class="p1">Хорошо всякое общение, в котором упражняется оружие и защитная броня наших инстинктов. Общение, в котором можно испытать всю свою изобретательность, всю свою силу воли… Именно здесь видеть различительное, а не в знании, проницательности ума, остроумии.
Надо учиться приказывать, заранее учиться — точно так же, как и учиться повиноваться приказам.
— Учиться скромности, такту в скромности: достойную скромность в себе выделять и чтить…
так же и с доверием — выделять и чтить…
За что приходится расплачиваться больнее всего? За ложную скромность; за то, что не соблаговолил расслышать сокровеннейшие потребности свои; в себе обознался; себя принизил; утратил тонкость слуха к голосу собственных инстинктов; — этот вот недостаток почтения к себе потом мстит за себя всяческого рода утратами: здоровья, дружбы, расположения духа, гордости, веселья, свободы, твердости, мужества. Задним числом никогда не прощаешь себе этот недостаток подлинного, не-ложного эгоизма, а видишь в нем лишь препону, неверие своему настоящему ego.
419. Как бы мне хотелось, чтобы люди для начала стали уважать самих себя: все остальное последует из этого. Правда, тем самым ты для других перестаешь существовать, ибо как раз это они прощают в последнюю очередь. Как это так? Человек — и сам себя уважает?
Это, однако, нечто совсем иное, чем слепой позыв любить самого себя: нет ничего более обыкновенного — как в любви полов, так и в двойственности, именуемой нашим «я» — чем презрение к тому, что любишь, чем фатализм в любви.
420. «Хочу того-то и того-то»; «хотелось бы, чтобы то-то и то-то было так-то»; «я знаю, что то-то и то-то обстоит так-то» — градации силы: человек воли, человек потребности, человек веры.
421. Средства, благодаря которым сильный вид способен сохраниться.
Признавать за собою право на исключительные действия; как попытку самопреодоления и свободы.
Добровольно уходить в состояния, где нельзя не быть варваром.
Через аскезу любого рода обрести в себе чувство превосходства и твердой уверенности относительно своей силы воли.
Не быть сообщительным; молчание; остерегаться обаяния.
Учиться послушанию, в том смысле, что это позволяет испытать себя на самосохранение. Казуистика предела чести, доведенная до изощренности.
Никогда не руководствоваться принципом: «что дозволено одному, то разрешается и другому» — а только наоборот!
Возмездие, право на ответный удар рассматривать как привилегию, признавать как отличие.
Не возбуждать добродетельных амбиций в других.
422. Каким манером следует обходиться с дикими народами, равно как и то, что «варварство» средств в данном случае вовсе не произвол и не прихоть, — все это можно in praxi очень даже осязаемо ощутить, стоит во всей своей европейской изнеженности очутиться перед необходимостью — на берегу Конго или еще где-нибудь — удерживать в повиновении настоящих варваров.
423. Воинственные и мирные. — Спроси себя: чувствуешь ли ты в своей крови инстинкты воина? А если да, задай себе следующий вопрос: ты по своему инстинкту воин-завоеватель или воин-сопротивленец?
— Остаток человечества, все, что по своему инстинкту не воинственно, хочет мира, хочет согласия, хочет «свободы», хочет «равных прав»: — все это только разные имена и разные степени одного и того же. — Податься туда, где нет нужды обороняться. Такие люди не будут в мире с собой, если жизнь вынуждает их оказывать сопротивление.
— Создавать предпосылки, при которых вообще больше не будет войн. — На худой конец — покориться, подчиниться, уступить. Все лучше, чем вести войну. Так, к примеру, подсказывает инстинкт христианину. — У прирожденных воинов нечто вроде вооружения заложено в самом характере, в выборе состояний, в формировании каждого свойства натуры: у первого типа лучше развито «оружие», у второго — «броня».
Безоружные, беззащитные — какие им нужны вспомогательные средства и доблести, чтобы это выдержать, чтобы самим одержать победу.
424. Во что превратится человек, у которого не будет больше причин ни обороняться, ни нападать? Что останется от его аффектов, если лишить его тех, в которых его броня и его оружие?
425. Замечание по поводу одной niaiserie anglaise [106]. «Не делай людям того, чего не желаешь себе.» Это считается мудростью; это считается в высшей степени умным; это считается основой морали — «золотыми словами». В это верит Джон Стюарт Милль, и вообще кто только из англичан в это не верит… Между тем это изречение не выдерживает самой легкой атаки. Правило «не делай того, что могут сделать тебе» запрещает действия ввиду их возможных неблагоприятных последствий: задняя мысль тут в том, что за всякое действие неизбежно возмездие. Ну, а как быть, если кто-то с таким принципом в руках вдруг додумается и скажет: «как раз только такие поступки и надо совершать, дабы нас не упредили, дабы лишить других возможности поступить так с нами»? С другой стороны: представим себе корсиканца, которому его кодекс чести предписывает вендетту. Ему тоже неохота получать пулю в лоб: однако перспектива эта, вероятность получить пулю, не удержит его от удовлетворения своей чести… А разве мы во всех наших приличных поступках не подчеркнуто равнодушны к тому, что из этих деяний для нас воспоследует? Выходит, избегать дел, которые могли бы иметь для нас неблагоприятные последствия, — это значило бы прежде всего вообще все приличные поступки запретить…
Изречение, однако, чрезвычайно ценно тем, что выдает в себе определенный человеческий тип: в нем замечательно сформулирован стадный инстинкт, — быть равным, себя считать равным: как ты мне, так и я тебе. — Здесь перед нами непогрешимая вера в эквивалентность поступков, которой в реальных жизненных обстоятельствах просто не бывает. Не всякое действие может воздастся: между действительными «индивидуумами» не бывает одинаковых, равных действий, следовательно, не бывает и «возмездия»… Если я что-то делаю, когда я что-то делаю, меня меньше всего занимает мысль, приложимо ли подобное же действие к какому-либо человеку еще: это мое действие, мой поступок… Так что нельзя мне ничего «возместить», против меня можно совершить только какое-то «иное» действие.
426. Против Джона Стюарта Милля. Меня приводят в ужас его банальности типа: «что дозволено одному, то можно и другому; чего ты сам не желаешь и т. п., того не причиняй и другим», — которыми он стремится обосновать все человеческие отношения на принципах взаимных платежей, так что всякое наше действие становится как бы расчетом за что-то нам оказанное. Здесь исходная посылка неблагородна в самом первичном смысле: предполагается эквивалентность действий — моих и твоих; сокровеннейшая, личностная ценностность всякого действия попросту аннулируется (то есть отменяется именно то, что ничем нельзя ни возместить, ни оплатить). «Взаимность» — это не только пошлость, но и низость: как раз то, что нечто, мною сделанное, не может и не должно быть сделано никем другим, что не должно
