Эта попытка КГБ отсрочить очередной запуск американского космического корабля и тем самым ввести НАСА (организацию, занимающуюся исследованиями космоса) в нешуточные расходы успеха не имела: специалисты НАСА не придали значения письму «патриота».
Несколько месяцев спустя «центр» потребовал, чтобы Руди съездил в Квебек, разыскал Гэмблтона и установил, почему тот не явился на свидание, назначенное ему в пустынной местности под Оттавой. Гэмблтон был рад снова повидать Руди. Но по существу вопроса он хладнокровно пояснил: «Нужно было быть идиотом, чтобы явиться на эту встречу. Они назначили ее рядом с заводом по производству взрывчатых веществ. Как я должен был бы объяснить охране завода, зачем понадобилось профессору экономики шататься среди ночи возле этого предприятия?»
Осенью 1969 года поступило новое распоряжение: пусть Руди попытается выследить бежавшего советского сотрудника, который, по-видимому, живет в большом многоквартирном доме в Арлингтоне, штат Вирджиния. Желательно было установить распорядок дня беглеца: когда он отправляется из дому на службу, в каком направлении едет, когда возвращается домой, как выглядит его машина, где он обычно оставляет ее на ночь. При этом КГБ предупреждал, чтобы Руди был осторожен, так как в этом доме несколько квартир занимает ЦРУ, которое, надо полагать, опекает перебежчика.
Руди трижды выезжал из Нью-Йорка в час ночи, чтобы начать дежурить возле арлингтонского объекта еще затемно. Но здание, где жил беглец, имело несколько подъездов, и какую бы позицию Руди ни занял, он никак не мог наблюдать сразу за всеми. В общем, он так и не видел этого человека, не узнал его настоящего имени и не понял, почему КГБ так интересуется им. Подробное описание его примет, полученное Руди от «центра», позволяет считать, что речь шла о бывшем сотруднике КГБ Юрии Ивановиче Носенко.
Время от времени Руди приходилось выезжать в отдаленные части страны для выполнения заданий, казавшихся и вовсе бессмысленными, однако «центр» каждый раз подчеркивал, что они не только важные, но и «срочные». К примеру, в январе 1970 года Руди слетал в Калифорнию, чтобы там съездить в городок Таузенд Оке под Лос-Анджелесом и уточнить адрес некоей «женщины, внешне напоминающей итальянку, матери двоих детей». Зачем это понадобилось Москве, для него так и осталось тайной. В другой раз он летал в Даллас, чтобы там, в точном соответствии с полученной инструкцией, набрать телефонный номер и, когда трубку подняли, произнести две фразы: «Друг, ожидаемый вами, не приедет, как намечалось. Что делать дальше, вам сообщат». Руди повесил трубку, не дожидаясь ответа, и улетел обратно в свой Нью-Йорк.
Более понятным было постоянное задание, заключающееся в подборе тайников вблизи научно-исследовательских центров и военных баз. Профессиональная выучка подсказывала ему, что эти тайники в любой момент могут пригодиться, потому что в научно-исследовательских учреждениях и на базах наверняка служат агенты, которые могут без чрезмерного риска для себя работать на иностранное государство, лишь пользуясь тайниками для передачи информации.
Сотрудникам резидентур КГБ по понятным причинам удавалось уходить от наблюдения со стороны ФБР, пока они действовали в пределах больших городов — Вашингтона и Нью-Йорка. Несравненно сложнее было проскользнуть незамеченными в отдаленные районы Соединенных Штатов. Тайно наблюдая за сотрудником резидентуры вплоть до того момента, как он доберется до тайника, ФБР старалось его не вспугнуть, и терпеливо дожидалось, когда к этому тайнику приблизится агент, сотрудничающий с Советами.
Руда как фотограф, коммерсант и предприниматель мог иметь массу причин для поездок в любой уголок Соединенных Штатов. Для ФБР он в этом качестве не представлял никакого интереса и, следовательно, мог не опасаться наблюдения. Поэтому он не считал возможным возражать, когда в поисках удобных и надежных тайников его посылали блуждать по лесам и болотам, гоняли в глубь раскаленной пустыни, заставляли шлепать ночью по безлюдным дорогам или забираться под проливным дождем на какое-нибудь кладбище. Он понимал, что эти злосчастные тайники могут когда-нибудь сослужить великую службу делу Партии, делу социализма, человечеству. В один прекрасный день неведомые ему товарищи вложат туда, быть может, сообщение, которое приблизит торжество коммунизма на всей планете.
В конце 1970 года Руди было присвоено звание подполковника. Он продолжал устраиваться в Штатах, чтобы в любой момент быть готовым принять на себя руководство сетью тайных советских агентов по всей стране. Инга безотказно помогала ему, нередко записывая и расшифровывая радиосообщения или посылая на листках почтовой бумаги невидимые донесения.
Они скучали по Канаде, по оставшимся там друзьям, но отдавали должное радушию и раскованности, присущим, как они быстро убедились, американцам. Однако они не позволяли ввести себя в заблуждение чисто внешним отрадным приметам этой страны. Супруги Герман твердо знали, что под этой радужной оболочкой скрываются неизлечимые пороки разлагающегося капиталистического общества. Какой бы прекрасной и гостеприимной ни была эта страна, для Руди с Ингой она оставалась вражеской территорией, полем боя, на котором они неподкупно сражались. В редкие минуты досуга они мечтали о том, как по завершении всех трудов, которым посвящена их жизнь, они отойдут с передовой линии борьбы и спокойно отдохнут у себя дома, в коммунистической Чехословакии.
Правда, их беспокоил Петер. Они видели, что он растет американцем. Не станет ли он здесь противником коммунизма? Главная беда была в том, что, когда в доме появлялись гости, Петер постоянно слышал: его отец рассуждает как убежденный антикоммунист, для которого Советский Союз — государство отсталое, угрюмое, с палаческим режимом. А потом, в кругу семьи, даже оставаясь с сыном наедине, Руди не мог позволить себе опровергнуть свои же рассуждения или начать внушать Петеру марксистские идеи в качестве противоядия убеждениям, которые сын усваивал в школе и от своих приятелей. Было решено, что Инга каждое лето будет увозить Петера в Европу месяца на два. Пусть он там впитывает европейскую культуру и знакомится с европейскими формами социализма.
Между тем проникновение в Гудзоновский институт все никак не удавалось осуществить, и это становилось постоянным источником раздражения.
Руди расспрашивал об этом институте техников из Ай-би-эм, прочел ряд посвященных ему статей, заводил о нем разговоры на окрестных бензозаправочных станциях, кружил вокруг него на машине — и все без толку.
Узнав, что сотрудники института часто ходят обедать на Санисайд Лейн, он тоже обедал здесь несколько раз в надежде подслушать какой-нибудь важный разговор и втереться в доверие кому-либо из ученых и специалистов института. Но такой случай все не подворачивался.
Руди мог бы заинтересовать кого-нибудь из «гудзонщиков», будь он доктором Людеком Земенеком из всемирно известного Карлова университета или профессором Рудольфом Германом из Гейдельберга. Но он был всего лишь Руди Германом, улыбчивым, симпатичным, старательным, скромным фотографом. О чем бы он мог заговорить с ними? С таким же успехом можно было подсылать сюда швейцара или дворника в надежде заинтересовать его особой высоколобых мужей из Гудзоновского института.
Он попытался разъяснить эту сложность «центру»; тот лаконично ответил: «Возобновите попытки проникнуть в Гудзоновский институт». Он попросил совета — как все-таки это сделать. Ответ гласил: «Не прекращайте попыток». Поскольку «центр» явно предпочитал игнорировать его объяснения и отказывался помочь хотя бы советом» Руди тоже решил не обращать внимания на дальнейшие призывы проникнуть в этот проклятый институт.
В апреле 1972 года «центр» без всяких объяснений потребовал, чтобы Руди отправился на деловую встречу в Кито, столицу Эквадора. Руди решил взять с собой Петера — с одной стороны, в какой-то степени отведет этим возможные подозрения, с другой — покажет мальчику новую для него часть света. В назначенный вечер Руди стоял в Кито перед зданием театра, и, как и следовало ожидать, вскоре рядом с ним остановился незнакомый мужчина — высокий, худой, сильно лысеющий. На хорошем английском он обратился к Руди:
— Добрый вечер. Вам не приходилось в последнее время перечитывать Эли Визела?
— Нет, я все это время читал Хемингуэя.
— Очень рад встретиться с вами, Дуглас. Меня зовут Юрий. К сожалению, мне сейчас придется заняться одним неотложным делом. Перенесем наше свидание на завтрашнее утро. Ждите меня в десять часов у Экваториального обелиска.
— Я приехал вдвоем с сыном. Можно прийти вместе с ним?
— А, вы здесь с Петером? Ну, конечно. Буду рад познакомиться с ним. При нем мы сможем говорить по-немецки.
