Итак, прошло некоторое время после того, как Россия вернулась к свободе политической деятельности, и наконец наметились общие тенденции развития русской правой. Ранние годы гласности принадлежали сектантам и экстремистам. Они первыми появились на политической арене, они, несомненно, кричали визгливее и громче всех. Но их идеи были слишком причудливыми, а деятельность слишком экстравагантной, чтобы их воспринимали всерьез. Надо сказать, они и дальше продолжали действовать, а их публикации умножились, но из-за внутренних раздоров, нежелания ни с кем сотрудничать и отсутствия сильного популярного лидера они не могли претендовать на власть. Политическая инициатива перешла к «респектабельной» правой — коалиции «вчерашних людей» из компартии, Госплана и сил безопасности, новых группировок, а также отдельных фигур, впервые появившихся в годы Горбачева — Ельцина.
Это не означает, что экстремистов следует списать со счетов. Их час еще может прийти в момент политической и экономической катастрофы. Они были штурмовыми отрядами правой и проводниками ее идей. И наконец, экстремисты и «респектабельная правая» вовсе не разделены жесткой границей, различия между ними — это скорее вопрос образа действий и расстановки акцентов, нежели принципов и убеждений. Когда Стерлигов, генерал КГБ, превратившийся в лидера правой, призывал к «жестким и решительным мерам», он вероятно, имел в виду те же меры, которые отстаивала крайняя правая[445]. Если экстремистская литература 1989–1991 годов предназначалась для малограмотной публики, то еженедельник «День», возникший в 1991 году и взявший на себя роль флагмана «духовной оппозиции», поначалу претендовал на средний (а то и высокий) литературный и политический уровень. Но прошло несколько месяцев, и «День» покатился вниз — стал публиковать отрывки из Гитлера, «Протоколов» и смехотворные опусы о «конспирологии». Язык еженедельника был лучше, чем язык сектантских листков, но невнятицы и безумия было не меньше.
Что можно сказать положительного о тех, кто пытается осовременить и сделать более приличным русский национализм? Кургинян, пользуясь преимуществом научной подготовки, признает важность технологии для будущего развития России; он пытается скомбинировать нечто из «государственной демократии» (назовем это «голлизмом с плюсом»), цивилизованного прагматического патриотизма и «белого коммунизма» (наиболее приемлемые достижения советского периода)[446]. Но дело не только в том, что в этих попытках отсутствует последовательность — искусственна сама эта отчаянная попытка создать неоконсервативную доктрину в русском стиле. Кургинян понимал, что необходимо новое всеохватывающее «откровение», нечто похожее на новую религию. Но религии (даже светские, даже метарелигии) вырастают органично, они не рождаются в «мозговых трестах». Экстравагантные обвинения Кургиняна в адрес русских демократов (он называет их «мафией») — мол, они работают на фашизацию России, а это приведет к фашизации всего мира — навлекают на него насмешки: ведь Кургинян отнюдь не числится в списке ведущих антифашистов мира. Кроме того, крайняя правая не доверяет ему из-за его связей с лидерами компартии в последний год ее существования и из-за его происхождения. Им также не нравится русский национализм, обращенный в будущее, а не в прошлое[447].
Обратимся к Дугину. Здесь мы должны покинуть квазирационализм и погрузиться в глубины иррационализма. Правда, Дугин тоже ушел вперед и больше не относится к старомодной крайней правой. Он обнаружил, что враги — не масоны, а парамасоны, и не евреи per se и даже не евреи, живущие в Израиле, а евреи диаспоры. Он отвергает социализм, поскольку это составная часть мондиализма (вот кто враг par excellence), и это привело его к конфликту с национал-большевиками. Другим крайним правым он подозрителен из-за прохладного отношения к Русской православной церкви. Дугин — создатель науки «конспирологии», он считает необходимым переписать всю мировую историю. Вечный конфликт между атлантистами и евразийцами начался еще в Древнем Египте и привел к борьбе между добром (евразийцами) и злом (атлантистами). Среди нацистов евразийцами были Мартин Борман и Хаусхофер, в современной русской политике — Анатолий Лукьянов, бывший председатель Верховного Совета[448]. Во всяком случае, идеи Дугина выходят далеко за пределы традиционного русского национализма (хотя он далек от того, чтобы в этом признаться), их можно определить как своего рода европейский ультраконсерватизм. С распадом Советского Союза «патриотический» лагерь начал перетягивать к себе демократов. Блок «Демократическая Россия», который на первых порах был опорой Ельцина, раскололся, а христианские демократы и ряд других группировок сдвинулись вправо. Но это было только начало. Один депутат Верховного Совета, в прошлом демократ и сторонник Ельцина, выразил это так: «Я — россиянин до мозга костей. Поэтому единая Россия для меня важнее России демократической»[449]. Сам Ельцин также не считает, что Россия когда-либо была империей в обычном смысле, ибо русские освоили свои огромные восточные территории мирным путем. Они всегда с должным уважением относились к своим соседям[450]. Если некоторые демократы сдвинулись к патриотизму, то иные националисты попятились к национал-социализму и. даже большевизму (из которого они и вышли). Интересный пример в этом смысле — известный правый публицист Михаил Антонов, не раз упоминавшийся выше. Он проанализировал неудачи патриотов в 1992 году (при том что либералы совершали тяжелейшие ошибки) и возложил вину за это на правых с их идеологическими трюками. Антонов считает, что правые зашли слишком далеко в своем антикоммунизме: неверно, что социализм был просто-напросто стремлением миллионов людей к самоубийству, как утверждают Шафаревич и другие. Можно ли всерьез отрицать, что именно после второй мировой войны, при Сталине, Советский Союз был на вершине своего могущества, построив при этом лучшую в мире систему общественного здравоохранения и просвещения?[451] Бешеные атаки на коммунизм, постоянные крики о «геноциде» против русского народа и о главенстве чужаков в построении и сохранении режима ставят яростных национал-патриотов на правый фланг «разрушителей России». Отсюда Антонов делает вывод: чтобы сохранить независимость России от посягательств Запада и от попыток превращения ее в источник дешевого сырья для эксплуататоров, страна должна вновь стать великой державой. Но это невозможно без великой мессианской идеи, охватывающей всю историю России, включая большевизм и сталинизм. И поскольку вернуть дореволюционное время невозможно, то методом исключения мы получаем только одну систему, к которой следует вернуться, — а именно ту, что при всех ее несовершенствах делала Россию в течение семидесяти лет сильной державой[452]. Мы уже упоминали главных глашатаев правой, заявивших о себе в 60-е и 70-е годы: Игоря Шафаревича, Валерия Скурлатова, Михаила Антонова, духовных наставников из «Нашего современника». За ними пришли «черные полковники» — Алкснис и Петрушенко, появившиеся в Верховном Совете при Горбачеве. Одно время наиболее подходящими претендентами на власть казались Андреева и Жириновский, но после них пришло новое поколение идеологов, таких, как Проханов и Дугин, а также «организаторы», которые ныне, вероятно, находятся в самом начале своей политической карьеры. Наиболее известен из них, по-видимому, Сергей Бабурин, также упоминавшийся выше. Однако полем деятельности Бабурина до сих пор был парламент, в качестве народного лидера — не говоря уже о национальном — он еще себя не проявил.
Есть и другие фигуры — например, ленинградец Илья Константинов, который дебютировал в Русском христианском движении и сумел привлечь в лагерь правой некоторых забастовщиков с сибирских угольных шахт[453]. Михаил Астафьев, Николай Травкин и Николай Павлов создали себе известность, возглавив различные центристские группировки, со временем сдвинувшиеся вправо. Подобно Бабурину, все они до 1985 года были членами партии, а Травкин — еще и Героем Социалистического Труда, одним из «показательных рабочих» эпохи Брежнева.
Близок к прежней компартии Виктор Анпилов, уроженец Кубани, глава Российской коммунистической рабочей партии, который заявлял, что его привлекают многие идеи «Памяти». Анпилов был журналистом, работал в Никарагуа. Николай Лысенко, родом из Иркутска, лидер национально-республиканской народной партии России, был активистом «Памяти». Но он быстро понял, что это не идеальный старт для молодого политика с амбициями. Бабурину, Анпилову и Лысенко всего по тридцать с небольшим, и, согласно Конституции, они еще слишком молоды, чтобы баллотироваться в президенты России. В лагере крайней правой сделал себе имя Александр Баркашов, также выходец из «Памяти». Он основал Российское национальное единство, активно участвовал в созыве различных славянских конгрессов, известен как инструктор карате и автор разоблачительных работ о евреях и масонах на старый лад[454]. Больше похож на государственного деятеля В. Федоров, человек постарше, который был назначен губернатором Сахалина при Горбачеве, но позднее присоединился к правой.
