творческой работе.
Кроме того, пациент должен осознать не только эти отдельные факторы, но их связи и взаимодействия. Самое главное в этом плане – осознать, что ненависть к себе составляет единое целое с гордостью, и одна не бывает без другой. Нужно увидеть каждый отдельный фактор в контексте всей своей невротической структуры. Например, пациенту придется увидеть, что его надо обусловлены особыми видами гордости и что их невыполнение влечет самообвинения, а те – потребность защититься от их атаки.
Осознать все эти факторы – это не получить информацию о них всех, а приобрести о них знание. Как говорит об этом Макмюррей, «такую концентрацию на объекте, такое безразличие к обсуждаемому человеку, какие характерны для „информационной“ установки, часто называют объективностью. Но на самом деле – это только обезличивание. Информация – всегда информация о чем-то, а не знание этого. Наука не может сделать так, чтобы вы знали свою собаку, она может только рассказать о собаках вообще. Вы можете узнать ее, нянчась с ней во время чумки, уча ее, как положено вести себя в доме, играя с ней в мячик. Конечно, вы можете использовать научную информацию о собаках вообще, чтобы лучше узнать свою собаку, но это другой разговор. Науке есть дело до общего, до более или менее универсальных характеристик предметов вообще, а не до отдельного случая. Но все реальное – всегда отдельный случай. Странно, но наше знание о вещи зависит от нашего личного к ней интереса» (Д. Макмюррей. «Рассудок и чувство»). Но такое знание о себе задействует следующие два фактора. Пациенту ничем не поможет общее заключение, что в нем переизбыток ложной гордости, или что он сверхчувствителен к критике и неудачам, или что он склонен к самоупрекам, или что у него есть конфликты. Поэтому первый фактор – это осознание особенных путей, которыми все эти факторы действуют внутри него, и конкретных деталей их реализации в его отдельной жизни, прошлой и настоящей. На первый взгляд покажется очевидным, что никому не помогут, например, сведения о надо вообще или даже о том, что они есть и у тебя лично и что нужно докапываться до их особенного содержания, выяснять особенные факторы, которые делают их необходимыми, и конкретное влияние их на твою отдельную жизнь. Но сделать ударение на отдельном и особенном необходимо, во-первых, потому что по ряду причин (отчуждение от себя, потребность скрыть бессознательные притязания) пациент склонен к неопределенности или к безличности.
Во-вторых, знание о себе не должно остаться интеллектуальным знанием, хотя это может быть начальным уровнем, а должно стать эмоциональным переживанием. Оба фактора взаимосвязаны, потому что никто не может чувствовать, например, гордость вообще: ее можно чувствовать только в связи с чем-то конкретным.
Почему так важно, чтобы пациент не только знал о силах, действующих в нем, но и чувствовал их? Интеллектуальное понимание или познание какой-то вещи в строгом смысле слова – не «понимание» и не «познание» вообще: подумав о ней, мы ее еще не обрели и не «познали», она не воплотилась для нас, не стала нашей. Может быть, умом пациент верно понимает проблему; но ум, как зеркало, не поглощает лучи света, а отражает их, поэтому и прикладывает он такие «озарения» не к себе, а к другим. Или же гордость за свой ум молниеносно им овладевает: он гордится, что обрел истину, от которой другие отворачиваются и закрываются; он начинает так и сяк выворачивать свое открытие, тут же его мстительность или, например, обидчивость становятся полностью рациональными реакциями. Или, наконец, власть чистого разума может показаться ему достаточной для изгнания беса проблемы: увидеть – это и есть решить.
В истории психоанализа интеллектуальное знание считалось лечащим фактором. Сперва оно означало появление детских воспоминаний. Переоценка интеллектуального знания в те же времена просматривалась также в предположении, что одного рассудочного признания иррациональности какой-то тенденции уже будет достаточно, чтобы все пришло в норму. Потом маятник качнулся в другую сторону: самым важным стало эмоциональное переживание, и с того момента это всячески подчеркивалось. Фактически большинство психоаналитиков считает прогрессом такое смещение акцентов. Каждому из них, по-видимому, понадобилось самому открыть для себя важность эмоционального переживания [85].
Более того, только изжив полностью иррациональность до этой поры бессознательных или полуосознанных чувств или влечений, мы постепенно узнаем, какой интенсивной и компульсивной силой обладает наше бессознательное. Пациенту недостаточно согласиться с возможностью того, что его отчаяние из-за неудовлетворенной любви в реальности – чувство унижения, потому что задета его гордость своей неотразимостью или тем, что он владеет душой и телом другого человека. Он должен прочувствовать унижение и, позднее, власть его гордости над ним. Недостаточно краешком глаза увидеть, что его гнев или самоупреки, возможно, сильнее, чем требуют обстоятельства. Он должен прочувствовать всю силу своей ярости или глубину презрения к себе: только тогда он отдаст должное мощи (и иррациональности) некоторых бессознательных процессов. Только тогда у него появится мотив узнать о себе больше.
Важно также испытывать чувства в их правильном контексте и пытаться пережить те чувства или влечения, которые еще только понимаешь умом, но пока не чувствуешь. Вспомним пример женщины, испугавшейся собаки сразу после того, как она не смогла взойти на вершину горы, – сам страх был прочувствован ею в полную силу. Она смогла преодолеть этот страх с мыслью, что он – результат презрения к себе. Хотя последнее вряд ли было до конца пережито, ее открытие все равно означало, что она испытала страх в правильном контексте. Но ее продолжали атаковать другие страхи, пока она не почувствовала, до какой глубины презирает себя. А в свою очередь, переживание презрения к себе помогло ей только тогда, когда она испытала его в контексте своего иррационального требования – владеть любой ситуацией.
Эмоциональное восприятие некоторых чувств или влечений, прежде неосознаваемых, может случиться внезапно и иметь все признаки разоблачения. Но чаще оно формируется постепенно, в процессе серьезной работы над проблемой. Сперва, например, пациент признает, что его раздражительность содержит-таки элементы мстительности. Он может заметить связь между этим состоянием и уколом гордости. Но в какой-то момент он должен пережить, как сильно он задет и как влияет на его чувства желание отомстить. Другой пример: он может заметить, что в каком-то случае негодует и оскорблен больше, чем следует. Он может признать, что эти чувства возникли в ответ на разочарование в определенных ожиданиях. Он соглашается с предположением психоаналитика, что это, может быть, неразумно, но считает свое негодование и обиду совершенно законными. Постепенно он сам будет замечать у себя ожидания, поразительную
