Вообще, можно отметить, что тема «обездоленности» России-Евразии в смысле ее ограниченного выхода к морям и четвертованности ее побережий с проистекающими отсюда задачами (с одной стороны, компенсаторного изощренного «связывания соседств», а с другой – максимальной эксплуатации арктических доступов к океану и увязки этих выходов в связную замкнутую структуру) играет роль такой же движущей «фундаментальной недостачи» в построениях Савицкого, как «нехватка жизненного пространства» в германской геополитике.
На экспансионистских выходах доктрины Савицкого я остановлюсь ниже. Пока что подчеркну одно – проблема внутренних структурных связей оказывается гораздо более выношенной, чем проблема экспансии. Задачи экспансии отодвигаются перед задачами организации пространства, которое рассматривается, как «Россия-Евразия»; экспансия рассматривается либо как дополнение к развитию внутреннего пространства, либо как отдаленная перспектива, немыслимая без такого развития. Отсюда, прежде всего, мотив потенциального самодовления пространства «России-Евразии» – мотив, который утверждается через акцентирование ее уравновешенного самозамкнутого географического паттерна. Основные постулаты этой модели хорошо известны. Это – показатели рельефа (Европа и платформа Азии отличаются богатством рельефа, Россия – пространствами, однообразными в плане рельефа, но компенсирующими эту структурную упрощенность редким разнообразием и сложностью почвенного состава). Это – температурные показатели: разность температурных перепадов и в то же время отделенность от Европы т. н. изотермой января, иначе говоря, замерзанием вод зимою. В этой связи выпячивается роль балтийско-черноморского междуморья, отделяющего Россию от Европы, тогда как на юге подобными буферами служат горы. Это – особенность растительного покрова: при этом Савицкий делает упор на флагоподобную протяженность евразийских зон в широтном направлении с запада на восток.
Интеллектуальный путь Савицкого (в меньшей мере Трубецкого) с наибольшей отчетливостью обнаруживает влияние хронополитической конъюнктуры, определяющейся развертыванием геостратегического цикла России на движение русской геополитической мысли. Мы уже видели, насколько преевразийский текст участника белого движения Савицкого «Очерки международного движения» (1919) объективно выразил ту самую геополитическую конъюнктуру, которая в следующем, 1920 году толкнула красные армии через Галицию и Польшу к Варшаве и немецкой границе. Первые же статьи сборника «Исход к Востоку», в частности «Континент-океан», обнаруживают перелом конъюнктуры: в центр выдвигается пафос собирания внутриматерикового пространства, мотивируемый «обездоленностью» России. Вместе с тем, прочерчивается новое направление экспансии: в первую очередь это Восточный Туркестан (Синьцзян), отчасти и северо-восток Ирана – области, отдаленные от моря более чем на 800 км и тем самым предназначенные к тому, чтобы естественно дополнить «русский мир». Существенно, что в эти первоначальные годы новой «евразийской интермедии» отбрасываются планы выдвижения России на черту Познань – Богемские горы – Триест, но остаются планы, связанные с Черноморскими проливами, хотя в очень урезанном виде («следует добиваться реальной гарантии, что флот противника не будет пропущен через проливы и не придет громить берега Черноморья», – задача, решенная Сталиным в рамках конвенции Монтрё). Зато в положительных терминах формулируется задача «приобретения выхода на Персидский залив». Однако, обе задачи размечаются как задачи « принципиально второстепенные ».
В 1926 г. он присоединяется (а во многом принимает участие в ее выработке) к «формулировке 1926 г.», где открыто объявляется, что «теперь о завоевании Европы никто не думает». Вместе с тем, с пониманием отмечается намерение большевиков «двинуть коммунизм на Европу через азиатские страны», мотивированное тем, что «отношения Азии к Европе отличаются от отношений Азии к Евразии» (ср. размышления Витте в записке Александру III по поводу проекта Бадмаева). В той же «формулировке» отмечается, что, мечтая о «русификации Европы», большевики «ошибаются и выходят за пределы жизненных русских задач, как в свое время за эти пределы выходили Александр I и Николай I»: таким образом, большевистское наступление на Европу ради экспорта революции в конце 20-х прямо сопоставляется с деятельностью царей – устроителей Священного Союза и отвергается с той же аргументацией («выход за пределы жизненных русских задач»), с какой русская гегемония отвергалась идеологами «протоевразийской» фазы (Данилевский, Достоевский). Между тем, Константинополь остается на особом месте: в 1927 г. в примечании к статье Чхеидзе о государствах-материках Савицкий не отказывается от мысли, что Турция некогда будет интегрирована в состав России-Евразии. Вместе с тем, он продолжает на нее смотреть, даже в случае ее притягивания к России-Евразии, как на периферию русского мира.
В 1932 г. он публикует работы о «периодичности русских географических открытий» и о «месторазвитии русской промышленности», где с ортодоксально-евразийских позиций очерчиваются направления русского геополитического строительства. В первой из этих работ обосновывается тезис о постепенном смещении русской экспансии к границам русского мира, задаваемым, прежде всего, симметричностью географических зон относительно лесостепной оси. В таком раскладе перифериями оказываются лежащие за полосой тундры арктические пустыни, и с другой стороны – лежащие за зоной южных так или иначе обжитых растительностью пустынь абсолютные пустыни вроде Гоби и некоторых участков Тибета. Таким образом, утверждается мысль о том, что движение русских к перифериям их мира, выразившееся в освоении Арктики, должно получить закономерное подкрепление в их движении к крайнему пределу пустынь – к границам Индии. Таким образом, «индийская» тема, поднятая в преевразийский период, возвращается к евразийцам. Тезис о центробежном характере русской географической экспансии приводит их к балансированию на самой грани российского мира – т. е., по сути, к прощупыванию окраины соседних платформ. Абсолютно сходным образом обосновываемый в «Месторазвитии русской промышленности» тезис насчет «обездоленности» России и необходимости сдвига ее центра тяжести в сторону монгольского ядра оборачивается пропагандой неизбежности «трагического» столкновения с Японией. Итак, налицо балансирование между отказом от экспансии на основные платформы Азии, которые можно завоевывать, но нельзя удержать, и тезисами «упора на Азию» вместе с географической рационализацией сдвига российских интересов не только за пределы основной платформы России, но также и за грани основной Евразии (зоны трех равнин), на крайние периферии, соседствующие с зонами «приморских империй». Очевидно, что при этой стратегии области, ведущие к Европе, отодвигаются на второй план, однако на первом оказываются земли, открывающие прямой доступ к окраинам иных «платформ теплых морей».
Наконец, исключительный интерес представляет последняя предвоенная работа Савицкого «За творческое понимание природы русского мира», написанная в конце 1938 – начале 1939 г., но явно доработанная в конце 1939 г., поскольку речь в ней идет о «бывшей советско-польской границе». Напечатанная в занятой Праге в трудах НКО в дореволюционной орфографии, она параллельно перепечатывается особым оттиском в новой орфографии, более доступной для советского читателя. Ценность этой работы в том, что в ней намечается модификация евразийской доктрины с явной попыткой приспособить ее к назревающей конъюнктуре нового возвращения России-СССР в дела Европы, однако возвращения, мыслимого как сугубо умеренное. Чтобы осознать процедуру, применяемую здесь Савицким, следует обратить внимание на изменения в очертаниях русского мира с трудом 1927 г. В последней работе, как мы помним, четырехзонный центр России (Западная Сибирь) с поясами тундры, леса, степей и пустынь дополнялся трехчленными флангами – тундра, лес, пустыня – на востоке и тундра, лес, степь – на западе. Западный фланг простирался где-то до полосы Львова, затем констатировалось начало европейской, лесной зоны. Тундры Скандинавии не принимались в расчет как связанные с вертикальным районированием. Исходя из этой точки зрения, Савицкий в 1934 г. расценивал лесной Дальний Восток как лежащий собственно за гранью Евразии. В 1939–1940 гг. схема перерабатывается. Дальний Восток объявляется не лесным, а двухкомпонентным – леса и тундры – естественным продолжением трехкомпонентной Восточной Сибири, с особым указанием на то, что здесь выклинивается зона хвойных лесов, а лиственные леса подступают прямо к северу. Аналогичная структура усматривается и на западе. Теперь скандинавские тундры вводятся в расклад, пояс от Средних Карпат до Северного Ледовитого океана объявляется двухчленным, т. е. естественно входящим в поле зоны «России-Евразии». При этом в «Евразию» записывается вся область Карпатской Украины (а с продолжением меридиана на север – и Финляндии). Таким образом, область русского мира простиралась, по сути, через Карпаты в Центральную Европу и захватывала значительную область Скандинавии (работа явно заканчивалась во время советско-финской войны).
