Напротив, единство общества («народность») всегда является идеалом и заботой государства традиционного общества. Источник его легитимности лежит не в победоносной гражданской войне, а именно в авторитете государя как отца. Единство — главная ценность семьи, поэтому во всех своих ритуалах это государство подчеркивает существование такого единства.
Различие двух типов государства хорошо видно при сравнении процедур голосования в парламентах и Советах. Голосование — древнейший ритуал любой разновидности демократии — от родовой до современной либеральной. Этот ритуал лишь завершает процесс согласования интересов и выработки решения, приемлемого для всех влиятельных групп.
В парламенте голосование есть ритуал, символизирующий конкуренцию, в которой побеждает сильнейший (пусть даже с перевесом в один голос). В Советах (любого вида — от совета старейшин племени до Верховного Совета СССР) голосование есть ритуал согласия. Здесь стремятся обеспечить единогласность. Этот смысл ритуала голосования в государстве традиционного типа прекрасно изучен в антропологии и культурологии. В оставшихся кое-где на Земле культурах с племенной демократией существуют даже изощренные специальные обряды, в ходе которых люди отставляют в сторону обиды и разногласия (танцы, ритуальные инсценировки боя, омовения и пиры). Лишь после этих обрядов приступают к голосованию, которое должно быть единодушным.45
Тот же смысл имеют выборы в представительные органы власти. В гражданском обществе выборы — это своеобразный политический рынок, на котором партии «продают» свои программы и получают плату в виде голосов граждан. В свободной конкуренции здесь побеждает сильнейший. Выборы в традиционном обществе, как мы это видели в СССР, являются на деле плебисцитом (с ответом типа «да — нет»). Назначение их — явиться и одобрить общую линию государства.
Поэтому так была важна в СССР явка на выборы, хотя мало кто из избирателей вообще заглядывал в бюллетень — он говорил «да» самим фактом голосования неиспорченным бюллетенем. Каждый не принявший участия в выборах означал наличие сильного недовольства. Для либерального государства массовое участие в выборах существенного значения не имеет, правомочный кворум сокращается порой до 1/4 граждан, а в некоторых случаях (как в США) вообще до одного человека (см. Приложение).
Различны и подходы к наделению граждан «голосом». Возникновение нового типа человека — индивидуума (атома) — привело к «атомизации»» голоса. Предельным выражением демократии западного типа стал принцип «один человек — один голос». До этого в солидарных коллективах «голос» или часть его отдавались тем, кто считался выразителем разума и воли этого коллектива (например, отцу крестьянской семьи, священнику, старейшинам и т. д.). В любом государстве советского, а не парламентского, типа носителями голоса являются не только граждане, но и коллективы, общности людей.
На ранних этапах становления государства в Советской России даже выборы в Советы проводились в коллективах предприятий или в общинах деревень, так что голос члена коллектива «весил» больше, чем голос изолированного гражданина. Первые выборы в Советы в 1923-1924 годы вызвали переполох в партийном руководстве, т. к. на них явилось всего около 30% избирателей. А причина была в том, что по разумению крестьян (а они составляли 85% населения) идти голосовать должен был только отец — за всю семью. Члены семьи «вручали» свои голоса отцу.
Евроцентризм утверждает существование лишь одной «правильной» формы демократии — парламентской. Она основана на представительстве главных социальных групп общества через партии, которые конкурируют на выборах («политическом рынке»). Парламент есть форум, на котором партийные фракции ведут торг, согласовывая интересы представленных ими групп и классов. Равновесие политической системы обеспечивается созданием «сдержек и противовесов» — разделением властей и наличием сильной оппозиции. В зрелом виде эта равновесная система приходит к двум партиям примерно равной силы и весьма близким по своим социальным и политическим программам. Эта система процедурно сложна, так что возникает слой профессиональных политиков («политический класс»), представляющих интересы разных классов и групп в парламенте.
В Советах выразился иной тип демократии, они формировались как органы не классово-партийные, а общинно-сословные, в которых многопартийность постепенно вообще исчезла. На уровне государства Советы были новым типом для России, но на уровне самоуправления это был традиционный тип, характерный для аграрной цивилизации, — тип военной, ремесленной и крестьянской демократии доиндустриального общества. Либералы-западники видели в этом архаизацию, даже «азиатизацию» России, возрождение древних форм, лишь прикрытых позднефеодальными и буржуазными наслоениями. В этом нет ничего необычного.
Советы несли в себе идеал прямой, а не представительной демократии. В первое время создаваемые на заводах Советы включали в себя всех рабочих завода, а в деревне Советом считали сельский сход. Советы депутатов, представляющих низовые Советы, для различения называли совдепами.
Впоследствии постепенно и с трудом Советы превращались в представительный орган, но при этом они сохранили соборный принцип формирования. Депутатами Советов становились не профессиональные политики, а люди из «гущи жизни» (в идеале — представители всех социальных групп, областей, национальностей). С точки зрения парламентаризма, такой «подбор» состава Советов выглядит нелепостью; но когда корпус депутатов состоит из тех, кто знает все стороны жизни на личном опыте, риск катастрофических решений гораздо меньше.
В отличие от парламента, где победитель в конфликте интересов выявляется быстро, Совет, озабоченный поиском единства (консенсуса), подходит к вопросу с разных сторон. Это производит впечатление расплывчатости и медлительности («говорильня»). Для тех, кто после 1989 года мог наблюдать параллельно дебаты в Верховном Совете СССР (или РСФСР) и в каком-нибудь западном парламенте, разница казалась ошеломляющей. Дело в том, что парламент ищет решение, как на конкурентном рынке при купле-продаже. Совет же «ищет правду» — лучший баланс всех интересов. Когда «правда найдена», это подтверждается единогласно. Конкретные же решения вырабатывает орган Совета — исполнительный комитет.
В Советской России поначалу выборы в Советы проводились в коллективах предприятий или в общинах деревень, так что голос члена коллектива «весил» больше, чем голос изолированного гражданина. В дальнейшем возник «коллективный голос» народов и национальностей. Народы получили представительство в государстве не как совокупность индивидов, но как целостность (Совет национальностей), а каждый гражданин имел «голос» и как представитель своей национальности, что было даже зафиксировано в личном документе (паспорте).
Риторика Совета с точки зрения парламента кажется абсурдной. Парламентарий, получив мандат от избирателей, далее опирается лишь на свое мнение. Депутат Совета, напротив, подчеркивает, что он — лишь выразитель воли народа. Поэтому часто повторяется фраза: «Наши избиратели ждут…» (этот пережиток сохранился в Госдуме даже через много лет после ликвидации Советской власти). В Советах имелась ритуальная, невыполнимая норма — «наказы избирателей». Депутат не имел права ставить их под сомнение (хотя ясно, что наказы могли быть взаимно несовместимыми).
Советы были порождены политической культурой народов России и выражали эту культуру. Судить их принципы, процедуры и ритуалы по меркам западного парламента нельзя. На практике Советы выработали систему приемов, которые в условиях советского общества были устойчивой и эффективной формой государственности. Как только само это общество дало трещину и стало разрушаться, недееспособными стали и Советы, что в полной мере проявилось уже в 1989-1990 годы.
Каждый инструмент государства эффективен лишь в контексте всей системы в целом. Партия заняла в политической системе особое место, без учета которого не может быть понят и тип Советского государства. Необходимость в независящем от Советов «скелете» государства диктовалась типом общества. В традиционном обществе государство сакрализовано, оно обладает святостью, которая возникает не из сложения голосов граждан, а из благодати («идеи»). В крайнем случае теократического государства эта благодать исходит из божественного откровения. Царская Россия не была теократическим государством, но роль Церкви в легитимации власти была велика. Кризис Церкви, религиозные искания в обществе конца XIX века — начала XX века были важным фактором подрыва легитимности монархии.
