас, Коауила, Дуранго и Синаола. Это был в чистом виде casus belli, явный намек США на то, что, дескать, пора бы и определяться, а не то будет война, нас тут вырежут, и вам будет стыдно. Президент Хьюстон, указаний с Севера не имевший, назвав инициативу «нелепой», наложил на резолюцию вето, но Законодательное собрание быстренько преодолело президентский запрет, после чего мексиканские войска, как и следовало ожидать, вернулись в Техас, задав «независимому государству» изрядную трепку, но так и не сумев закрепиться на территории в связи с активным, хотя и негласным вмешательством США. Оружие «борцам за независимость» шло с севера караванами, волонтеры тысячами, так что техасцы, в конце концов, отбились.
Окончившись ничем, «малая война» тем не менее сыграла важную роль, дав импульс к выходу из политической неопределенности. Вскоре после ее перехода в пассивную фазу, свои услуги по арбитражу в споре с Мексикой предложили англичане. Инициативу радостно встретили как законодатели, уставшие ждать исполнения Штатами своей заветной мечты об аншлюсе (или, точнее, энозисе), так и президент Хьюстон, информированный куда лучше народных избранников и понимавший, что сама мысль об уходе Техаса под лондонский зонтик будет для кого следует серпом по яйцам. Что и произошло. После заключения в 1844 году союза с Великобританией на севере всполошились все. Южане опасались, что Англия, идеолог полной отмены рабства везде и всюду, заставит Техас освободить негров и, хуже того, сделает его второй Канадой — убежищем для беглых, а северяне справедливо предполагали, что оказаться в кольце британских протекторатов означает забыть о какой бы то ни было дальнейшей экспансии. К тому же возникала угроза и карманам: в Нью-Йорке вовсю трудились три акционерные компании, работавшие с техасской недвижимостью, и дивиденды капали в карман очень многим влиятельным людям, независимо от партийной принадлежности и убеждений.
Так что процесс наконец-то пошел. В начале 1844-го большинство Конгресса приняло резолюцию о необходимости присоединения Техаса, а 12 апреля был подписан договор о включении республики в Союз на правах территории. Причем формулировка «территория» вместо «штат» возникла в последний момент, уже накануне голосования, в связи с опасениями, что за «штат» проголосуют нужные две трети от списочного состава. Опасения, впрочем, были ошибочны, и досадная оплошность исправлена очень скоро президентом Джеймсом Полком, выигравшим выборы под лозунгом «Поможем Техасу!» и обосновывавшим необходимость аннексии неубиенным тезисом «Техас наш, потому что в свое время, будь мы настойчивее, испанцы бы нам его отдали».
Вставай, страна огромная!
Южнее Рио-Гранде происходящее расценили в полном соответствии с давним пророчеством Санта-Анны — «Мы будем терпеть нынешний статус Техаса сколь угодно долго, поскольку рано или поздно с мятежом покончим, но прямое вмешательство Штатов будет означать войну». Мексика выразила официальный протест по поводу «намерений США отторгнуть бесспорную часть мексиканской территории». Однако правивший в тот момент президент Эррера, человек гражданский и, видимо, разумный, смотрел на вещи трезво. Сознавая неравенство сил и несопоставимость ресурсов, он надеялся ограничиться политическими демаршами, привлекая к разрешению конфликта весьма заинтересованную во вмешательстве Великобританию, или, по крайней мере, выиграть время для укрепления, опять же, с британской помощью, вооруженных сил, в связи с чем еще осенью 1845-го предложил американцам провести переговоры.
Это совсем не устраивало Полка, однако уклониться от переговоров, учитывая нестабильную позицию Сената, он не мог и направил в Мехико своего личного посланника Джона Слайдела, дав ему весьма специфические инструкции: не ограничиваясь приватными беседами, как можно шире озвучивая предложение продать Верхнюю Калифорнию и Новую Мексику. Для горячих испанских парней с эполетами, и так с трудом терпевших «шпака» в президентском кресле, это предложение само по себе не могло не стать красной тряпкой. Слайдел же, дипломат весьма опытный, почему-то еще и повел себя в Мехико, мягко говоря, не вполне дипломатически, время от времени напоминая военным о том, что, дескать, ежели силенок нет, то и не выступайте. В итоге Слайдела выгнали едва ли не пинками, нанеся, как он доложил Конгрессу, «непростительное оскорбление американскому флагу», а в мексиканской столице куплетисты запели о «подлом Эррере, готовом продать страну». Не хватало самой малости, но и за ней дело не стало. Лидер мексиканских реваншистов, не слишком авторитетный генерал Паредес, автор афоризма «Доблесть сильнее пушек!», внезапно сорвал главный куш в обеих национальных лотереях одновременно. После чего его авторитет в войсках резко вырос, и «предателю» Эррере — по требованию «истинных сынов Отечества» — пришлось подать в отставку, а президент Паредес, заявив, что предел есть всему, даже терпению мексиканцев, и аннексия Техаса станет красной чертой. Что, однако, ничуть не испугало янки.
29 декабря 1845 года республика Техас стала 28-м штатом Союза. Официальное разъяснение по этому поводу состояло в том, что США не могут позволить соседнему государству «превратиться в союзника или зависимую территорию какой-либо иностранной нации, более могущественной, чем оно само, превратившись из доброго друга в угрозу нашей безопасности». Прозрачный намек на Англию заставил оппонентов не выступать слишком уж громко. Стивен Остин мог спокойно спать в могиле. В Техасе гремели салюты. У президента же Паредеса не оставалось иного выхода, кроме как подтверждать делом свои многочисленные заявления. Впрочем, ни к чему иному ни он, ни застоявшиеся в стойлах генералы и не стремились. Мексика разорвала дипломатические отношения с США, и мексиканские части, стоящие на границе спорной зоны получили распоряжение «давать достойный ответ на любые провокации». Одновременно, сразу же после включения Техаса в состав Союза, президент Полк направил в спорную зону войска под командованием генерала Закари Тейлора, поставив ему задачу создать пограничные форты на северном берегу Рио-Гранде. С демилитаризованным статусом междуречья было покончено. На мексиканские предупреждения Тейлор не реагировал никак — дескать, пишите мистеру Полку.
