III
Проходит всего полтора-два года после этой брошюры – и в сознании лидеров становящегося евразийства происходит перелом, приводящий к становлению новой политической парадигмы. Ее основные постулаты были сформулированы в 1920–1921 гг. в дискуссии Трубецкого и Савицкого – точнее, в статье Савицкого «Европа и Евразия», представляющей рецензию-ответ на брошюру Трубецкого «Европа и человечество».
Основные постулаты статьи Трубецкого просты и, по его признанию, сформировались в его сознании в 1910–1911 гг. Между тем, показательно уже то, что в окончательном виде он решил предать их печати в 1920 г. – в год решительного броска Красной Армии на запад к Варшаве и германской границе и надлома этого натиска на Висле (которую немного повлиявший на размышления Трубецкого Шпенглер объявил в 1918 г. географической границей романо-германской «высокой культуры»). По Трубецкому, величайшее бедствие современности в том, что в мире под именем «общечеловеческой культуры» утверждается культура романо-германской группы народов. Европейский космополитизм, преподносящий эту культуру в качестве высшего достижения человечества, глубоко эгоистичен и заслуживает имени «общеромано-германского шовинизма». Между тем, нет никаких критериев, по которым можно было бы судить о большем или меньшем совершенстве той или иной культуры – поскольку все эти культуры удовлетворяют потребностям выработавших их народов. Претензии романо-германцев на всемирное превосходство базируются, прежде всего, на военных победах и совершенных средствах передвижения, иначе говоря, опираются на поклонение грубой силе: однако, сколько раз в истории высшие цивилизации были разрушаемы варварами! Рассуждения Трубецкого о глубочайшей разработке многих областей «дикарской культуры», о напряженной умственной жизни «дикарей», несмотря на то, что набивающий их головы обширный материал несопоставим с «материалом», наполняющим сознание европейца, – живо напоминают будущие постулаты К. Леви-Стросса и всего европейского структурализма, переходящего к концу XX в. в постмодерн. Вывод Трубецкого тот, что «момент оценки должен быть раз навсегда изгнан из этнологии и истории культуры, как и вообще из всех эволюционных наук, ибо оценка всегда основана на эгоцентризме. Нет высших и низших. Есть только похожие и непохожие» [Трубецкой 1995, 81].
Когда не-романо-германские народы стремятся усвоить «общечеловеческую» культуру Запада, они неизбежно вынуждены оценивать самих себя, новую традиционную культуру с точки зрения романо-германцев, что приводит к раздвоению культурного сознания, осложняет и запутывает культурную работу «европеизированных» народов, обрекает их на цивилизационную зависимость, на вечное превалирование культурного импорта над культурным экспортом. Следствием импорта культуры становятся разрушение национального единства европеизированных народов, распространяющийся среди них взгляд на самих себя как народы «отсталые», что облегчает романо-германцам превращение «отсталых» народов в объекты своей экономической и политической эксплуатации. Этот расклад не изменится при переходе Европы к социализму, более того, он будет еще усугублен экспортом социализма из Европы во все концы мира: «Во всех европеизированных государствах при социалистическом строе на первых ролях, в качестве инструкторов и, отчасти, правителей, будут сидеть представители чистых романо-германских народов или народов, полнее приобщившихся к романо-германской культуре. … Прочие "отсталые народы" постепенно попадут в положение их рабов». Бороться надо не против «милитаризма и капитализма», а против «ненасытной алчности, заложенной в самой природе международных хищников – романо-германцев» и против «эгоцентризма, проникающего всю их пресловутую "цивилизацию"» [Трубецкой 1995, 100]. Задача этой борьбы в том, чтобы произвести переворот в сознании интеллигенции европеизирующихся неромано-германских народов, очистить это сознание от влияния эгоцентризма, заставить эти народы понять, что нет «высших и низших», есть только «разные». «Не надо отвлекаться в сторону… такими частными решениями, как панславизм и всякие другие "пан-измы". Эти частности только затемняют суть дела. Надо всегда и твердо помнить, что противопоставление славян германцам или туранцев арийцам не дают истинного решения проблемы, и что истинное противопоставление есть только одно: романно-германцы – и все другие народы мира, Европа и Человечество». Фактически Трубецкой конструирует модель мира с центром и периферией, где оптимальным выходом для народов периферии является сплоченное культурное противостояние наступающему центру.
Для самого Трубецкого эти выкладки были связаны с вполне прагматическим вопросом: справится ли российская интеллигенция с задачей культурного переворота, эмансипирующего ее от влияния Европы. «Самое худшее, что может произойти, это – преждевременное восстание низов романо-германского мира, связанное с перемещением мировой оси в Берлин, вообще на Запад; после этого переворот в сознании, скорее всего не произойдет, а если и произойдет, то будет уже поздно. Но, возможно, конечно, что романо-германские низы ничего не предпримут, и тогда Россия, предоставленная на долгое время самой себе и азиатской ориентации, либо принудит своих вождей произвести переворот, либо стихийно заменит их другими, к этому перевороту более способными. Что будет – сказать трудно: боюсь, что самое худшее» (письмо P.O. Якобсону от 7 марта 1921 г.) Итак, именно в начале 20-х, возможно, сложившиеся уже давно воззрения Трубецкого обретают геостратегическую подоплеку: цивилизационный выбор России определяется как развилка между двумя геополитическими сценариями. Либо свершится самое худшее – большевики вносят свой проект в Европу и поднимают на борьбу за него «низы» романо-германского мира (т. е. фаза С доходит до логического конца). После победы революции на Западе центр «социалистического содружества народов переходит в Европу», а Россия добровольно выступает экономическим резервуаром «другой Европы» – т. е. идет на самоколонизацию. Либо этот сценарий срывается, и отброшенная на восток Россия оказывается передоверена самой себе и азиатской ориентации. Как и некогда у Тютчева, проблема самопознания решается в борьбе с Европой, но в борьбе не за переустройство Европы (таковая борьба самосознание лишь затемняет и осложняет), а за дистанцирование от Запада.
С поразительной силой эти интенции в своей рецензии подхватил и выпятил Савицкий, резко очищающий аргументацию Трубецкого от «общечеловеческой» шелухи. Савицкий требует ясно различать два типа культурных ценностей: одни определяют цели и «самоцели» народной жизни – такие ценности действительно равноправны и несоизмеримы; другие относятся к средствам для достижения целей – и эти ценности вполне соизмеримы, когда, например, речь заходит о научном познании или о военной технике. Пренебрежение идеологией романо-германского мира недопустимо распространять на его технику; нельзя недооценивать «значения силы как движущего фактора культурно-национального бытия» [Савицкий 1997, 146]. Сила – в том числе сила техническая и военная – один из важнейших параметров, определяющих сравнительное достоинство сталкивающихся цивилизаций. Чтобы отстоять себя, народ должен обладать большей силой либо в степени культурной влиятельности, либо – в военном плане. Народ, не способный ни защитить себя милитарно, ни противостоять чужому культурному влиянию, – не может претендовать на особые достоинства своей идеологии. Именно по признаку силы в двух ее пониманиях народы неравны и должны быть представлены в виде лестницы. Чтобы бороться с кошмаром европеизации, народ должен быть не просто частью Человечества, но обладать культурой, которая позволила бы противостоять Западу как «идейно и ценностно», так и физически-милитарно [там же, 149]. В этом смысле масса народов, «не говоря уже об австралийцах и папуасах, но даже негры, малайцы – имеют весьма небольшие шансы успешно сопротивляться романо-германской агрессии». «Для этих народов существует только одна возможность: смена романо-германского ига каким-либо иным». Все рассуждения Трубецкого имеют смысл постольку, поскольку относятся к народам, способным представить реальный противовес Европе – культурный, политический, силовой. И в первую очередь это относится к России. Вместо соотношения Европы и Человечества говорить следует прямо о соотношении потенциала Европы и России (так вслед за Данилевским формулируется идея России не как носительницы некоего европейского проекта, но как цивилизации-противовеса). Встает вопрос: «поскольку Россия в своем противопоставлении "Европе" вовлекает в свой лагерь целый ряд иных нероссийских народов, не означает ли для этих народов такое вовлечение простую смену ига "романо-германской" культуры игом культуры российской?» [там же, 157.] Ответ: народы не равны по своим культурным потенциям: жизнь жестока, и на слабейших народах может тяготеть российское иго, однохарактерное игу романо-германскому. Но в случае с народами, «не лишенными культурных потенций», примыкающих к российскому центру, речь должна идти о «братании» и создании единого культурного содружества.
