Война в Афганистане началась в атмосфере национального единодушия и международного согласия. Перспективы установления международного порядка, опирающегося на правила, казались обоснованными, когда НАТО, впервые в своей истории, применило статью 5 Североатлантического договора, которая постановляет, что «вооруженное нападение на одного или более [союзника по НАТО] в Европе или в Северной Америке будет рассматриваться как нападение на всех». Через девять дней после терактов 11 сентября президент США Джордж Буш-младший направил ультиматум талибовским властям Афганистана, в то время укрывавшим «Аль-Каиду»: «передать властям Соединенных Штатов Америки всех лидеров «Аль-Каиды», которые скрываются в вашей стране… Предоставить США полный доступ к лагерям по подготовке террористов, чтобы мы могли убедиться, что они больше не действуют». Когда талибы не выполнили эти требования, Соединенные Штаты и их союзники начали войну, цели которой Буш описал 7 октября в столь же сжатых выражениях: «Эти точно нацеленные действия направлены на прекращение использования территории Афганистана в качестве базы для террористических операций и на нанесение ударов по военному потенциалу режима талибов».
Необоснованными представлялись высказанные на первых порах предостережения об Афганистане как о «кладбище империй», о чем свидетельствовала вся история этой страны. После быстрых действий, возглавляемых американскими, английскими и союзными им афганскими силами, «Талибан» был отстранен от власти. В декабре 2001 года на международной конференции в Бонне (Германия) было объявлено о создании временного афганского правительства во главе с Хамидом Карзаем и о начале процесса созыва Лойя джирги (традиционного совета племен), которая должна была сформировать и утвердить послевоенные афганские институты. Казалось, военные цели союзников достигнуты.
Участники переговоров в Бонне оптимистично декларировали впечатляющий замысел: «создание на широкой основе и с учетом гендерного фактора многоэтничного и полностью представительного правительства». В 2003 году резолюция Совета Безопасности ООН санкционировала расширение миссии возглавляемых НАТО Международных сил содействия безопасности «для поддержки Переходной администрации Афганистана и ее правопреемников в обеспечении безопасности в районах Афганистана за пределами Кабула и его окрестностей, так чтобы афганские власти, а также персонал Организации Объединенных Наций… имели возможность работать в безопасной обстановке».
Основной предпосылкой американских и союзнических усилий стало «восстановление Афганистана» через демократическое, плюралистическое, честное афганское правительство, чьи распоряжения выполняются на всей территории страны, и с помощью афганской национальной армии, способной взять на себя ответственность за обеспечение безопасности на национальном уровне. Поразительный идеализм, однако подобные усилия считались сопоставимыми с демократическим строительством в Германии и Японии после Второй мировой войны.
Ни один институт за всю историю Афганистана или какой-нибудь его области не мог предложить прецедент для осуществления подобных усилий на широкой основе[122]. Традиционно Афганистан меньше представлял собой государство в привычном понимании; скорее, это географическое обозначение территории, которая никогда не находилась под последовательным управлением какого-либо единого органа. Большую часть истории страны афганские племена и религиозные секты пребывали в состоянии войны друг с другом, ненадолго объединяясь для противостояния вторжению или для грабительского набега на соседей. Элиты в Кабуле могли себе позволить экспериментировать время от времени с парламентскими институтами, но за пределами столицы господствовал древний племенной кодекс чести. Консолидация Афганистана происходила только непреднамеренно, из-за чужеземцев, когда племена и секты объединялись в коалицию, дабы противостоять захватчику.
Таким образом, то, что предстало перед американскими и натовскими войсками в самом начале двадцать первого века, по сути своей очень мало отличалось от картины, свидетелем которой был в 1897 году молодой Уинстон Черчилль:
«Кроме как в пору сбора урожая, когда забота о выживании диктует необходимость перемирия, племена патанов [пуштунов] постоянно вовлечены в междоусобицы или же в единую борьбу. Каждый житель здесь воин, политик и богослов. Каждый приметный дом – это средневековая крепость, пускай слепленная из обожженной глины, но с зубцами стен, башнями, бойницами, подъемными мостами и всем прочим в полном комплекте. Каждая семья свято чтит обычай вендетты, каждый род продолжает начатую предками вражду. Многочисленные племена и племенные союзы ведут счет нанесенным им обидам и всегда готовы предъявить этот счет противнику. Ничего не забывается и не прощается и очень редко остается безнаказанным» [123].
В подобном контексте установление честного и демократического центрального афганского правительства, действующего в безопасной обстановке – что провозглашалось целью усилий коалиции и ООН, – было равнозначно радикальному переосмыслению всего исторического уклада Афганистана. Созданное правительство успешно вознесло один клан выше прочих – пуштунский клан попользай, к которому принадлежит сам Хамид Карзай, – и стремилось утвердить его власть во всей стране с помощью силы (собственной либо международной коалиции), или через распределение иностранной помощи, или же прибегая к обоим этим средствам. Неизбежно усилия, необходимые для насаждения подобных учреждений, пренебрегали вековыми привилегиями, смешав мозаику племенных союзов, причем так, что ее почти невозможно взять под контроль любой силе извне.
Выборы в США в 2008 году усугубили сложности, обусловленные двойственным подходом Америки. Новый президент Барак Обама в ходе своей предвыборной кампании заявлял, что вернется к «необходимой» войне в Афганистане, задействовав войска, выведенные из «глупой» войны в Ираке, которую он намеревается завершить. Но, заняв президентский пост, он преисполнился решимости перенести центр тяжести на невоенные трансформации и решение внутренних задач. Результатом стало возрождение того двойственного подхода, который был характерен для американских военных кампаний после Второй мировой войны: в сообщении об отправке в Афганистан в качестве подкреплений дополнительно тридцати тысяч солдат общественности одновременно заявлялось о том, что через восемнадцать месяцев будет начат вывод американских войск. Как впоследствии утверждалось, конкретные сроки были оглашены намеренно, дабы это послужило стимулом правительству Карзая и оно энергичнее прилагало усилия по созданию современного центрального правительства и ускорило темпы формирования армии, которая должна будет сменить американские части. Однако цель стратегии партизанской войны, такой, какую вели и талибы, состоит в том, чтобы продержаться дольше обороняющихся войск. А для руководства в Кабуле обнародование фиксированной даты, когда оно потеряет внешнюю поддержку, стало отправным моментом для фракционных маневров, в том числе и с участием «Талибана».
Прогресс, достигнутый за этот период в Афганистане, был значительным, и дался он с трудом. Население приняло выборные институты, выказав немалую смелость – ведь талибы по-прежнему угрожают смертью тем, кто участвует в деятельности демократических структур. Соединенные Штаты, поставившие своей целью обнаружить и устранить Усаму бен Ладена, также преуспели в этом, послав тем самым громкий и ясный сигнал: Америка всегда полна решимости отомстить за совершенные злодеяния и от ее возмездия нигде не скрыться.
Однако говорить что-то определенное о перспективах региона по-прежнему сложно. После вывода американских войск из страны (а оно на момент написания книги являлось неизбежным) власть правительства Афганистана будет, весьма вероятно, распространяться на Кабул и на его окрестности, но вряд ли указы из столицы станут исполнять во всей остальной стране. Скорее всего, там на этнической основе сложится конфедерация полуавтономных феодальных регионов, которые будут находиться под сильным влиянием конкурирующих между собой иностранных держав. Проблема вновь вернется к тому, с чего все началось, – совместимости независимого Афганистана с политическим порядком в регионе.
Соседние с Афганистаном страны должны быть не меньше Соединенных Штатов – а в конечном счете даже намного больше – заинтересованы в том, чтобы Афганистан был единым, спокойным и свободным от влияния джихадистов. Это в их национальных интересах. Если Афганистан вновь станет прежним, каким он был до войны, – базой для джихадистских негосударственных организаций или страной, проводящей джихадистскую политику, – то для всех соседей Афганистана это будет чревато риском потрясений в пределах собственных границ: прежде всего – для Пакистана, в силу всей его внутренней структуры; затем – для России, часть народов которой на юге и западе составляют мусульмане, и для Китая, из-за значительного мусульманского населения Синьцзяна. Нестабильность будет угрожать даже Ирану, где имеют влияние сунниты-фундаменталисты. Всем этим странам, со стратегической точки зрения, в большей степени угрожает Афганистан, оказывающий поддержку терроризму и предоставляющий убежище террористам, чем Соединенные Штаты Америки (за исключением, наверное, Ирана, который может предполагать, как было в случаях Сирии, Ливана и Ирака, что ситуация хаоса вне своих границ позволит манипулировать соперничающими группировками).
