Глава 9. Предвесеннее
«Поутру пойдем в виноградники, посмотрим, распустилась ли виноградная лоза, раскрылись ли почки».
Песнь песней 7, 13.
— Родной мой, — обнимала его мать. Сколько молилась, сколько ждала она своего сына! И не раз ждала. Это уже третий раз он возвращается из долгих лет заключения.
Когда-то Марии, матери Иисуса, было сказано: «И тебе самой оружие пройдет душу». И все матери, которые отдают своих детей следовать за Христом, знают, что впереди путь тернистый и их дочерям и сыновьям, если они истинно последуют за Христом, надлежит, пройти многие скорби, пройти не долиной роз, а долинами унижения и презрения, неся при этом груз больших испытаний. И их материнское сердце все несет, все переживает с теми, кого они посвящают Господу.
И несомненно, в будущем как радость, так и скорбь настоящая преобразится в чудный венец на глазах многострадальных матерей-христианок.
Приветствовали Леву и его три родных сестры и Анна Ананьевна, родственница, жившая в их доме, — одна из чудных служительниц Господних с двадцатилетнего возраста посвятившая себя на служение Христу.
Приветствовал Леву и Федор Лаврентьевич, отец его жены Маруси, которая находилась на фронте.
Как и всегда при прежних его возвращениях, начали с молитвы. Преклонили колена и горячо благодарили Бога за милость — ответ на молитвы, — за чудное свидание на земле…
— Ну, а как папа? Что пишет? — спросил Лева.
— Как ты знаешь, — сказала одна из сестер, — его взяли 2 июня 1943 года с некоторыми братьями, когда они стали собираться для молитвы. Много ему пришлось пережить, а теперь он в ссылке в Кокчетавской области, бодрствует, трудится…
— Ну, а как здесь, у вас, все так же община закрыта? — спросил Лева.
— Да, — ответила Анна Ананьевна, — закрыта, но повеяло теплом. Жизнь не удержишь, ведь война, горе, нельзя обойтись без молитвы…
И вот верующие все чаще стали заглядывать к слепой старушке нашего общества сестре Доминики Григорьевне. Заглядывать для молитвы. И теперь для молитвы приходят столько, что, почитай, целое собрание. Сначала приходили только сестры, братья опасались, а теперь и братья ходят — проповедуют.
— Слава Богу! — воскликнул Лева. — Везде чувствуется что-то предвесеннее. И хотя в природе еще снег кругом лежит, но на душе какая-то весна. Знаете, когда я был в узах на Урале, — сказал Лева, — я собрал целый гербарий весенних цветов. Собрал также стихи о весне наших русских поэтов и к этому сборнику приписал, что будет весна, обязательно придет весна, все зацветет, заблагоухает. И вот, как видите, оправдывается…
— Сегодня вечером собрание у Доминики Григорьевны. Пойдешь? — спросила его мама.
— Непременно! — ответил Лева.
Комнатку слепой учительницы Д. Г. Лобынцевой-Слегиной он хорошо знал. В ней могло уместиться очень немного народу. Доминикия Григорьевна была для него одной из самых дорогих сестер города. Эта старица была молитвенницей Левы, и Лева знал, что, дав обещание молиться о нем, она его исполняла.
Лева поразился, как много людей собралось в такой маленькой комнатке. Большинство стояло вплотную друг к другу, стояли и в комнатке и на кухне. Доминикия Григорьевна сидела на своей кровати.
— О, кто, кто? Я не знаю, — сказала слепая.
— Но вы догадайтесь, Доминикия Григорьевна.
— Ну, где тут догадаться? Столько людей к вам и приходят и приезжают…
— Это тот, за кого вы особенно молитесь.
— Неужели Лева?
— Это я, Доминикия Григорьевна! — сказал Лева, наклонившись и целуя старушку.
— Так будем благодарить Господа! — сказала слепая и начала молиться.
Пели гимн «Дорогие минуты нам Бог даровал».
Говорил слово Василий Алексеевич Кузнецов. Впоследствии он был избран пресвитером восстановленной общины. Говорил Лева. Было покаяние, и это наполняло всех радостью. Вот одна девушка вдруг воскликнула:
— Мое сердце каменеет, я необращенная, молитесь за меня… За нее молились, она плакала, каялась и отдалась Господу.
Леву особенно приветствовали как верующего вернувшегося.
— Так теперь будем жить и трудиться вместе! — говорили братья и сестры.
— Нет, — отвечал Лева. — Мне не разрешат здесь жить, в этом большом городе… Хотя бы где-нибудь поблизости. Я мог бы иногда навещать вас.
— А мы будем молиться, и Господь все устроит, — сказала одна сестра.
— Конечно, — согласился Лева. — Господь все может устроить и, кто знает, в свое время услышит нашу молитву. Но я всегда ко всему готов. Да будет воля Божия!
Глава 10. Униженные и оскорбленные
«Мы как сор для мира, как прах, всеми попираемый доныне».
1 Кор. 4, 13.
Недалеко от Куйбышева есть станция Зубчаниновка. Очень красивое, утопающее в садах место, селение. В нем жила родственница Левы, старушка тетя Паша. Она была молоканка и воплотила в себе все доброе, что имело в себе это глубоко духовное христианское движение: большое гостеприимство, стремление всем и каждому делать добрые дела. Когда Лева покидал родных, она сшила ему очень удобную подстилку из верблюжьего волоса с чехлом на нее и с сумкой в ней для хранения вещей. Эта подстилка всегда путешествовала с Левой, и на ней он спал.
Теперь у всех появилась мысль, что несомненно тетя Паша, которая жила одна, сможет хотя бы временно приютить Леву, он поищет там работу и сможет приезжать к родным.
Тетя Паша несказанно обрадовалась, увидев Леву.
— Да, конечно, конечно, — .сказала она, — будешь жить, отдохнешь после тюрьмы, поправишься…
Лева пошел в амбулаторию, узнать, нет ли работы. Приняли его, как говорится, обеими руками: фельдшер был очень нужен.
Лева подал заявление и пошел прописываться в милицию. Дежурный взял паспорт Левы повертел и пошел к начальнику. Вернулся вместе с начальником. Тот грозно взглянул на Леву, вернул паспорт и сказал:
— Чтобы в двадцать четыре часа вас здесь не было! И обратился к дежурному, приказал:
— Немедленно возьми с него расписку, что он уезжает отсюда.
— Как же, почему я не могу здесь прописаться? Тут работа мне есть…
Начальник взглянул на него еще-грозней:
— Такого не пропишем! Немедленно убирайтесь отсюда!
— Куда? — спросил Лева.
— Куда хотите!
Сразу, как мыльный пузырь, лопнули его радужные мечты жить у тети Паши, отдохнуть и иметь постоянное общение с. родной семьей и дорогой общиной. Грустно и больно… Но, Господи, Ты все знаешь…
Дома погоревали и снова, склонившись на колени, сказали все Господу.
Вечером на собрании Лева рассказал о своих обстоятельствах Василию Алексеевичу.
— Да, — протянул тот. — Тебе надо куда-то подальше. Вот город Чапаевск…
— Ну, меня там не пропишут, — задумчиво сказал Лева. — Там химические заводы…
— Да, не пропишут, — согласился Василий Алексеевич. — Поезжай-ка ты в Безенчук. Там сельская местность, там живет брат Пузанков.
— Да, я, пожалуй, поеду туда, — сказал Лева.
Безенчук действительно оказался чисто сельской местностью. Кругом поля, стада овец, коровы на улицах этого небольшого селения. Все, как в обычной деревне.
Лева быстро нашел избушку, где жила семья Пузанковых. Она была недалеко от станции. Встретили его очень радушно. Оба старичка Пузанковы, и муж и жена, хорошо знали родителей Левы. Его отец часто посещал их, и они были близкими друзьями в Господе.
— Как я рад, как я рад! — говорил старичок.
Когда они узнали, что Лева может остаться здесь жить, они тут же сказали:
— Квартиру искать не будем. Будем устраивать свои собрания. У меня тут сынок, дочка — уже подросли, тоже будут служить Господу.
Все, кажется, складывалось хорошо.
«Ну, — думал Лева, — наконец-то Господь устраивает…»
Лева пошел в амбулаторию — узнать насчет работы. Место фельдшера было свободно, и ему тут же предложили написать заявление, чтобы оформиться на работу.
— Ну, кажется, все слава Богу! — вырвалось у Левы.
Но все же он решил — прежде чем написать заявление, сходить в милицию, прописаться.
Дежурный милиционер принял его приветливо, велел принести домовую книгу для прописки.
— Ну вот, все будет хорошо! — сказала сестра-старушка, подавая домовую книгу.
— Да, я надеюсь, что все будет хорошо, — улыбаясь, сказал Лева.
А внутренне кто-то перед ним ставил другой вопрос:
— А если не удастся прописаться, это тоже будет хорошо?
Плоть Левы никак с этим не соглашалась.
В милиции Лева заполнил бланки. Милиционер взял его паспорт и домовую книгу и понес к начальнику. Вернулся оттуда хмурый. Написал какую-то бумажку и подал Леве.
— Нате, распишитесь! — Лева прочел: «Обязуюсь в 24 часа выехать из Безенчука».
