Зато в тюремной камере оказался бывший вице-консул СССР во Львове М.Л. Тимошенко. Он, к тому времени начальник 5-го (иностранного) отдела УГБ НКВД Украинской ССР, был арестован «…как участник правотроцкистской организации и польский шпион». Пробыв под следствием более года, он был освобожден за недостатком доказательств. На работу в органы НКВД Тимошенко вернулся лишь в начале Великой Отечественной войны.
На время «правления» Артузова приходится и начало перестройки агентурно-оперативной работы во внешней разведке. Главным в этой реформе стало повсеместное переключение части агентурно-оперативного аппарата с легальных рельс на подпольные. Прежняя практика размещения резидентур в советских полпредствах при провалах агентуры приводила к громким шпионским скандалам. Советских дипломатов обвиняли в нарушении международного права, а связанных с ними представителей левых политических организаций в проведении шпионской деятельности в пользу СССР. Начавшаяся реорганизация агентурно-оперативной деятельности, инициированная Артузовым, позволяла при случае провала нелегальных резидентур советским дипломатам отрицать связи с разоблаченной агентурой. К тому же находившиеся на нелегальном положении советские разведчики могли более успешно решать задачи по добыванию оперативной информации в условиях жесткого контрразведывательного режима, уже создававшегося в Германии, Италии, Японии, Англии и других странах.
Наиболее реально эти изменения, инициированные Артузовым, проявились при реорганизации одного из главных центров советской внешней разведки в Западной Европе — берлинской резидентуры. 2 ноября 1932 года Артузов подписал распоряжение о перестройке агентурной работы, где требовал в соответствии с началом реформирования резидентуры в Берлине: «…а) правильно распределить агентуру по нелегальным группам; б) организовать промежуточные пункты сдачи материалов по линии как связи с «легальной» резидентурой (Берлин), так и магистральной связи с Советским Союзом; в) подготовить подпольное руководство нелегальными группами, предусматривая создание нескольких нелегальных резидентур… По мере осуществления этой работы производится сокращение «легальной» берлинской резидентуры и объема ее работы. При этом центр тяжести переносится в подполье»[778].
Реформирование аппарата советской внешней разведки в Берлине привело к удачному сочетанию разведывательной работы с «легальных» и нелегальных позиций. Берлинская «легальная» и нелегальная резидентуры сумели избежать громких провалов, успешно обеспечить активную работу агентурно-осведомительного аппарата и добиться ряда положительных вербовок источников.
Но не всегда приказы начальника ИНО выполнялись. Так, например, распоряжение Артузова о создании резидентуры связи в Гамбурге, с расширенными задачами, было встречено в штыки Б.Д. Берманом (резидентом ОГПУ в Берлине) и А.А. Слуцким (заместителем начальника ИНО ОГПУ). Организатор гамбургской резидентуры А.Р. Формайстер рассматривался ими как человек Артузова (он долгое время работал начальником 1-го отделения КРО ОГПУ). В течение девяти месяцев Формайстер постоянно курсировал между Гамбургом, Берлином и Москвой, больше занимаясь переговорами, чем практической работой по организации резидентуры. Этот вопрос так и не был положительно решен, в 1933 году уже после прихода к власти фашистов Формайстер был вынужден покинуть Гамбург.
С нечто подобным Артузов столкнулся и при работе с ИНО ПП ОГПУ по Дальневосточному краю. Здесь без восторга восприняли создание подразделений внешней разведки в структуре ПП ОГПУ по Восточно-Сибирскому краю. Дальневосточные чекисты не желали отдавать своего приоритета в приграничной агентурной разведке. В Хабаровске не желали критически взглянуть на состояние прикордонного агентурного аппарата. В Москве считали, что часть агентуры ИНО ПП ОГПУ по ДВК (а по мнению ряда оперативников даже ее значительная часть) не представляли большой оперативной ценности. Требовалось очистить этот агентурно-осведомительный аппарат «…от малоценных источников, последние пользы нам не приносят, бюджет съедают и превратились из орудия борьбы в… [настоящую] обузу»[779].
Непростые отношения складывались у Артузова со своим замом А.А. Слуцким. Тот, имевший прямую поддержку Ягоды, что называется, «наступал на пятки» своему начальнику. Ряд сотрудников отдела считали Артузова человеком обаятельным, добродушным и романтическим (в некоторых воспоминаниях его называют «натурой богемы»), для других же это был жесткий, расчетливый, с необузданной и безграничной фантазией руководитель. Его тянуло к экстремальному и опасному. Часто эта тяга затмевала его, и рассудочность могла покинуть Артузова. Недаром позднее он указывал на некую анархичность своего характера.
Совершенно иным человеком был Слуцкий. Вот как характеризовали его люди, хорошо знавшие Абрама Ароновича: «Вежлив и приветлив, умен, разносторонен и, главное, в то время — лоялен»[780]. Тем более что за плечами Слуцкого имелся большой опыт чекистской, советской и партийной работы в губерниях, охваченных Гражданской войной. Артузова же, как человека с ничтожной политической биографией, постоянно бросало из стороны в сторону в поисках влиятельного политического «спонсора». Первоначально таковым для Артузова был Кедров, затем Менжинский. Однако влияние Вячеслава Рудольфовича в ОГПУ слабело, а войти «плотно в обойму» Ягоды (как это сделал Слуцкий) нашему герою так и не удалось.
Еще больше подпортили отношения Ягоды и Артузова назначение в ОГПУ посланца ЦК И.А. Акулова. По мнению Ягоды и его ближайших соратников, Артур Христианович был излишне откровенен с Акуловым, в то время как большинство чекистов холодно встретило приход «партийного варяга». Возможно, таким путем Артузов стремился обзавестись поддержкой столь влиятельного партийного работника, каким был Акулов.
Артузову вообще было трудно примириться с Ягодой. Он тяжело переносил ягодинское «циничное отношение к людям, местечковое комбинаторство, политики во всем и вся найти что-то низменное». Умение Ягоды «ставить одновременно на разные силы и жить их столкновениями»,[781] постоянно перестраховываться — все это, конечно, претило Артуру Христиановичу. Вероятно, мало привлекательного находил в начальнике ИНО и заместитель председателя ОГПУ. Ему не нравилось напускное желание Артузова «прожить в белых перчатках», его разнообразные «романтические бредни», вся эта вера в политические лозунги и программы. Для Ягоды реальной политикой всегда была борьба за власть, борьба ради личной самоустроенности. И здесь они находили крайне мало точек для соприкосновения.
Главная опора Артузова Вячеслав Рудольфович Менжинский (бывший начальник контрразведки именовал его не иначе, как «любимый руководитель, первый мастер нашего дела») терял контроль над своим ведомством. Фактическим руководителем ОГПУ становился Ягода. В одном из своих писем Менжинскому Артур Христианович отмечал: «В Ваших словах я узнал черты моей характеристики, составленной Генрихом Григорьевичем. Если бы я не был уверен, что вы ее (характеристику. — Прим. авт.) не разделяете, я уже давно сделал все от меня зависящее, чтобы уйти из ГПУ»[782].
Однако Менжинский отходил от дел, его возвращение к работе в апреле 1931 года было недолгим, спустя некоторое время он вновь оказался на больничной койке. После очередного «выздоровления» он вновь продолжал трудиться вполсилы: работал не более 3–4 часов в сутки, на службу приезжал не чаще 2 раз в неделю, руководящих сотрудников приглашал к себе только по серьезным делам. С каждым днем председателю ОГПУ становилось все труднее и труднее исполнять свои служебные обязанности. К тому времени это был тучный человек (более 100 кг веса), имевший целый букет тяжелых заболеваний: болезнь сердца, бронхиальная астма, эндокринная недостаточность[783]. Одним словом, это был уже не тот Менжинский, каким он смотрел с фотографий периода 20-х годов в книгах советских историков.
В 1933 году он окончательно съехал со служебной квартиры в Кремле и перебрался на дачу. Вот цитата из его дневника тех лет: «Никаких занятий. Только лежи 24 часа в сутки то с пузырем на груди, то с грелкой, то ванна, то массаж… Смерть вот она. Ты день лежишь в гамаке, а она сидит напротив… Заставили жить, психологией заниматься»[784].
Понимая свою беспомощность, Вячеслав Рудольфович неоднократно обращался в Политбюро ЦК ВКП(б) с просьбой «…освободить его от должности председателя ОГПУ». 6 февраля 1934 года он писал Сталину: «Прошу освободить меня от должности… здоровье не позволяет мне вести такой большой работы: я не смог даже посещать заседания съезда». На записке Менжинского Сталин написал: «Членам ПБ. Предложить т. Кагановичу переговорить с т. Менжинским и если окажется, что т. Менжинский окончательно решил уйти в отставку, уважить т. Менжинского»[785]. Но почему-то просьбу председателя ОГПУ «не уважили», и до своей смерти 10 мая 1934 года он номинально возглавлял органы госбезопасности.
