Приступы любви перемежались со ссорами и разрывами отношений. Бози был абсолютным эгоистом. Когда он заболел гриппом, Уайлд, всё забросив, ухаживал за ним и накупил ему изысканных яств. Бози выздоровел, но от него заразился Уайлд. Когда же Уайлд слег, лорд Элфред уехал веселиться и даже не удосужился купить больному продуктов на его деньги.
Что касается непосредственно секса, то впоследствии Дуглас писал одному из биографов Уайлда: «я… позволял ему делать то, что обычно среди мальчиков в Винчестере и Оксфорде… Содомия же никогда не имела места между нами, не было даже ее попыток или мечтаний о ней… Уайлд обращался со мной, как старший мальчик с младшим в школе, но он добавил то, что было новым для меня и что, насколько я знаю, не практиковалось среди моих сверстников:
он сосал меня… Я никогда не любил эту часть наших отношений. Это было мертвым для моих сексуальных инстинктов, которые были всецело обращены к юности, красоте, мягкости» (Hyde 1975: 146; 1984: 28). Дуглас любил только мальчиков. Как-то он цинично сказал Андре Жиду о маленьком сыне Уайлда, Сирилле: «Вон кто, когда немного подрастет, будет в самую пору для меня». В другое время Жид встретил Дугласа в Алжире: лорд путешествовал с арабским мальчиком 12–13 лет, которого он подобрал где-то в Блиде, «настоящее похищение»- написал об этом Жид (Lariviere 1997:124). Таков был Бози. Его привлекали в Уайлде только слава и деньги.
Элфред втянул Уайлда в ссору со своим отцом. Дело в том, что отец и сын дико ненавидели друг друга. Маркиз Куинсбери, «багровый маркиз», как его называл Уайлд за цвет лица, был известен своим отказом от религии и сумасбродствами. Вопреки своей родовитости он не был членом Палаты Лордов. Старший сын его, лорд Драмланриг барон Келхед, был пэром и заседал в палате, а он нет. Одна за другой от него ушли две жены. Со всеми тремя сыновьями он был в ссоре. В его роду были сплошные скандалы и несчастья. Отец и брат были убиты, старший сын застрелился, другой брат упал в пропасть. Это от отца Элфред унаследовал свой необузданный характер (в старости он симпатизировал фашистам и провел полгода в тюрьме за клевету на Уинстона Черчилля).
Недовольный тем, что сын оставил университет, маркиз приписывал это влиянию Уайлда. Он угрожал сыну, что лишит его наследства и отколотит, а сын отвечал, что будет защищаться револьвером. Маркиз явился на квартиру к Уайл-ду, но Уайлд его выставил. Не удался и скандал на спектаклях пьес Уайлда. Тогда 28 февраля 1895 г. маркиз отправился в клуб, членом которого Уайлд состоял, и оставил ему свою визитную карточку, на которой надписал: «М-руУайлду, бравирующему содомией».
Молодой лорд всячески подзуживал Уайлда призвать маркиза к ответу. Уайлд подал жалобу в суд, надеясь, что маркиз ничего не сумеет доказать. Со стороны Уайлда это было крайне рискованно, потому что слухи об общем направлении пристрастий писателя были столь распространены и столь соответствовали его произведениям, что в 1894 г. немецкий социолог Нордау в своем критическом труде «Вырождение» посвятил целую главу Оскару Уайлду, отзываясь о нем как об апостоле безнравственности. В глубине души Уайлд и сам подозревал, что дело плохо. В письме верному другу Россу он пишет:
«Отец Бози оставил в моем клубе карточку с ужасной надписью. Теперь я не вижу иного выхода, кроме как возбудить уголовное преследование. Этот человек, похоже, погубил всю мою жизнь. Башня слоновой кости атакована низкой тварью. Жизнь моя выплеснута в песок.» (Уайлд 1997: 127)
Но пока именно маркиз был арестован по обвинению в диффамации и 3 апреля 1895 г. начался суд присяжных, привлекший внимание всей Англии. Маркиза защищал адвокат Карсон, интересы истца представлял адвокат Кларк, оба — бывшие министры. Карсон (впоследствии лорд Карсон оф Дун-кэн) к тому же одноклассник и безуспешный соперник Уайлда по колледжу в Дублине.
Уайлд держал себя на процессе надменно и вызывающе. Но сразу же вынырнуло его любовное письмо к Дугласу. Дело в том, что небрежный Элфред забыл его вместе с другими письмами Уайлда в кармане одежды, которую подарил некоему Вуду, молодому проходимцу. Он же представил его и Уайлду, зная, что тот склонен к таким романам. Вуд смекнул, что на этом можно будет поживиться, и позже стал шантажировать Уайлда. Уайлд выкупил письма за крупную сумму (35 фунтов), но получил только три письма, а четвертое попало к другому проходимцу, Аллену. Тот запросил за него гораздо больше. Со своей обычной иронией Уайлд сказал, что его несколько строк никогда еще не ценились так дорого. Но, обманув деланным равнодушием Аллена, заплатил только мелочь — десять шиллингов, да еще при виде истрепанного письма (переданного ему третьим проходимцем, Клибборном) посетовал: «Ну можно ли относиться так небрежно к написанному мною!» И услышал в ответ: «Оно побывало в руках стольких людей!» Это было то самое письмо о сонете, розовых губках, любви Аполлона к Гиацинту и проч. Теперь копия его как-то оказалась в суде и была оглашена. Конечно, письмо произвело впечатление на публику.
Защитник маркиза затрагивает тему о «Портрете Дориана Грея»: обожает ли Уайлд, подобно герою этого романа, некоего молодого человека, идеального красавца?
Уайлд отвечает: «Я всегда обожал только одного себя». В опровержение читается второе письмо к Элфреду Дугласу:
«Самый дорогой мой! Твое письмо заменило мне и красное и белое вино. Но я грущу и чувствую себя не в своей тарелке. Бози, только не делай мне сцен — они меня положительно убивают. Они отравляют всю прелесть жизни. Ты такой настоящий грек и такой изящный, становишься безобразным, когда злишься. Я не в силах видеть твои розовые губки и в то же время слушать. Ты терзаешь мое сердце. Мне нужно тебя видеть… Но ты, где ты, мое сердечко, мое дорогое, волшебное дитятко?… Всегда твой Оскар».
«Не правда ли, — ехидно спрашивает адвокат, — довольно необычное письмо для человека Ваших лет к молодому человеку, как он?»
«Всё, что я пишу, необычно», — отвечает Уайлд.
Это остроумно, но симпатий присяжных к нему не прибавляет. Формально письма не содержат доказательств половых сношений, но создают впечатление об атмосфере необычной страсти, в которой такие сношения выглядят вполне вероятными.
Дальше начинается допрос свидетелей. Оказывается, маркиз нанял сыщиков, которые изрядно поработали среди обитателей лондонского дна. Стало ясно, что любовь к Бози не мешала Уайлду (как, впрочем, и Бози) иметь и другие амурные приключения. Появляется 18-летний Вуд — тот самый, которого Элфред представил и рекомендовал Уайлду и который шантажировал их письмами. Вуд рассказывает, что был приглашен Уайлдом отобедать в отдельный кабинет.
Выясняется, что во время дружбы с лордом Элфредом писатель познакомился и подружился с неким Тэйлором, 33-х лет, растратившим свое миллионное состояние и занимающимся поставкой молодых людей всем желающим.
При обыске у него дома нашли парики, штаны с отверстиями вместо карманов и т. п. Соседи показали, что у него часто ночевали молодые люди от 16 до 30 лет, но в квартире была всего одна кровать. Тэйлор уже раньше был арестован и теперь приведен в суд как свидетель. Правда, он отказался давать показания против Уайлда, но само знакомство с ним было скверным фактом. Еще хуже были показания тех, кого он познакомил с Уайлдом.
Братья Паркеры — лакей Уильям 20-ти лет и грум Чарлз 19-ти лет — показали, что однажды обедали все вместе с Тэйлором и Уайлдом, называя друг друга запросто по имени: Чарлз, Оскар. Чарли получил от Оскара в подарок серебряный портсигар.
Сидней Мэйвор — еще один из встреченных у Тэйлора, школьник, готовился поступить в кафе-шантан. Тоже провел ночь с Уайлдом в гостинице. Уайлд подарил ему серебряный портсигар с надписью. Так как Уайлд дарил такой портсигар почти каждому молодому человеку, с которым проводил ночь (он подарил их 7 или 8), упоминание о портсигаре стало вызывать у публики смех.
Альфонс Конуэй, 18 лет, брат мелкого газетчика, познакомился с Уайлдом на пляже, катались на море, Уайлд завел его в магазин, одел его во всё новое и провел с ним ночь в гостинице.
Некто Фреди Эткинс, уличный певец с плохой английской речью, жулик и шантажист. Уайлд взял его с собой в Париж, где сводил к парикмахеру, чтобы тот завил ему волосы. Карсон интересуется, какой интерес представлял этот тип для известного писателя. Ответ Уайлда: «Я предпочитаю возможность побеседовать часок с молодым человеком всякому другому развлечению, даже допросу на суде с присяжными заседателями».
Вызывается лакей Смит. Показывает, что Уайлд обедал с ним и подарил, как пишет репортер, «неизбежный серебряный портсигар». На вопрос обвинителя, не подпаивал ли Уайлд юношей, тот отвечает: «Какие джентльмены подпаивают своих гостей?» На что Карсон: «А какие джентльмены пьют с лакеем и грумом?»
Уайлду называют Уолтера Грейнджера, 16 лет, слугу из отеля. Верно ли, что вы его поцеловали? Уайлд величественно: «Нет, он слишком уродлив». Карсон уцепился за эту обмолвку: значит, решающей в знакомстве является красота парня, а вовсе не беседы на литературные темы! Почему вы назвали именно эту причину? — настаивал Карсон. Уайлд неуклюже выкручивался, он расстроился до слез, речь его стала быстрой и сбивчивой, они говорили одновременно, в протокол ничего невозможно было записать, слышны были только острые, как уколы шпаги, повторы вопроса Карсона: «Почему?.. Почему?.. Почему?..»
