как в американской армии шмелей учили вынюхивать взрывчатые вещества. Я решил поболтать с медсестрой и спросил, знает ли она, что армия США натаскивает шмелей на поиск взрывчатки. А позже увидел в своей карте запись: «Считает, что пчелы могут находить взрывчатку». Вот такие дела.
— А когда вы надевали этот полосатый наряд, вы понимали, что это тоже могут не так понять? — спросил я.
— Конечно. Но решил рискнуть. Тем более большинство местных обитателей — отталкивающие неряхи. Они могут не мыться и не переодеваться неделями. А я предпочитаю одеваться хорошо.
Я огляделся. Пациенты были заняты чаем и шоколадками. Действительно, родители и гости были одеты со вкусом. Время обеденное, день — воскресный, все это напоминало старомодный семейный ланч. Мужчины — в костюмах, женщины — в нарядных платьях. У одной, которая сидела за два стола от нас, в Бродмуре были оба сына. Я наблюдал, как она, наклонившись к ним, по очереди ласково гладила ребят по лицам.
— Я знаю, некоторые стараются найти «невербальный ключ» к моему состоянию, — продолжил Тони. — Психиатры вообще очень любят их, потому что им нравится анализировать телодвижения. Но для человека, который пытается доказать собственную нормальность, это действительно сложно. Вот, например, что означает «нормально сидеть»? Как это? Как нормально закинуть ногу на ногу? А ты знаешь, что они действительно следят за этим. Ты стараешься нормально улыбнуться, но это… просто… ну… — Тони запнулся. — Это просто невозможно.
Внезапно я почувствовал себя некомфортно в той позе, в которой находился. Я сидел как журналист? Скрещивал ноги как журналист?
— То есть какое-то время вы думали, что нормальное и тактичное поведение — ваш билет отсюда, — предположил я.
— Да. Я вызвался прополоть больничный сад. Но когда врачи увидели, как хорошо я себя веду, то решили, что я могу себя так вести только в среде психиатрической клиники. И это лишь подтверждает мой диагноз.
Я с подозрением глянул на Тони. В его слова просто инстинктивно не верилось, потому что это звучало как полный бред. Но после того как мужчина переслал мне собственную историю болезни, я убедился, что так и было.
Например, одна из записей звучала: «Тони жизнерадостен и дружелюбен. Его содержание в больнице — главная гарантия предотвращения ухудшения его состояния».
(Возможно вам, читающим сейчас эти строки, покажется странным, что Тони выдали историю его болезни на руки, а она оказалась у меня. Но это факт, и не более странный, чем то, что у сайентолога получилось провести меня в такую закрытую клинику, как Бродмур. Как ему это удалось? Понятия не имею. Не исключено, что у них есть свои секреты или, может, они очень хорошо умеют справляться с бюрократией.)
После того как Тони прочитал эту запись, он прекратил был покладистым. Решил уйти в отказ, много времени проводил у себя в палате. И в любом случае удовольствия от общения с насильниками и педофилами он не получал. Это было сомнительное удовольствие и вдобавок довольно страшное.
Как-то в самом начале он забрел в палату к «Стоквеллскому душителю», чтобы попросить стакан лимонада.
— Разумеется. Возьми бутылку, — сказал тот.
— Спасибо, но мне хватит одного стакана, — отказался Тони.
— Возьми бутылку, — настаивал «душитель».
— Да мне нужен только стакан, — ответил Тони.
— ВОЗЬМИ БУТЫЛКУ! — прошипел «Стоквеллский душитель».
* * *
— Снаружи, — продолжил рассказывать Тони, — естественное желание отгородиться от сумасшедших соседей очень даже поймут. Но вот местные психиатры решили, что данное поведение говорит об отчуждении, аутизме и гипертрофированном чувстве собственной значимости. В клинике нежелание общаться с другими пациентами расценивается как знак психического расстройства.
Дальнейшая запись в карте гласила: «Поведение пациента имеет тенденцию к ухудшению. Он не общается [с другими]».
Тогда в голове Тони родился совершенно новый план: он прекратил общаться и с медицинским персоналом. Раз уж твое участие в терапии — знак, что тебе становится лучше, у них есть право и дальше держать тебя. Но если ты не принимаешь лечение, значит, тебе не может стать лучше — тогда тебя признают неизлечимым и должны будут отпустить. (В Великобритании есть закон, по которому «неизлечимого» нельзя держать в клинике постоянно, если преступление, совершенное им, сравнительно незначительно — как нанесение тяжкого вреда здоровью.)
Проблема в том, что в Бродмуре считали так: когда медсестра сидит рядом с тобой за обедом и вы общаетесь, это означает вовлечение в терапию. Поэтому Тони вынужден был просить их всех: «Сядьте за другой стол».
Однако психиатры распознали его тактику и записали, что пациент «хитер», «склонен к интригам» и страдает от «когнитивных аберраций», потому что не верит в собственное безумие.
* * *
Мы беседовали с Тони почти два часа. Он был мил, вежлив и в хорошем расположении духа. Но к концу встречи явно становился все грустнее.
— Я оказался здесь в семнадцать лет. Прошло двенадцать — то есть мне уже двадцать девять. Я вырос в Брод-муре, бродя по его палатам. Один из моих соседей — «Стоквеллский душитель», другой — насильник по кличке «На цыпочках-через-тюльпаны». И вот в таком окружении я провел свои лучшие годы. Я видел несколько самоубийств. Видел, как один человек вырвал другому глаз… — печально рассказывал Тони.
— Как?
— Деревяшкой с гвоздем, — ответил он. — Когда тот мужчина, которому вырвали глаз, попытался запихнуть его обратно в глазницу, я выбежал из палаты.
И добавил, что пребывание здесь любого доведет до ручки.
Один из охранников громко объявил: «Время!» Молниеносно попрощавшись с нами, Тони помчался от стола к двери. Остальные пациенты сделали то же самое. Так они демонстрировали хорошее поведение. А Брайан отвез меня на станцию.
* * *
После этой встречи я пребывал в непонятном состоянии. В отличие от всех остальных пациентов, Тони создавал впечатление адекватного и здорового человека. Но что я знал? Зато Брайан говорил, что это очевидно. По его мнению, каждый день, который Тони проводил в клинике, был днем позора для психиатрии. Чем быстрее его освободят, тем лучше для всех, и Брайан был намерен сделать для этого все возможное.
На следующий день я написал профессору Энтони Мэй-дену — главному врачу отделения в Бродмуре, где томился Тони: «Я пишу вам в надежде, что вы сможете пролить свет на то, насколько история этого пациента правдива…» В ожидании ответа я размышлял, ради чего основатель сайентологии Л. Рон Хаббард создал организацию Брайана, ГКППЧ? С чего вообще началось противостояние сайентологии и психиатрии? Я позвонил Брайану.
— Попробуйте обратиться в Сент-Хилл. Скорее всего, у них есть связанные с этим старые документы, — ответил он.
— Сент-Хилл? — уточнил я.
— Да. Это
