Паракапитализм ни в коем случае не являлся целью этих революций, но при ликвидации докапиталистических укладов побеждал именно он: на волю первым вырывается тот, кто сидит ближе к выходу. «Больше капитализма» для стран, уже втянутых в мировое разделение труда, означало «больше зависимости». В то же время сохранение политического суверенитета пробуждало стремление «догнать» Запад, поэтому дальнейшая история этих социоров стала чередой революций и контрреволюций.
На мой взгляд, речь должна идти не о другом переходе к тому же капитализму («незавершенная буржуазная революция»), а о другом переходе к другому капитализму. «Незавершенность социальной революции» – фиктивное понятие.
Существование иных незападных [Маркс относил Испанию к странам с азиатской формой правления][679] стран, избежавших полной колонизации, оказалось несовместимо с паракапитализмом: исчезали либо страны (Османская империя), либо паракапитализм (Китай). Выход Японии на историческую магистраль – уникальное исключение.
Наконец, XX век дал образец параформации, одновременно отрицающей и утверждающей капитализм, в которой часто и не без оснований видели прообраз будущего регресса всей капиталистической системы. Это политарно-капиталистический синтез нацизма. Его целью было завоевание мирового господства внутри капиталистической системы, что обрекало политарно-капиталистические социоры на беспрерывную войну со всем остальным миром, закономерно закончившуюся поражением.
Поэтому весьма слабый прогрессивный элемент в нацизме (завоевание независимости, ограничение капитализма) полностью перекрывался регрессивным (потеря независимости в результате проигранной войны, двойной гнет политаризма и капитализма). Судить о плодах нацизма по возросшему количеству радиоприемников в немецких семьях до войны, как это делают И. В. Стародубровская и В. A. May, значит считать войну и поражение Германии случайными.
«Нацистских революций» не было. Перевороты носили антиреволюционный характер. Своеобразие их состоит в том, что они, в отличии от прежних антиреволюций, частично проходили «снизу».
Крушение же системы политарно-капиталистических отношений вполне может быть названо революцией: «сверху» в послевоенных Германии, Италии, Японии, в Испании в 1975 году или «снизу» – «революция гвоздик» 1974 года в Португалии. Видимо, строй Испании и Португалии остался паракапиталистическим, но свержение фашизма сделало возможным их интеграцию в состав Европейского Союза, что является прогрессивным надстроечным сдвигом.
Выход из состояния зависимости возможен только революционным путем, ведущим к созданию параформационных обществ новой группы.
Пятая группа – параформации, возникшие в противовес капитализму:
– неополитаризм в СССР и других «социалистических» странах;
– неополитарно-паракапиталистический строй так называемых «стран-изгоев» (Иран с 1979 года; Ливия с 1969 года; Ирак при власти партии Баас).
Реальной (не декларируемой) целью революций и реформ в зависимых странах является достижение независимости от мирового капитализма. Она была достигнута в странах индустриального неополитаризма, правда, на исторически краткий срок и крайне тяжелой ценой. История не знает легких путей: за прогресс всегда приходится платить, но его отсутствие обходится еще дороже.
Здесь и дальше речь идет именно об индустриальном (не аграрном, как в Кампучии Пол Пота) политаризме. Аграрный политаризм для XX века – абсолютный регресс; переход к нему – антиреволюция, хотя субъективной целью ее участников была революция. Революционным стало его уничтожение с помощью «экспорта революции» из Вьетнама; единственное столкновение двух видов политаризма кончилось победой сил прогресса. Является ли аграрный политаризм новейшего времени особой регрессивной параформацией или простым возрождением древневосточных порядков – предмет отдельного исследования. Кампучийский регресс, уникальный по форме («снизу»), не уникален по содержанию. На наших глазах аналогичный строй возникает «сверху» в Туркмении: уничтожение городской культуры идет давно, а осенью 2002 года президент С. Ниязов (Туркменбаши) предписал переселять «нарушителей общественного порядка» из городов на целинные земли. Выполнение этого указа приведет к исчезновению городского населения, как в Кампучии. Впрочем, для Туркмении сохраняется и паракапиталистическая перспектива.
Самостоятельный переход той или иной страны к неополитарной параформации был локальной социальной революцией, как и в случае с прежними «боковыми» параформациями, притом революцией «снизу». Часть стран Восточной Европы в 1940-е годы перешла к неополитаризму путем «экспорта революции».
Там, где революция происходит без полного устранения прежних «верхов» (Иран, Ирак, Ливия), разрыв с зависимостью не так радикален, как при неополитаризме. Там возникает симбиоз старых и новых порядков, названный выше неополитарно-паракапиталистическим. Возможности прогрессивного развития на его основе невелики: оно начинается ограничением зависимости, а завершается ее возвратом (Турция, Египет, Алжир), но не в силу безнадежных попыток завоевать мир, как при нацизме, а в силу сохранения компрадорской буржуазии как класса.
Независимость предполагает диктатуру, но обратное неверно. Например, имеющий схожие с нацизмом политические черты строй стран Восточной Европы (от Финляндии до Греции) 1920-1930-х годов, установленный в результате государственных переворотов «сверху», явно оставался в рамках зависимого капитализма, ориентированного на один из двух блоков тогдашнего центра – англо-французский или немецкий. Не исключено, что то же будущее суждено России, и выбирать нам предстоит между диктатурой в единой стране или в нескольких, на которые она распадется.
Все революции происходят в обществе. Однако понятия «социальная революция» и «революция в обществе» не совпадают. Существуют, во-первых, надстроечные революции и, во-вторых, революции в развитии производительных сил (технические). Они не являются темой моей работы, но краткая характеристика, способствующая их отграничению от социальных революций, полагаю, будет уместной.
Социальная революция охватывает общество в целом: базис и надстройку. Качественное изменение базиса неизбежно меняет и надстройку. Но обратное неверно. Качественные сдвиги в надстройке, вполне заслуживающие название «революция», не обязательно преобразуют базис. Общество, пережившее надстроечную революцию, не изменяет своей формационной или параформационной принадлежности. Способ производства остается тем же.
Среди надстроечных революций наиболее важны надстроечные политические. Остальные – революции в различных сферах культуры: науке, философии, искусстве, религии, праве, семейных отношениях, образовании, быте и т. д. – можно объединить под названием «культурные революции». Это тоже переход власти, отдаленное эхо социальных революций – власть одних идей над общественным сознанием сменяется властью других.
Надстроечные политические революции происходят там, где надстройка изменена недостаточно сильно (тогда они следуют за социальными), или создают новую надстройку – там, где необходимо создать новый социор (тогда они могут перерасти в социальные).
В первом случае это – революции, установившие демократическое правление, демократические революции.
Само понятие «демократия» требует пояснений. Оно внутренне противоречиво: в классовом обществе, где есть «власть» и есть «народ», не может быть «власти народа». Демократия, понимаемая дословно – такая же фикция, как ненасилие. Но уровень участия «низов» в управлении государством (уровень «демократичности» режима) может быть различным.
И античные полисы, и средневековые коммуны знали политические революции, временно менявшие режим власти в сторону демократизации [Демократические революции определены автором как «демократические политико-режимные перевороты»][680]. Основой было расширение социальной базы власти – либо в рамках одного класса, либо с привлечением союзников. Однако новый класс к власти не приходил – социальной революции не было. Такой характер носил второй (цеховой) этап коммунальной революции.
В еще большей степени это относится к демократическим преобразованиям в капиталистическом обществе. Капитализм требует равного доступа к власти для всех членов класса буржуазии – иначе одна из групп получает преимущество в конкурентной борьбе. Поэтому неизбежны политические революции, направленные на установление демократического политического режима - буржуазно-демократические, от которых выигрывает не только буржуазия, но и все общество в целом. Таковы революция 1848 года во Франции, Ноябрьская 1918 года в Германии и др. Поскольку демократия в классовом обществе всегда находится под угрозой, результаты этих революций в принципе могут быть отменены контрреволюцией.
