Наконец, отсутствие гарантий для СССР со стороны Англии и Франции в случае прямого нападения агрессоров, с одной стороны, и неприкрытость северо-западных границ СССР — с другой, могли, по мнению Москвы, провоцировать агрессию Гитлера на Советский Союз.
Поэтому 14 мая Москва выдвинула еще один встречный план:
1. Заключение между Англией, Францией и СССР эффективного пакта о взаимопомощи против агрессии.
2. Гарантирование со стороны этих трех великих держав Центральной и Восточной Европы, находящихся под угрозой агрессии, включая также Латвию, Эстонию, Финляндию.
3. Заключение конкретного соглашения между Англией, Францией и СССР о формах и размерах помощи, оказываемой друг другу и гарантируемым государствам. Без последнего, отмечалось в переданной Сидсу памятной записке, «пакты взаимопомощи рискуют повиснуть в воздухе, как это показал опыт с Чехословакией»[640].
То, что и первое, и второе (от 17 апреля и 14 мая 1939-го) советские предложения были вполне адекватны и приемлемы для всех, кто желал предотвращения агрессии в Европе, подтверждает и мнение Черчилля, высказанное им во время дебатов по вопросам внешней политики в английском парламенте 19 мая: «Я никак не могу понять, каковы возражения против заключения соглашения с Россией, которого сам премьер-министр как будто желает, против его заключения в широкой и простой форме, предложенной русским советским правительством? Предложения, выдвинутые русским правительством, несомненно, имеют в виду тройственный союз между Англией, Францией и Россией…
Ясно, что Россия не пойдет на заключение соглашений, если к ней не будут относиться как к равной, и, кроме того, если она не будет уверена, что методы, используемые союзниками — фронтом мира, — могут привести к успеху. Никто не хочет связываться с нерешительным руководством и неуверенной политикой…
Нужен надежный Восточный фронт, будь то Восточный фронт мира или фронт войны, такой фронт может быть создан только при действенной поддержке дружественной Россией, расположенной позади всех этих стран… Этот вопрос о Восточном фронте имеет гигантское значение… перед нами предложение — справедливое и, по-моему, более выгодное предложение, чем те условия, которых хочет добиться наше правительство. Это предложение проще, прямее и более действенно»[641].
В бесплодных англо-франко-советских дискуссиях прошли май и июнь. Стороны никак не могли согласовать формулу взаимодействия на случай агрессии.
В конце мая Англия и Франция предложили новый проект тройственного соглашения. Москву опять-таки в первую очередь интересовал принцип взаимности, в частности каким образом будет решен вопрос об оказании помощи СССР со стороны Запада в случае войны. На сей счет англо-французы предложили следующую формулу: если СССР подвергнется агрессии со стороны европейской державы, то Франция и Великобритания окажут посильную помощь Советскому Союзу на основе принципов, изложенных в ст. 16 § 1 и 2 Устава Лиги Наций.
В Москве ссылки на Лигу Наций вызвали недоумение. Практика заключения военных союзов на основе подобных принципов не имела аналогов. Не говоря уж, что Лига Наций к тому времени была превращена в совершенно импотентную организацию и неоднократно продемонстрировала свою несостоятельность — не смогла предотвратить ни захвата Эфиопии Италией, ни агрессию Японии в Китае, ни уничтожения Чехословакии в марте, ни, наконец, вторжения Италии в Албанию 7 апреля 1939-го.
«Советское правительство не против Лиги Наций, — заявил Молотов французскому и английскому послам в Москве 27 мая. — Наоборот, на сентябрьской сессии ассамблеи представитель СССР активно выступал в защиту Лиги, и в частности статьи 16 ее Устава».
Однако, отметил советский нарком, «процедуру, установленную пактом Лиги Наций для осуществления взаимной помощи против агрессии и теперь предлагаемую англо-французским проектом, нельзя не признать плохо совместимой с требованием эффективности этой взаимопомощи. Для оказания последней статья 16 Устава Лиги Наций считает необходимым рекомендации Совета Лиги. Может получиться такое положение: в Совете будет поставлен вопрос об агрессии против СССР со стороны какого-либо участника „оси“. Представитель какой-нибудь Боливии будет рассуждать в Совете, имеется ли наличие акта агрессии против СССР, нужно ли оказать СССР помощь, а в это время агрессор будет поливать советскую территорию артиллерийским огнем. Советское правительство не может признать приемлемой подмену эффективной помощи жертве агрессии одними разговорами по данному вопросу».
Кроме того, Молотов обратил внимание, что в договорах о взаимной помощи, заключенных между Англией и Францией, а также в их соглашениях с Польшей нет обязательства подчинить эту помощь лигонационной процедуре[642]. Это англо-французское предложение, как и прежние, изначально было неприемлемо для СССР, а потому отвергнуто.
Ко всему вышесказанному следует сделать одну существенную оговорку, позиция англо-французов была продиктована не только, а может, и не столько их хитростью (хотя и этого, конечно, хватало с лихвой), но во многом и точкой зрения Польши. Последняя незримо присутствовала на всех переговорах в формате Англия— Франция — СССР, и ее деструктивная позиция срывала выстраивание системы противодействия агрессии Гитлера.
11 мая во время беседы с Молотовым польский посол в Москве Гжибовский озвучил, как Польша относится к англо-франко-советским переговорам вообще и некоторым их позициям в частности.
Так, он зачитал инструкции, полученные из Варшавы. Особенно обращали на себя внимание два пункта. «Во-первых, польское правительство заявляет, что инициатива Франции в переговорах о гарантировании Польши не соответствует точке зрения польского правительства, которое такого рода переговоры считает возможным вести только само, а Франции таких переговоров оно не поручало.
Во-вторых, Польша не считает возможным заключение пакта о взаимопомощи с СССР ввиду практической невозможности оказания помощи Советскому Союзу со стороны Польши, а между тем Польша исходит из того принципа, что пакт о взаимопомощи возможно заключать только на условиях взаимности».
Второе — очевидная отговорка, чтобы не иметь дела с СССР. А первое весьма характерно своей неадекватностью: Франция прилагает усилия, чтобы как можно более надежно защитить Польшу, а та этим фактом очень возмущается. А в целом Варшава фактически дезавуировала англо-французские усилия, дав понять, что если бы Москва и предоставила гарантии Польше, то та их попросту не приняла бы.
На вопрос Молотова, заинтересована ли Польша в заключении трехстороннего пакта о взаимопомощи между СССР, Англией и Францией, Гжибовский «отвечал уклончиво, перечитывая полученные инструкции». Что ответил — из записи беседы так и не понятно. Видимо, ничего внятного.
Наконец, на вопрос советского наркома, «заинтересована ли Польша в гарантировании граничащих с СССР европейских государств», польский посол категорически заявил, что «это не должно относиться к Польше»[643].
Т.е. Польше советские гарантии не нужны. Варшава даже слышать не хочет, чтобы кто-то обсуждал вопрос о советской военной помощи Польше в случае нападения на нее Германии.
Молотову Гжибовский излагал польскую позицию в дипломатичной форме. А уж англичанам и французам, само собой, поляки заявляли о своей точке зрения прямо и категорично, что отражалось и на содержании тех нежизнеспособных проектов, которые раз за разом выдвигали Англия и Франция, пытаясь во что бы то ни стало удержать СССР в переговорном процессе.
А вот адекватные британские политики, наиболее громко выступавшие за альянс с СССР — вроде Черчилля, Польшу очень возмущали. Так, польский посол в Лондоне Рачиньский бомбил свой МИД письмами и телеграммами о «выходках» «Черчилля и его сторонников по консервативной партии», а кроме того, лагеря «независимых либералов во главе с Арчибальдом Синклером и Ллойд Джорджем».
Эти круги, сообщал Рачиньский Беку 19 мая, «настойчиво выступают за англо-франко-советский союз», да еще и недовольны английским правительством из-за того что «его тактика по отношению к Советам строится с учетом польских требований». Но, бодро рапортовал посол Польши в Великобритании, ему удалось «успешно оградить имя Польши от использования его во внутриполитической игре англичан».
До польских дипломатов, как видим, даже не доходила вся степень опасности, которая нависла над Европой (и над Польшей в первую очередь!). Они полагали, что Черчилль, Синклер, Ллойд Джордж и др., требующие во чтобы то ни стало найти общий язык с СССР, просто играют во внутрибританские политические игры[644].
