Я вскочил. В комнате движение. Темно. Огня нет. Даже коптилки не было. Только некоторые зажигалками освещали топчан, где лежал Калика. Бритвой он перерезал себе горло. Спасти его не удалось. Смерть нашего товарища подействовала на нас очень тяжело…
Источник: Уничтожение евреев в СССР в годы немецкой оккупации (1941–1944): Сборник документов и материалов. Иерусалим, 1992. С. 295–297.
Протокол допроса солдата 15-й роты 195-го штурмового полка 78-й штурмовой дивизии Вильгельма Зудбрака
Показал:
С начала германо-советской войны до мая 1943 года я служил в управлении лагеря для русских военнопленных (Штарлах), находившегося на территории Украины. Через этот лагерь пропускалось от тысячи до пяти тысяч пленных.
Из нашего лагеря, так же как и из других лагерей, например, из Славутского лагеря, пленные политработники и евреи передавались частям «Полицай СС». Формально «Полицай СС» брала комиссаров и евреев под свою охрану, а на самом деле этих людей уничтожали. Об этом знали все наши люди, хотя это делалось под большим секретом и никто не имел права разглашать факты уничтожения пленных. Переводчика нашего лагеря зондерфюрера Фастль, сообщившего мне по телефону об убийстве эсэсовцами семнадцати евреев, немедленно куда-то убрали. Ходил слух о том, что он арестован.
В Ковельском лагере для русских военнопленных зимой 1941/42 года помещалось двенадцать-тринадцать тысяч русских военнопленных. В результате того, что пленных гнали в лагерь пешком по нескольку сот километров, в результате того, что их очень плохо кормили, в результате антисанитарии пленные, поступавшие в лагерь, массами умирали от истощения и тифа. Начальником лагеря был тогда майор Отто. Такое же положение было во Владимиро-Волынском (офицерском) и других лагерях. Об этих фактах я узнал, так как сталкивался с продовольственными документами лагерей. Я не знаю ни одного случая, когда бы хоть один виновник массовой гибели военнопленных был привлечен гитлеровским правительством к ответственности.
В сентябре 1941 года в городе Ровно в течение одного дня было уничтожено до восемнадцати тысяч евреев. Об этом я слышал от многих наших офицеров.
В Ковеле с евреями было сделано летом 1942 года то же самое.
Об этом также знали очень многие. Все эти дела не являются результатом злой воли отдельных лиц — начальников лагерей и так далее. Это планомерное истребление людей проводилось гитлеровским правительством. Вот один факт, подтверждающий это: когда ковельский областной комиссар затянул в 1942 году выполнение приказа об уничтожении евреев, его отозвали в Берлин, судили и, как нам сказали, казнили.
Источник: Черная книга. Сост. под ред. В. Гроссмана, И. Эренбурга. Киев, 1991. С. 552–553.
Выписка из протокола политического опроса военнопленного ефрейтора Альберта Эндерша из 14-й роты 195-го штурмового полка 78-й штурмовой дивизии
Я знаю, что немецкая армия совершила на русской земле ряд преступлений.
В Кировограде осенью 1941 года все евреи получили приказ взять с собой однодневный паек и явиться к областному комиссару. Когда они собрались, их отвели к противотанковым рвам и расстреляли. Тут были, впрочем, не только евреи, но и русские. Говорят, что число убитых около тридцати пяти тысяч человек. Многих вешали с надписью «вор». Таких я видел сам. Иногда вешали шесть, восемь, десять человек сразу, и это было очень часто. Все это делалось руками СС.
Такая же картина наблюдалась нами и в Днепропетровске.
В Умани я жил у одной еврейки. Утром в 4 часа пришли эсэсовцы, забрали ее и сказали мне, что ее ликвидируют. Больше она не вернулась.
В Краснодаре и Тихорецке летом 1942 года я видел плакаты, в которых объявлялось о том, что евреи, не явившиеся к областному комиссару, будут немедленно расстреляны. Гражданское население иногда спрашивало у нас, за что уничтожают евреев. Рядовые солдаты могли только в ответ разводить руками.
24 сентября 1944 года.
Источник: Черная книга. Сост. под ред. В. Гроссмана, И. Эренбурга. Киев, 1991. С. 551–552.
Выписка из протокола опроса военнопленного обер-ефрейтора Эриха Гойбаума из 1-й роты 173-го пехотного полка 87-й пехотной дивизии
Зверства над мирным населением
В апреле 1942 года я прибыл в город Львов и работал там шофером. Моя машина обслуживала железнодорожное управление города Львова.
В мае — июне 1942 года во всех фашистских газетах Львова появились статьи, призывающие истребить оставшихся во Львове шестьдесят тысяч евреев. К тому времени девяносто тысяч евреев уже были увезены и расстреляны.
В июне был получен приказ истребить остатки еврейского населения. Сначала часть города выделили для гетто. Его огородили колючей проволокой, и туда согнали всех евреев. Затем в лесочке возле железнодорожной станции был построен лагерь, куда водили из гетто большими партиями по тысяче человек на расстрел. Вначале из гетто в этот лагерь обреченных водили днем. Но так как это вызывало возмущение со стороны остального населения, а также со стороны некоторых солдат и офицеров армии, на расстрел начали водить по ночам. Тех, кто не мог ходить, больных, стариков, детей, сваливали на железнодорожные платформы и отвозили в лагерь. Ночью всех их расстреливали из пулеметов. Многие из обреченных прятались в расположении гетто и не хотели выходить. Тогда эсэсовцы оцепили гетто и подожгли его. Я видел это. Видел, как люди выбегали из горящих домов, бросались в окна. Все они расстреливались эсэсовцами из автоматов. Вся улица в триста метров длиной была завалена трупами. Мертвые лежали штабелями, один на другом.
Когда я увидел, как из окна горящего дома выпрыгнула молодая мать с маленьким ребенком на руках и как в нее начали стрелять, я отвернулся: мне стало жутко, и я решил уйти домой…
После этого в городе несколько дней чувствовался запах сожженных трупов.
Кроме того, я видел, как истребляли мирных жителей с помощью газов. Я возил телефонистов к одному маленькому полустанку, расположенному в двадцати километрах от города Рава-Русская. На этой станции в лесочке был выстроен подземный барак. Однажды, когда я был на полустанке, привезли партию евреев. Вагоны были закрыты, и люди, простирая руки в окна, умоляли подать им воды, но к ним никого не допускали. Вечером этих людей погнали в лесок. Всех посторонних загнали в помещение станции. Лес был окружен отрядами СД.
Там этих людей, без различия пола и возраста, мужчин, женщин, стариков и детей раздевали догола и загоняли в подземный барак Через три четверти часа гнали мужчин другой партии, чтобы они вынесли трупы. Затем загоняли в барак следующую партию… Каждый вечер таким образом истребляли по триста человек.
Эту картину я наблюдал в течение восьми дней. О том, что там душили газами, мне рассказал эсэсовец Карл Горст из Саксонии. Он участвовал в этом. Руководил экзекуциями штурмбаннфюрер Гербст из города Бреслау.
Источник: Черная книга. Сост. под ред. В. Гроссмана, И. Эренбурга. Киев, 1991. С. 548–549.
Из воспоминаний капитана В. Бондарца о пересыльном лагере Тарановка в Проскурове, пригороде Ракова, 1942 год
В первых числах июля [1942 г. ] на утренней поверке появился комендант лагеря — пожилой обер-лейтенант в поношенном неряшливом мундире. На его плоском лице пасынком пристроился большой мясистый нос, сплошь покрытый густой сеткой фиолетовых жилок. Тяжелые отечные мешки оттягивали выцветшие глаза книзу. Углы губ брезгливо опущены, отчего мясистая нижняя губа вывернулась, и казалось, что к подбородку приклеился кусок сырого мяса.
Пока тянулась поверка, он безучастно стоял в стороне, удерживая на поводке поджарую линяющую овчарку.
После поверки офицеров построили отдельно, остальным скомандовали разойтись, перейти на другую сторону казармы.
На поверочном плацу осталось человек сто.
Комендант медленно, словно крадучись, пошел вдоль строя, прилипая взглядом к лицам пленных. Люди поеживались, переминались с ноги на ногу. Смотреть ему в глаза было так же трудно, как смотреть в глаза сумасшедшему.
— Евреям выйти из строя! — скомандовал он по-русски. — На раздумье даю две минуты.
Голос у него осипший, видимо, от постоянного перепоя. Строй не шелохнулся. Невольно внутрь заполз холодок: «Вот оно, началось». Две минуты прошли. Вялость коменданта исчезла бесследно.
— Построиться в одну шеренгу!
Пока мы перестраивались, в карантин быстро вошли четверо автоматчиков, остановились напротив.
— Снять штаны!
Раздумывать и ожидать повторения не приходилось.
— Бистро, бистро! — подгонял комендант.
Сопровождаемый фельдфебелем, он вновь двинулся вдоль шеренги пленных, опустивших головы от стыда и унижения. Теперь он уже не смотрел в лица, а медленно переходил от одного к другому, иногда останавливаясь перед кем-нибудь на короткое время. Собака нетерпеливо повизгивала, рвалась с короткого поводка, а нас, подвергнутых этому дикому осмотру, пробирала нервная дрожь.
