Долгосрочное воздействие этих кризисов на общества даже после их выздоровления подтверждается процентом недействительных ссуд после восстановления роста. В сентябре 1999 года 45 процентов общей стоимости активов тайской финансовой системы, 19 процентов финансовой системы в Корее и 64 процента в Индонезии падало на кредиты, предоставлявшиеся компаниям, которые были не в состоянии платить по процентам и основному капиталу. Подобная ситуация ставит под удар готовность, не говоря уже о возможностях кредитных учреждений давать займы для поддержки перспективных предприятий. Если бы правительства пытались преодолеть такую ситуацию правительственными акциями, санация увеличила бы государственный долг на 16 процентов от валового внутреннего продукта в Южной Корее, на 32 процента от ВВП Таиланда, на 58 процентов от ВВП Индонезии – и это в странах, которые в начале кризиса имели очень низкий уровень задолженности. Таким образом, даже после кажущегося преодоления этих кризисов, по крайней мере, судя по статистике, страны демонстрируют, что они пережили людские катастрофы, суровое экономическое бремя и представляют собой хорошую почву для политических кризисов 46.
Эти социальные потрясения, повторявшиеся со сравнительной очередностью в России, Бразилии, Аргентине, Эквадоре и по всей Африке, происходили во время беспрецедентного роста и создания благосостояния в Соединенных Штатах и в меньшей степени в Европе. После десятилетий усилий, направленных на то, чтобы сократить пропасть между новыми и индустриально развитыми экономиками, финансовые кризисы 1990-х годов сигнализировали о гигантском шаге назад. Сколько взлетов и падений часто меняющейся ситуации может выдержать международная система без социально-политических потрясений? Что произойдет, если рецессия в США окажется в состоянии неизменного баланса? Что можно сделать, чтобы предотвратить эти события?
Политическая эволюция и глобализация
Многие внимательные наблюдатели полагают, что экономический рост и новые информационные технологии будут двигать мир более или менее автоматически в новую эру глобального благополучия и политической стабильности. Но это иллюзия. Мировой порядок требует консенсуса, который предполагает, что все расхождения между находящимися в выгодном положении и теми, кто находится в невыгодном положении и может подорвать стабильность и нарушить прогресс, будут носить такой характер, что неблагополучные могут все же увидеть какие-то перспективы своего подъема за счет своих собственных усилий. При отсутствии такого понимания турбулентность как внутри, так и между обществами будет нарастать.
Мировые лидеры – особенно в промышленно развитых демократиях – не могут игнорировать тот факт, что во многих отношениях пропасть между теми, кто получает выгоды от глобализации, и остальным миром растет, и вновь как внутри, так и между обществами. Глобализация превратилась в синоним роста; рост требует капиталов; а капитал ищет как можно более высокую отдачу при минимальных рисках, перетекая туда, где лучше всего соотношение риска и прибыли. На деле это означает, что в той или иной форме Соединенные Штаты и другие передовые индустриальные страны поглотят подавляющий процент доступного инвестиционного капитала в мире. Поскольку великий рынок игры на повышение 1990-х годов являлся отражением этой реальности – а фактически был основан на этом, – пропасть между индустриальными и развивающимися странами расширилась, даже когда создавалось невиданное изобилие.
Без достаточного капитала развивающиеся страны не могут расти и создавать рабочие места. В отсутствие растущей занятости политические деятели в конце концов утратят свой интерес к реформам, являющимся предпосылкой для модели глобализации. Так как компаниям, базирующимся в рыночных экономиках новых стран, окажется все труднее добиваться доступа на международные рынки капитала, они будут вынуждены собирать капитал дома, а сделать это они смогут, только уплатив более высокие процентные ставки, чем существующие в финансовых центрах. Национальные компании развивающихся стран, таким образом, становятся все более неконкурентоспособными, особенно в секторах экономики, в которых торговые барьеры находятся в процессе снятия. Компании развивающихся рынков в условиях международной конкуренции сталкиваются с двумя перспективами – либо потерпеть поражение, либо влиться в многонациональное предприятие. Это как раз совершенно не то, что сторонники протекционизма в индустриальных странах предсказывали, когда предупреждали о конкуренции за счет низкой заработной платы со стороны развивающихся стран.
Развивающиеся страны, стремящиеся подключиться к процессу глобализации, не имеют иного выбора в долгосрочном плане, кроме проведения реструктуризации. Такой шаг, направленный на то, чтобы как можно больше стать похожими на Соединенные Штаты, или на Европу, или на Японию, и труден, и требует много времени. Хотя его можно было бы ускорить при содействии таких институтов, как НАФТА, которая оказалась полезной для Мексики, или на основе торговых соглашений или путем привязки своей валюты к доллару – как это сделали Аргентина и Эквадор. Некоторые страны даже рассматривают возможность превращения доллара в свою официальную валюту.
Какой бы ни был избран путь, многонациональные компании, базирующиеся в Соединенных Штатах или Европе, возникают с большой скоростью, как двигатели, толкающие глобализацию. Для них погоня за размером превратилась в саму по себе цель, преследуемую почти в принудительном порядке, потому что способность поднимать цены акций компании становится стандартом, по которому больше всего оценивают действия президентов и генеральных директоров. В связи с превращением топ-менеджеров из авторов стратегического планирования в финансовых операторов, действующих на основе биржевой стоимости акций, определяемой ежедневными курсами на фондовых рынках, уязвимость всей системы растет, ее долгосрочная жизнеспособность может быть ослаблена, и даже больше того, ее сопротивляемость ослабляется во времена кризисов. Размышления Алана Гринспэна о «необоснованно быстром росте» отражают опасения того, что, когда рынки отделяются от лежащих в их основе национальных экономик, начинает вырисовываться некий «расчетный день» «страшного суда», как бы долго его ни пытались отсрочить 47. А быстрый рост может привести к циклу спада, гораздо более глубокого, чем можно было бы предположить, судя по подспудным реалиям.
Глобальный мир сталкивается с двумя противоречивыми тенденциями. Глобальный рынок открывает перспективы доселе немыслимого благосостояния. Но он также и создает новые слабые места, ведущие к политическим кризисам и опасности новой пропасти не столько между богатыми и бедными, сколько между теми в каждом обществе, кто является частью глобального мира, Интернета, и теми, кто туда не входит. Воздействие этих новых течений на развивающийся мир весьма глубоко. В экономиках, которые движимы побудительным мотивом больших заполучить малые, компании развивающихся стран все больше поглощаются американскими и европейскими международными транснациональными корпорациями. Если это и решает проблему доступа к капиталу, то одновременно приносит растущие уязвимости для внутренних политических напряженностей, особенно во времена кризисов. А внутри самих развивающихся стран это создает искушения политического рода для атак на всю систему глобализации.
Тем временем экономика типичной развивающейся страны раздваивается: одна группа предприятий интегрируется в глобальную экономику, по большей части находящуюся во владении международной корпораций; остальные, отрезанные от глобализации, нанимают много рабочей силы по максимально низким ценам и с самыми бесперспективными социальными возможностями. «Национальный» сектор в значительной мере зависит от его способности манипулировать политическим процессом в этой развивающейся стране. Оба типа компаний представляют собой политическую проблему. Многонациональные международные корпорации – в силу того, что они берут на себя принятие ключевых решений, оказывающих воздействие на общественное благополучие, выводя их из-под внутреннего политического контроля. А местные компании – в силу того, что они аккумулируют политическое давление ради осуществления протекционизма и для борьбы с дальнейшей глобализацией.
Социальный мир отражает эту двухъярусную систему. Речь идет о ратующих за глобализацию элитах – зачастую проживающих в закрытых пригородах, – связанных общими ценностями и технологиями. В то же время население, проживающее в большинстве своем в городах, испытывает искушение национализмом, этническими отношениями и разнообразием движений, направленных на собственное освобождение от того, что они рассматривают как гегемонию глобализации, часто ассоциированной с американским доминированием. Глобальные интернет-элиты совершенно свободно себя чувствуют в деле управления экономикой, основанной на высоких технических достижениях, в то время как большинство, особенно за пределами Соединенных Штатов, Западной Европы и Японии, не имеет такого опыта и не готово принять его последствия, особенно в период экономических трудностей.
