Каким образом вписывается это в диалектику, которую я вам здесь излагаю? Самым непосредственным, конкретным, чувствительным образом. Как только желание и требование логически у вас в голове уложатся, вы немедленно откроете для себя, по крайней мере в аналитической практике, повседневное их значение. Пока они не стали еще избитыми, вы сможете легко ввести их в свой обиход, спрашивая себя каждый раз, идет ли речь о желании и требовании, или же о желании или о требовании.
К чему я клонил, напомнив всем об инстинктах разрушения? Инстинкты эти проявляются в опыте, рассматривать который следует на самом обычном, вульгарном уровне того, что мы о страдающих неврозом навязчивости знаем — не о тех даже, что проходят у нас анализ, а о тех, что мы, будучи опытными психологами, узнаем в повседневной жизни, видя и оценивая то влияние, которое оказывает невроз на их поведение. Совершенно ясно, что такой невротик стремится свой объект разрушить. Дело, однако, в том, чтобы. этой опытной истиной не ограничиваясь, присмотреться к тому, что же, собственно эта разрушительная деятельность невротика собой представляет.
И вот мои соображения по этому поводу.
Как опыт о том свидетельствует, истерик живет всецело на уровне Другого. Самое главное для него — это быть на уровне Другого. Именно для этого ему желание Другого и нужно — ибо в противном случае чем бы вообще этот Другой, кроме закона, мог быть? Центр тяжести определяющей для истерика траектории лежит с самого начала на уровне Другого. В то же самое время, по причинам, которые вполне поддаются формулировке и, в принципе, вполне согласуются с тем, что говорит Фрейд о преждевременном разделении инстинктов, для страдающего неврозом навязчивости, определяющей является нацеленность на желание как таковое, на потустороннее требованию. При всем том, отличие его от истерика тут лежит на поверхности.
Вам не помешал бы здесь опыт работы с ребенком, у которого неврозу навязчивости предстоит в дальнейшем развиться. Не существует, по-моему, субъектов, у которых лучше чувствовалось бы то, что я пытался сформулировать в прошлый раз, демонстрируя с помощью своей схемы, что в поле потребности, обязательно ограниченном — ограниченном в том же смысле, в каком говорят об обществе с ограниченной ответственностью, ибо область действия потребности всегда ограничена, — что в поле, другими словами, между потребностью, с одной стороны, и безусловным характером требования любви, с другой, располагается то, что я называл здесь желанием. Как я его, это желание, определил? Определил я его как нечто такое, что, располагаясь не иначе, как в этой потусторонней области, как раз и отрицает тем самым тот элемент инакойости, который в требование любви включен.
Но чтобы сохранить безусловный характер этого требования, преобразуя его в абсолютное условие желания, в желание в чистом виде, Другой подвергается отрицанию. Именно постольку, поскольку безусловность требования любви, эту предельную черту, субъекту пришлось познать и перешагнуть, черта эта остается нетронутой и благополучно переносится на потребность.
Ребенок, которому пред стоит стать жертвой невроза навязчивости — это, как правило, тот ребенок, о котором родители говорят, — язык обыденный совпадает здесь с языком психологов, — что онодержимтеми или иными идеями. Если мы посмотрим на предмет его требований, станет ясно, что по сравнению с другими детьми в самих идеях его ничего необычного нет. Ему понадобится, например, коробочка. Это, конечно, сущий пустяк, и в большинстве случаев такое требование не вызовет ни у кого ни малейшего подозрения — ни у кого, кроме конечно же психоаналитиков, которые увидят множество тонких аллюзий. На самом деле они будут правы, но гораздо важнее, на мой взгляд, увидеть здесь то, что среди множества детей, требующих себе коробочки, есть такие, чьи родители находят подобное требование совершенно несносным.
Было бы наивно думать, будто родителям этим достаточно просто объяснить что к чему, отправив их в специальную школу. Ведь что ни говори, без самих родителей тут тоже не обошлось. Невроз навязчивости заработать не так-то просто. Тут необходим образец. Но как бы то ни было, одержимость ребенка, о которой свидетельствуют родители, дает о себе знать в самой реакции их и даже посторонним сразу же бывает заметна.
В необычной, бросающейся в глаза настоятельности, с которой ребенок свою коробочку требует, нестерпимым для Другого — тем, что люди как раз одержимостью обычно и называют, — является то, что требование это не чета другим, что оно несет в себе как раз те черты, которые свойственны, как я указал, желанию. По причинам, соответствие которых тому, что называют в подобных ситуациях сильными влечениями, вам объяснять не надо, упор у субъекта делается на то, чему предстоит стать одной из первых опор треножника, которому в дальнейшем понадобится для устойчивости еще одна нога, четвертая — упор делается на желание. И не просто на желание, а на желание как таковое, то есть желание, образование которого несет в себе разрушение Другого. Желание — это абсолютная форма потребности, той потребности, что, оказавшись по ту сторону безусловной нужды в любви, испытанию которой случается ей подвергнуться, перешла в состояние абсолютного условия.
Желание в качестве такового отрицает Другого в качестве такового — это и делает его столь же невыносимым, как желание ребенка получить свою маленькую коробочку.
Обратите внимание: утверждая, что желание — это разрушение Другого и что в желании Другого ищет истерик желание свое собственное, я говорю о разных вещах. Когда я говорю, что истерикищет свое желание в желании Другого, речь у меня идет о желании, которое истерик приписывает Другому как таковому. Когда же я говорю, что одержимый неврозом навязчивости ставит свое желание на первое место, я имею в виду, что он ищет его в потустороннем и что интересует оно его именно постольку, поскольку, складываясь, оно организуется как желание, то есть постольку, поскольку он разрушает Другое. В этом и состоит секрет глубокого противоречия между одержимым и его желанием. Рассматриваемое под этим углом зрения, желание в самом себе заключает то внутреннее противоречие, которое заводит желание одержимого неврозом навязчивости в тупик и которое пытаются сформулировать исследователи, рассуждая о непрекращающихся мгновенных колебаниях между интроекцией и проекцией.
Должен признать, что перед нами здесь нечто такое, что наглядно представить себе чрезвычайно трудно, особенно после того, как вам обстоятельно объяснили — как цитированный нами автор это в действительности и делает — до какой степени механизмы интро-екции и проекции друг с другом не связаны. У меня различие это сформулировано еще четче: как бы то ни было, исходить надо из того, что механизм проекции является воображаемым, а механизм интроекции — символическим. Связи здесь никакой усмотреть нельзя.
Зато, наоборот, очень легко представить себе и, обратив на это внимание, убедиться на опыте, что одержимый неврозом навязчивости поистине начинен желаниями, что стоит вам коснуться его, как окажется, что эти паразиты буквально кишат в нем. И если вы направите рост такого невроза в направлении фантазма — а для этого много не надо, элементов вашего переноса, о которых я только что говорил, будет вполне достаточно, — вы сами увидите, как бурно размножается эта нечисть в любой предоставленной ей среде. Вот почему долго этот невроз культивировать не приходится.
Рассмотрим, однако, самое главное — что происходит, когда страдающий неврозом навязчивости пытается время от времени, собрав свое мужество, барьер требования преодолеть, то есть когда он пускается на поиски объекта своего желания? Поначалу найти его бывает не так-то легко. Но существуют, тем не менее, вещи, ему на практике уже известные и способные поэтому послужить какой-то опорой, — ну, хотя бы, коробочка. Понятно, что именно на этом пути ожидают его самые удивительные приключения — приключения, которые он попытается на различных уровнях, путем вмешательства Сверх-Я и тысячью других существующих способов, мотивировать. Учитывая, однако, что определяющая для такого невротика траектория ведет его к желанию как таковому, к желанию в свойственном ему устроении, куда более решительным образом склонен он устремиться ктому, что мы назвали здесь разрушением большого Другого.
Однако природа желания такова, что опора в виде Другого ему просто необходима. Желание Другого — это не путь, открывающий к желанию субъекта доступ, это просто место желания, вот и все. Поэтому любое движение, которое страдающий неврозом навязчивости в направлении своего желания делает, наталкивается на препятствие, которое совершенно осязаемо выступает в движении, если можно так выразиться, его либидо. Психология подобного невротика такова, что чем более входит нечто в роль, пусть кратковременную, объекта его желания, тем более закон сближения субъекта с этим объектом заявляет о себе снижением либидинального напряжения. И когда его, этот объект собственного желания, он держит, наконец в руках, объект этот для него больше не существует. Это отлично поддается наблюдению, и я постараюсь подтвердить это на ряде примеров.
