того, что он долго готовился, он был омрачен порой кровавыми конфликтами, зачастую ожесточенной политической борьбой, экспериментами и неудачами. Итог был обусловлен и давлением извне. В этом плане он ничем не отличался от процесса объединения Европы, ставшего результатом двух братоубийственных мировых войн, а также решения могущественных победителей, США и СССР, принудить континент к объединению в своих интересах после победы 1945 года.
Ничто так не далеко от правды, как представление, будто все это происходило весело и радостно. Каждый шаг сопровождался высоким напряжением и ожесточенной борьбой между федералистами и антифедералистами, с одной стороны, и консерваторами и либералами или прогрессивными радикалами – с другой [136]. Как в США в конце XVIII века и в Европе сегодня, линия фронта проходила между сторонниками промышленного развития в условиях свободной торговли, поборниками традиционной экономики и налоговых барьеров, патрициями и консерваторами, выступавшими против расширения демократических прав, радикалами-модернизаторами, социалистами и примкнувшими к ним просвещенными буржуа, католиками-защитниками Церкви и духовенством, и бескомпромиссными антиклерикалами, отстаивавшими Kulturkampf [137] и секуляризм.
Фактор безопасности и роль армии
В эпоху реставрации и восстановления Швейцарии пришлось избавиться от тяжкой опеки Австрии Меттерниха, которая вслед за французским протекторатом постоянно вмешивалась в ее внутренние и внешние дела. В 1848-м и в последующие годы Швейцария вновь оказалась изолированной в Европе, опять ставшей ультрареакционной после поражения «весны народов». Построение федерации шло рука об руку с обретением полного и окончательного суверенитета. Одно не могло произойти без другого.
Этот параллелизм был совершенно очевиден для Алексиса де Токвиля. Внимательный наблюдатель за демократическими процессами, он считал, что вопросы безопасности и суверенитета, основными символами которых являются оборона и армия, тесно связаны между собой. В статье 8 Союзного договора 1815 года предусматривается, что все необходимые меры для обеспечения внутренней и внешней безопасности Швейцарии принимает сейм. «Это позволяет ему делать все что угодно», – отмечал Токвиль, добавляя, что «у сильнейших федеральных правительств не было больших прерогатив» [138].
Вопрос создания федеральной армии (бюджет, командование, вооружение, униформа, учения), призванной заменить кантональные формирования, вызвал эпичные 50-летние дискуссии, очень напоминающие обсуждения в связи с Европейским оборонительным сообществом (EOC) в 1954 году или с европейской армией сегодня, где стороны разделяются по лояльности к иностранным державам одних и преданности кантональным традициям других.
Этот период созревания, когда реставрация постепенно уступила место восстановлению, а олигархия – демократии, очень важен тем, что напоминает объединение Европы с 50-х годов XX века и по сегодняшний день. В Швейцарии к тому же действовал принцип «функциональности», связанный с успешной унификацией таких секторов экономики, как почтовая служба, система мер и весов, валюта и таможенные сборы, а также принцип, основанный на заключенных между кантонами конкордатов.
Как Швейцария устранила угрозу сепаратизма
Было несколько попыток перекроить территорию внутри Швейцарии (например, в кантонах Гларус и Швиц, отделение Верхнего и Нижнего Вале в 1839 году, выход княжества/кантона Невшатель из подчинения королю Пруссии в 1850-м), как сегодня в случае Каталонии, Фландрии и Северной Италии, или как разделение Чехии и Словакии в 1992 году. Угроза сепаратизма присутствует постоянно, если демократические федеральные институты работают недостаточно эффективно, как в случае империи Габсбургов или в случае Испании/Каталонии в наши дни.
Отличие Швейцарии заключается в том, что политическая партия и социальная основа движения за сильную федерацию победили благодаря настойчивости и правильно выстроенному демократическому процессу. Для этого требуется сильная воля к переговорам и дух компромисса, а также отказ от аксиомы «победитель получает все». Главное, что этническое или культурное большинство придерживается этих принципов и убеждено, что этническое или культурное меньшинство, как бы ни различались цифровые значения, имеет те же права, как в федеративном государстве: маленький Род-Айленд обладает теми же правами, что и Калифорния, при всем несходстве демографических и экономических показателей. В Швейцарии крошечная романшская (100 тыс. человек) или италоязычная община (450 тыс. человек) равны в правах с шестимиллионной немецкоязычной общиной.
Эта партия и эти основы создавались постепенно, сначала в кантонах, затем на «надкантональном» уровне, их укрепляла вера в то, что демократию нужно развивать, а не сомневаться в ней и не отказываться от нее. Были неудачи и спады. Некоторые кантоны воспользовались принципами прямой демократии, чтобы на короткое время возобновить смертную казнь. Другие, как Цюрих, Люцерн и Вале, на время установили ультраконсервативные авторитарные режимы. Разве не то же самое происходит в некоторых странах Запада? Несмотря на все помехи, корабль плыл дальше и в итоге прибыл в пункт назначения целым и невредимым благодаря, а не вопреки энергии своих граждан, все более веривших в идею [139]. Другими словами, аппетит приходит во время еды. А что касается демократии, то, как говорится, что не съешь, то потеряешь.
После утверждения федерализма в 1848 году прямая демократия установилась не сразу. Сначала было введено право вето, согласно которому право голоса получали только противники законопроекта. Что касается регистрации голосов, то воздержавшиеся считались как принявшие по принципу «молчание знак согласия» – неоспоримое средство подтверждения законопроекта, если вопрос был поставлен так, чтобы прозвучало «за». И только постепенно по вопросам инициативы и референдума все «за» и «против» стали подсчитываться для определения результата.
Наконец потребовалась огромная и кропотливая работа по внутреннему переустройству. До Французской революции Швейцарская конфедерация состояла из 13 кантонов, управлявших вассальными территориями (например, Берн, самый мощный кантон, господствовал над территорией, ставшей в 1803 году суверенным кантоном Во) или состоявших в союзе с другими (Берн был связан с Женевой – независимой республикой). Некоторые территории находились в совместном управлении кантонов, входящих в состав конфедерации (Аргау и Тичино). Франция положила конец этим расхождениям, поспособствовав расширению федерализма, который предполагает равноправие государств-участников.
Это подразумевало ощутимые жертвы для самых могущественных кантонов (Берг, Цюрих, Фрибур). Они были вынуждены согласиться с потерей не только обширных территорий, но и большинства привилегий. Например, в области международных отношений они больше не могли напрямую вести переговоры с правителями иностранных государств, особенно со всемогущим королем Франции, владевшим роскошным посольством в Солотурне.
По-видимому, если современная Европа решит перейти к федеративному устройству, это будет означать, что крупным странам, таким как Германия и Франция, придется поделиться частью своего влияния и преимуществ с небольшими странами. Это будет временным явлением, потому что, как показывает история, если сила в единстве, то вскоре они выиграют от новой динамики своего относительного главенства, что прекрасно иллюстрирует пример Цюриха. Чего нельзя сказать о Берне: он вцепился во франкоговорящий кантон Юра в качестве компенсации за утраченный Во, однако был вынужден вернуть
