Взаимоотношения революционной части «верхов» и восстающих «низов» в период революции «снизу» могут принимать разные формы. Степень активности «низов» может колебаться от давления на существующую власть, как при антично-рабовладельческой революции и установлении абсолютизма в Скандинавии, до прямой борьбы за установление своей власти, что имело место в ходе коммунальной революции, а также буржуазных революций «снизу», включавших в себя восстания «низов».
Противоречивость буржуазных революций «снизу» состоит в том, что восстания «низов» приводили к власти враждебный им класс. «Для восставших масс не существует буржуазных революций» [737] – по точному определению И. Дойчера. Это реальное противоречие не следует упрощать отрицанием ни буржуазного (И. Сталин), ни революционного (И. Валлерстайн) характера событий этих революций.
Буржуазные преобразования в данном случае проходили быстро и сопровождались тяжелыми потерями, которые неизбежны при вооруженной борьбе за власть: не только с силами контрреволюции, но и между победившей буржуазией и оставшимися ни с чем «низами». Аналогично развивались события в Иранской революции 1978-1979 годов, где «верхи» были представлены шиитским духовенством.
Еще один важный момент. Революция «снизу», приведшая к власти часть прежних «верхов», всегда включает в себя их перерождение, т. е. элементы революции «сверху». Этот факт был подмечен и абсолютизирован И. Валлерстайном, с одной стороны, и Ф. Фюре – с другой. Оба отвергают наличие буржуазных революций «снизу» на том основании, что между старыми и новыми «верхами» не было антагонизма; часть дворянства обуржуазилась. В соответствии со своими политическими взглядами И. Валлерстайн оценивает нереволюционность буржуазии отрицательно, Ф. Фюре – положительно. Вместо буржуазных революций «снизу» в истории Англии и Франции оказываются эволюционное перерождение «верхов» отдельно и восстания «низов» – отдельно. Это явное и очень идеологизированное упрощение. Революции «снизу» – нечто большее, чем сумма реформ и восстаний, т. е. нечто большее, чем эволюция. В то же время это не революции «низов». Большинство революций «снизу» содержат элементы революций «сверху».
Лишь самые радикальные революции «снизу» – неополитарные – уничтожают прежние «верхи» и создают новые. Эта отличительная черта не делает их содержание более или менее революционным, чем содержание иных революций.
В общем, революция «снизу» происходит тогда, когда выступления «низов» помогают придти к власти тому эксплуататорскому классу, который востребован историей, в чьих интересах совершаются революции. Тогда социальная революция явно выражается в политических переворотах: либо однократном захвате власти, либо гражданской войне. Это один вариант смены власти.
Другой вариант – то, что называют революциями «сверху»: изменение общественного строя по инициативе господствующих классов.
Старые «верхи» преобразуются в новые, не привлекая к процессу преобразования «низы». В этом случае социальная революция (возникновение нового общественного строя, идущее через смену власти) на поверхности предстает как совокупность реформ. Однако это не «реформы» в привычном понимании, т. е. не частичное изменение существующего строя. Это революционное преобразование старого строя в новый, осуществляемое прежней властью, в ходе которого она изменяет свой характер. В итоге у власти стоит новый класс – поэтому и в данном случае имеет место социальная революция. Она может быть сравнительно мирной, как при буржуазных революциях «сверху», но необязательно, так как часто «сверху» устанавливается и политаризм.
Так проходило установление абсолютизма в большинстве европейских стран, державного политаризма – в России. Переворот в Спарте тоже прошел «сверху»: «Сама застойность спартанского общества, – пишет Ю. В. Андреев, – была явлением вторичного порядка, вызванным целенаправленным вмешательством государства в естественный процесс социально-экономической эволюции» [738], на котором государство поставило «барьер "ликурговых законов"».
Речь идет о революциях – т. е. о тех случаях, когда политаризм выполнял прогрессивную роль (случай Спарты сомнителен, но решение этого вопроса следует предоставить историкам). «Сверху» прошла и римская политарная антиреволюция.
Для буржуазии ряда стран этот вариант смены власти стал возможен после победы буржуазных революций «снизу» в ведущих странах и формирования единого капиталистического мира-системы. Буржуазия не берет власть «снизу», она рождается господствующим классом. Издержки революции «сверху» связаны не с быстротой и радикальностью, а, напротив, с медлительностью и половинчатостью преобразований.
Социальная революция (смена строя, идущая через смену власти) обязательна при переходе на новую стадию истории. Неверно лишь сведение ее к успешному восстанию угнетенных. Революции в классовом обществе – не всегда революции «снизу» и тем более – не революции «низов».
«Народ» не может править в классовом обществе по определению – это именно та часть населения, которая власти лишена. Поэтому революции «низов» в классовом обществе невозможны. Борьба, которую вели основные классы-антагонисты (политаристы и политарно-зависимые крестьяне, рабовладельцы и рабы, феодалы и феодально-зависимые крестьяне) закончилась их обоюдной гибелью/трансформацией.
Итог революций XX века и перспективы революций XXI века
Естественным завершением данной работы будет попытка дать характеристику современному этапу истории и тенденциям будущего развития. Но это невозможно сделать, не определившись с решением главной исторической проблемы ушедшего века – революции в России. Прежде мной приводились точки зрения участников, противников, исследователей Октября; теперь я выскажу свое мнение.
Начну с положения, столь же необычного, сколь, на мой взгляд, очевидного. Буржуазная революция в России была. Цепь «реформ», кульминацией которых стала отмена крепостного права, представляла собой социальную революцию. Так не раз оценивал переход России к капитализму Ф. Энгельс [739], и с ним, на мой взгляд, можно только согласиться.
Можно, конечно, и не соглашаться. Но тогда надо признать, что в России существовал капитализм без власти буржуазии, и найти ответы на возникающие вопросы: возможен ли такой капитализм? Возможен ли вообще строй, где экономически господствующий класс не обладает политической властью? Как это согласуется с материалистическим пониманием истории? И, возвращаясь к России, кому принадлежала власть в 1861-1917 годах, если не буржуазии? Иначе говоря, было ли поместное дворянство иным классом, отличным от буржуазии и не допускающим ее к власти, т. е. враждебным ей?
Прежде всего, речь должна идти не о дворянстве вообще, а именно о землевладельческом дворянстве. К началу XX века его численность составляла примерно 30-40 % от общей численности дворянства [740]. Большая часть дворян, утратив связь с землей, жила в городах, так или иначе вписавшись в капитализм. Половину из них составляли чиновники и «лица свободных профессий», остальные – предприниматели, рантье, наемные работники и люмпены [741].
Способ производства, на котором зиждилось существование поместного дворянства и где характерной чертой было сочетание найма и «отработок», историками иногда считается докапиталистическим [742], иногда же – специфической разновидностью капиталистического [743]. «Можно ли сказать, – иронически спрашивал С. М. Дубровский, – что в России после 1861 года развивался какой-то особый аграрный строй – "остаточно крепостнический"»? И отвечал: «Конечно, нет» [744]. Тот же вопрос следует задать относительно власти: можно ли сказать, что в России после 1861 года у власти стоял какой-то особый класс – «остаточно крепостнический»? Ответ будет таким же.
П. Г. Рындзюнский в статье «Пореформенное помещичье хозяйство и капитализм. (К проблеме взаимоотношения укладов в капиталистической России)» (1972) сделал обобщающий вывод:
«Господствующий уклад, дающий название всей формации в целом, главенствует не только в силу своего количественного преобладания и передового положения и не только потому, что он оказывает наиболее могущественное воздействие на другие сосуществующие с ним уклады. Все это имеет место, но следует говорить о большем… Капиталистическая система во второй половине XIX – начале XX века проросла в системе крепостнического хозяйства, сделалась ее стержнем. Прежние производственные отношения… получили значение лишь приемов эксплуатации, обслуживающих новую систему классового господства (курсив мой. – L З.)» [745]. 1861 год назван им рубежом, гранью двух формаций, что означает не что иное, как революцию.
