Наконец, можно внести еще одно уточнение: институциональный (в первую очередь музейный) куратор обычно детерминирован в своей работе профессиональной специализацией. Чаще всего она связана с определенным художественным материалом – национальной школой, историческим периодом или видом искусства (живописью, скульптурой, графикой, фотографией), хранителем и знатоком которых он в данной институции является. В случае независимого куратора специализация выражена значительно слабее и структурируется иначе. Разумеется, существуют кураторы, привязанные к определенному виду современного искусства или региональным контекстам (к которым они чаще всего принадлежат сами), к неким темам и методам работы. Однако чаще ограничение компетенции, неизбежное перед необъятной территорией современного художественного мира, связано в первую очередь с опытом сотрудничества с конкретными художниками. Куратор испытывает чувства привязанности, любви и дружбы не к художественной технологии (видеоинсталляции или живописи), а к практикующему ее индивидууму. Куратор может сказать «мой художник», но вряд ли скажет «моя станковая живопись» или «моя тотальная инсталляция». Он не сделает этого хотя бы потому, что сами художники сочетают и варьируют в своей работе самые разные техники и форматы. Институциональному куратору нелегко сменить специализацию (переключиться, к примеру, от исследования французской гравюры XVIII века на немецкую романскую скульптуру), и, даже если это происходит, ему необходим для этого длительный период погружения в новый материал. У независимого же куратора это происходит постоянно и протекает легко и естественно. Расширение кураторской компетенции в его случае есть форма человеческого опыта, оно неотторжимо от встречи с произведением и с его автором, что оборачивается эмоциональным переживанием, роняет в него семена любви или дружбы. И хотя опыт сотрудничества с художником расширяет и обогащает кураторскую компетенцию, самым важным оказывается первый импульс живого интереса. Аналогично происходит и сокращение поля кураторской компетенции: это может произойти внезапно, через разочарование – одновременно и профессиональное, и человеческое.
Еще одной близкой независимому куратору фигурой, с которой его часто отождествляют, является менеджер, или, как принято говорить на нынешнем новоязе, – арт-менеджер. Предлагаю понять эту фигуру несколько расширительно, связав с ней всех тех, кто занимается организаторской и административной деятельностью в области культуры и искусства, – администраторов, культур-бюрократов, функционеров различных фондов и т. п. Чисто формально обе эти фигуры – куратор, вынашивающий идею проекта и воплощающий его в диалоге с художниками, и менеджер, осуществляющий его логистическую и организационную реализацию, – тесные партнеры, взаимно заинтересованные в успехе предприятия. Однако на практике их отношения не столь безоблачны. В первую очередь это связано с тем, что организаторы и функционеры имеют привычку апроприировать кураторскую компетенцию, захватывая часть харизмы куратора. Мне самому довелось участвовать в проекте, кураторскую группу которой возглавлял чиновник – человек яркий и крайне симпатичный, который вложил в предприятие много административных и политических усилий, но, строго говоря, кураторской работой не занимался. Довелось мне также попасть в ситуацию, когда руководитель фонда, оказавший поддержку моему довольно успешному проекту, решил разделить со мной его авторство.
Все это по-человечески вполне понятно. Атмосфера творческого порыва, которая сопровождает осуществление настоящих кураторских проектов, распространяется на всех участников и вызывает у них чувство эмоциональной привязанности и ревности к тому обстоятельству, что лавры по большей части достаются не тем, чьи деньги или политический ресурс позволили этим проектам состояться. И, наконец, узурпация менеджерами-администраторами кураторской компетенции и харизмы во многом связана с тем, что вклад куратора в проект трудно формально определить. Ведь раз природа кураторства антропологична и куратор оперирует «общими местами», то, как кажется, у него нет ничего такого, чего нет у других. А потому менеджеры, поработав пару раз рядом с куратором, иногда начинают считать, что кураторская компетенция – выбор художника и произведения – есть лишь малозначительное дополнение к тяжким хлопотам по финансированию и организации проекта. Поэтому они часто предпочитают избавиться от куратора и решить нетрудоемкие кураторские задачи сами.
Я не буду торопиться осуждать их за это. Ведь раз знание куратора (воспользуюсь еще раз удачным термином Андре Горца) – «живое знание» и, как мы говорили ранее, коренится в «родовой сущности человека», то оно, по определению, доступно всем. И все же игнорировать специфическую рациональность кураторской практики и ее нетождественность рациональности менеджера и администратора – серьезная ошибка. Это чаще всего и делает экспансию функционеров в кураторскую сферу малопродуктивной. Ведь рациональность менеджмента строится на оперировании абстрактными понятиями – схемами, графиками, сметами, бизнес-планами, нормативами и т. д., а результат этой работы можно легко измерить и оценить. Живое же знание не может быть переведено в цифры и измерено с их помощью, не сводится оно и к определенному количеству абстрактного труда.
Разумеется, между двумя этими профессиональными сферами нет непреодолимого барьера. Трудно себе представить успешного куратора, не владеющего элементарными организационными навыками: живой кураторский труд не может не координироваться менеджерскими процедурами в той мере, в которой на них строятся административно-коммуникационные машины современного мира. Очень часто (особенно в случае молодых кураторов, делающих небольшие и не особо затратные проекты) кураторы берут на себя организационные заботы. Но, с другой стороны, и любой опытный менеджер прекрасно понимает, что абстрактные нормативы далеко не универсальны. В разных контекстах они корректируются конкретными условиями и обстоятельствами: успешная организационная работа должна задействовать и смекалку, и наблюдательность, и проницательность, то есть опираться на живое знание. Более того, готов свидетельствовать, что эффективность арт-менеджера будет намного выше, если ему не чуждо знание предмета, если он эмоционально к нему причастен. И все же, повторю еще раз, характер этих двух близких трудовых сфер базируется на разных, даже диаметрально противоположных, рациональностях.
Наконец, еще одним антиподом куратора является ученый, носитель критической и теоретической мысли. На первый взгляд, между ними можно поставить знак равенства. Трудно представить себе куратора, чуждого историко-художественному знанию, не способного увидеть свой проект в свете интеллектуальной проблематики и встроить его в некое дискурсивное поле. И, кстати, это игнорирование дискурсивной компоненты кураторской практики мы часто встречам у внедрившихся на территорию кураторства менеджеров или же пришельцев из каких-то иных профессиональных областей. Некогда один такой пришелец, крайне эффективный российский фандрайзер и художественный организатор, просил меня написать вступительную статью в каталог к его выставке (причем выставке, репрезентирующей русское искусство на одной из самых престижных мировых площадок). Подобная просьба была, по сути, нонсенсом – лицо, претендующее на кураторство, должно быть способно изложить тот комплекс идей, которые определили замысел его проекта.
Конечно же, кураторы являются носителями интеллектуального опыта и теоретической позиции. Поэтому они могут быть публичными интеллектуалами, участниками общественных дебатов, авторами книг и статей, составителями многостраничных каталогов, преподавателями университетов и т. п. И все же дискурсивная работа теоретика имеет отношение в первую очередь к теоретическому и историко-художественному наследию, профессиональной дискуссии в конкретной исследовательской области, адекватной ей терминологии, библиографии и т. д. В то время как практика куратора выражается в инсценировании этого дискурса через живой диалог с художниками. Ведь если интеллектуал (критик, теоретик, исследователь) оперирует профессиональными терминами, то куратор – «общими местами» речи и аргументации. Поэтому выставки критиков и теоретиков, – а они часто пытаются отдать дань кураторской практике, так как тоже не чужды ревности к харизме куратора, к его властному контролю за репрезентацией, – легко узнаваемы. Работы на них выглядят иллюстрациями к теоретическому тексту, помещенному в каталог или просто составленному в уме. Что же касается кураторской выставки, то в ней дискурс явлен через работы, их драматургию, через соучастие куратора в рождении самого организма выставки. Кураторская экспозиция представляет дискурс не как факт, а как событие, а потому дискурс в этом случае обладает метафорической многозначностью, уходящими в бесконечность цепочками смысловых аллюзий. В этом куратор близок скорее художнику, чем статусному интеллектуалу.
