Причина возведения подобных фасадов — ложная вера в то, что общественного признания можно достичь лишь за счет работы. А вот со времен Античности и до Реформации работа, напротив, считалась помехой настоящей жизни. Смысл и цель работы заключались в получении свободного времени. Именно такой подход пригодился бы нам сегодня! Работа снова должна восприниматься как неизбежное зло, а не как целительное средство, даже если без нее у нас в кошельке будет меньше денег. Надо снова вспомнить о том, что на протяжении длительных периодов нашей истории работа отнюдь не была достойным занятием. Достойным считалось помогать людям, лечить их, учить и защищать. Работали из-за нужды или из-за скупости. Лишь после Реформации у работы появилась моральная составляющая. Лютер был одним из тех, кто допустил роковую ошибку, смешав для последующих поколений смысл слов «профессия» и «работа».
Долгое время люди пытались придумать новую трудовую этику, и в какой-то момент сами пали ее жертвами. Работа и «право на труд» (по Марксу и Энгельсу, одно из основных прав человека и с той поры неизменный пункт политических программ всех немецких партий) стали для жителей Центральной Европы ключевыми категориями мышления. В связи с этим очень жаль, что зять Карла Маркса, Поль Лафарг, вызвавший гнев тестя книгой «Право на лень» (1880), так и остался второстепенным творцом истории.
Сегодня комната кажется роскошной,
если она пуста.
Ханс Магнус Энценсбергер
О ценности квартиры
Фраза «My home is my castle» («Мой дом — моя крепость») цитируется так часто, что утратила всякий смысл. С одной стороны, в ней слышится некий воинственный подтекст, но прежде всего она говорит о гордости хозяина своим домом. Англичане считают, что их слово «home» нельзя перевести ни на один язык в мире, и пекутся о доме как о маленьком королевстве, в котором они полновластные правители. Все англичане, с которыми мне доводилось встречаться, обладают ярко выраженной способностью видеть в своем доме и цитадель, и что-то вроде дворца.
Дома рядовой застройки, некогда возведенные в пригородах Лондона, а сегодня поглощенные окрестными городами, первоначально (большинство в XIX веке) задумывались как небольшие усадьбы. Владельцы земли и фабрик строили для своих рабочих жилища, состоявшие из совершенно одинаковых модулей и до известной степени копировавшие господское имение. За каждым домом был крошечный парк (полоска зелени). Гостиная — люди больше не собирались у кухонной печи — называлась «drawing room», потому что туда после трудового дня удалялись рабочие (от глагола «to withdraw»). Здесь, как и в аристократическом доме, был камин. Такие поселения создавались, чтобы вывести рабочих из мрачных подвалов и хозяйственных построек. Поднять уровень честолюбия, привить вкус и улучшить жизненные условия народа — часть викторианской идеологии. Сегодня, сотню лет спустя, многие могут устроить жизнь в отдельной квартире на таком уровне, который тогда был доступен лишь самым высоким общественным слоям. В нынешнее время вполне можно относиться к своему жилищу как к дворцу. А если трудно увидеть в квартире дворец, то уж точно можно воспринимать ее как просторный номер в гостинице. Самая маленькая квартира больше номера люкс в шикарном современном отеле. Если вы печалитесь из-за того, что живете в двухкомнатной квартире, представьте, будто перед вами номер люкс с дополнительной кухней в одном из тех редких отелей, которые еще не стали жертвой глобальной стандартизации. Пусть ваша ванная станет спа-салоном. Все получится! В романе Жориса Карла Гюисманса «Наоборот» (1884), который упоминается в уайльдовском «Портрете Дориана Грея» как загадочная «желтая книга», великолепно описано, каким образом с помощью воображения можно почувствовать себя в ванной не хуже, чем в Тихом океане: «А если при этом подсолить себе воду, добавив в нее по рецепту из медицинского справочника хлористый магний, хлористый кальций и сульфат натрия; если достать из плотно закрывающейся коробки моток веревок или бечевки, специально купленный в магазине, где торгуют канатами и вес от прилавка до складских помещений насквозь пропиитано запахом гавани и прибоя; и если вдохнуть этот запах моря...»
Достойное существование можно вести в самом тесном помещении. В Манхэттене квартира площадью кв. м считается роскошью для холостяка со средним заработком. (А согласно немецкому социальному праву, государство должно оплачивать квартиру плошадью 30 кв.м безработному холостяку.) Однако это жилище и выглядит лучше, чем просторный, безвкусно обставленный пентхаус, если хозяин отказывается от чрезмерного уюта. Уют подразумевает мягкую мебель, элегантность — стоящие вдоль стены стулья. Уют раскатывает ковры, а элегантность оставляет пол непокрытым даже если это не паркет, а простой ламинат. Уют собирает вещи, элегантность выбрасывает. Уют любит маленькое пространство, элегантность — пустоту.
Один из главных врагов вкуса — боязнь холода и сквозняка. Люди стараются заставить все углы, застелить все полы коврами, использовать каждый сантиметр. Отвратительнее всего выглядят квартиры, владельцы которых пытаются компенсировать недостаток чувства стиля покупкой дорогой мебели и технической дребедени. Когда входишь в такую квартиру, в нос бьет неприятный запах искусственной кожи, источаемый креслами а-ля ар-деко. На стенах коридора в слишком высоко висящих рамах можно увидеть литографии Миро, а в гостиной — громадный плоский экран, выполняющий функцию домашнего алтаря. В совсем уж бездарных квартирах еще вывешивают плакат Кита Харинга, фото Гунтера Сакса или картину Джеймса Рицци («привезенную из Нью-Йорка»).
Но самый главный враг вкуса, безусловно, деньги. Это легко продемонстрировать на примере моего рода. Постепенное обеднение из века в век оказало нам неоценимую услугу. Раньше в замках каждое новое поколение устраивало все по-своему. Прекраснейшие фрески были закрашены, изумительные рентгеновские* столики выброшены ради чванливого ампира, а фантастическую мебель эпохи барокко сменил какой-то исторический хлам. Старая мебель полюбилась богатым совсем не так давно. Еще сто лет назад они при любой возможности стремились избавиться от «старья».
К счастью, в эпоху общего падения художественного вкуса у моих предков не осталось денег, чтобы еще раз поменять обстановку. Пришлось оставить и использовать мебель начала XVIII века. Финансовые кризисы не идут на благо культуре. Знаменитая мюнхенская церковь Фрауэнкирхе сохранила свои купола лишь потому, что в XVI веке у города не нашлось денег, чтобы заменить их остроконечными башнями. Так что своим символом сегодняшний Мюнхен обязан тогдашней нищете.
Грубо говоря, чем больше денег, тем меньше вкуса. И хотя чрезмерные доходы обычно заканчиваются скупкой всякой дешевки, стильному бедняку лучше поселиться в том городе, где средний уровень жизни не очень высок. Есть города, для бедняков не подходящие. Например, Цюрих и Лондон. Сегодняшний Мюнхен я бы тоже не посоветовал. На немецкоязычном пространстве существует два города, в которых стильному бедняку особенно привольно: Берлин и Вена.
Преимущества Берлина для вечных студентов, безработных, отказников от военной службы (в былые времена) и журналистов (сегодня) стали причиной того, что основные продовольственные товары (котлеты, огурчики, а позже сосиски и безалкогольное пиво) здесь дешевле, чем в других городах. На множестве встреч в иностранных культурных центрах, которые каждый день проводятся в Берлине, можно, если прилично одеться, без всякого труда выпить несколько бокалов вина и основательно перекусить, не заплатив ни цента. Достаточно лишь выглядеть «как все», а приглашения на подобных мероприятиях проверяют крайне редко. Берлин может стать раем для нахлебников и любителей поживиться за чужой счет. Здесь не так уж сложно получить приглашение на вечер к послу. Иностранные представительства всегда рады посетителям, которые умеют себя вести.
Так как я не собираюсь составлять путеводитель для нахлебников, то могу поделиться самым первоклассным советом уже сейчас. Попробуйте сходить на банкет к федеральному президенту. В Германии, мировом центре эгалитаризма, легче, чем в какой-либо другой стране «Большой восьмерки», пробраться на прием у главы государства. Сделайте так: узнайте о предстоящих встречах на высшем уровне и отправьте вежливое письмо (не на самой роскошной бумаге), в котором доходчиво объясните, почему вам хотелось бы присутствовать именно на этой встрече. Придумайте название вашей средней по значимости компании, которая, разумеется намерена войти в торговые отношения с соответствующей страной, или упомяните об обмене культурными ценностями (а еще лучше о благотворительности), и приглашение не заставит себя ждать, если только вы не собираетесь попасть на встречу с Путиным или английской королевой. Не важно, приедет ли президент Узбекистана, Чили или Словении (или тогда была Словакия?), — затраты будут одинаковые. Кстати, кормят у федерального президента очень даже неплохо. Разве что застольные речи порой скучноваты. Зато, встав из-за стола, можно поболтать почти со всеми участниками встречи (за исключением министра иностранных дел Фишера, который весьма разборчив в собеседниках). А когда надоест общаться, можно с легкостью отправиться восвояси: прямо у дворца Бельвю есть автобусная остановка.
