Но за понимание приходится платить большую цену. Ролло Мэй (2001) дал нетрадиционную экзистенциальную трактовку мифа об Эдипе. Путь Эдипа – это путь человека, который идет вопреки всем трудностям к познанию истины, какой бы неприятной она ни была. Эдип хочет знать правду, пусть даже это познание оказывается таким, что в конце концов он ослепит себя. Главный результат – его победа над Сфинксом, то есть над злом. Мы стремимся отгонять от себя зло, помещать его где-то за городскими воротами, снаружи.
Зло «за городскими воротами» все время требует от нас жертв, и приносим ему эти жертвы. Но можно отважиться увидеть зло в самом себе. Когда Эдип понимает, что зло внутри него, когда он осознает, что убил своего отца и спит со своей матерью – он тем самым принимает зло в себя и одерживает победу над Сфинксом. Развитие, говорит Мэй в другом месте (May, 1981), не означает, что человек становится добрее, – он становится более чувствительным по отношению к добру и злу в себе, более ответственным за это.
* * *
Философским основанием мультирегуляторной модели личности служит более общий антропологический образ «пунктирного человека» (Леонтьев Д.А., 2001). Смысл этого образа заключается в том, что человек не проявляет себя как человек на протяжении всей траектории своей жизни. «Животное существование», «растительное существование» – это не метафоры, а реальные уровни существования человека. Имея возможность переключаться с одних регуляторных систем на другие, которые функционируют на других уровнях, человек часто поддается соблазну функционировать не на уровне, который включает человека в его высших человеческих проявлениях, а на уровне более низком, субчеловеческом. Сущность человека заключена в этой возможности переключаться с одного уровня на другой. Человек часть своей траектории проходит на человеческом уровне, потом на субчеловеческом, потом опять человеческом, потом опять на субчеловеческом – траектория его жизни есть пунктирная траектория. У разных людей в разных ситуациях эта траектория может иметь разную конфигурацию, но практически ни у кого не бывает сплошной.
Искушение субчеловеческим заключается, в основном, в том, что субчеловеческие формы существования оказываются менее энергозатратными, более легкими, более привлекательными как путь наименьшего сопротивления; человеческие же проявления – путь наибольшего сопротивления. Поэтому далеко не все стремятся во всем быть людьми, платя за это соответствующую цену. И «лестница» уровней регуляции является одновременно лестницей восхождения к человеческому.
Литература
Леонтьев Д.А. Психология смысла. М.: Смысл, 1999.
Леонтьев Д.А. Жизнетворчество как практика расширения жизненного мира // 1 Всероссийская научно-практическая конференция по экзистенциальной психологии / Под ред. Д.А. Леонтьева, Е.С. Мазур, А.И. Сосланда. М.: Смысл, 2001. С.100–109.
Леонтьев Д.А. Понимание смысла и смысл понимания // Понимание: опыт мультидисциплинарного исследования / Под ред. А.А. Брудного, А.В. Уткина, Е.И. Яцуты. М.: Смысл, 2006. С. 20–27.
Мамардашвили М. Как я понимаю философию. М.: Прогресс, 1990.
Мамардашвили М.К. Психологическая топология пути. М.: РХГИ, 1997.
Петровский В.А. Очерк теории свободной причинности // Психология с человеческим лицом: гуманистическая перспектива в постсоветской психологии / Под ред. Д.А. Леонтьева, В.Г. Щур. М.: Смысл, 1997. С. 124–144.
Мэй Р. Сила и невинность. М.: Смысл, 2001.
Энгельс Ф. Анти-Дюринг. М.: Политиздат, 1966.
Ясперс К. Смысл и назначение истории. М.: Политиздат, 1991.
May R. Freedom and destiny. New York: Norton, 1981.
Постскриптум 3 Смысл и счастье
Для огромного большинства людей основной жизненной целью и объектом стремлений выступает счастье. На этом основаны не только наиболее популярные житейские воззрения, но и такое серьезное течение в современной психологической науке как позитивная психология (см. Селигман, 2006). Принцип стремления к счастью практически не ставится в ней под вопрос. Единственная оговорка связана с принятием в качестве основы не столько гедонизма – принципа жизни с опорой на прямолинейные, непосредственные сиюминутные наслаждения, сколько эвдемонизма – принципа ориентации на суммарный баланс удовольствий и цены, которую за них приходится платить, в долгосрочной перспективе жизни индивида. Эвдемонизм считает оправданным стремление к счастью, при условии, что оно понимается в широком жизненном контексте. Но введение в анализ проблемы более широкого контекста – это и есть введение категории смысла.
Впервые интенсивная критика идеи счастья как главного основания и объяснительного принципа жизни человека развернулась в конце XIX – начале XX века в российской религиозной философии.
В. Соловьев утверждал, что понятие счастья, как и понятия пользы и наслаждения, не имеет нравственной природы и не может служить основой этики (см. Тареев, 1994, с. 134). Принцип стремления к счастью бессодержателен: из него выводятся абсолютно противоречащие друг другу учения (там же), он не уточняет, что должно стать предметом активности ( Розанов, 1994, с. 41), невозможно сравнить между собой счастье разных людей ( Бердяев, 1993, с. 77), наконец, счастье эквивалентно остановке всех стремлений и неведению добра и зла (там же, с. 247–248). По этой же причине идея счастья не может служить объяснением человеческой жизни, а мысль человека об устроении своем на земле по принципу счастья является ложной. «Противоестественно, невозможно сделать это побочное, сопутствующее впереди лежащею целью; как невозможно, уродливо было бы для корабля тронуться носом позади приделанного руля» ( Розанов , 1994, с. 42).
В.Розанов, Н.Бердяев, А.Введенский и другие философы противопоставили принципу стремления к счастью принцип стремления к смыслу как интенциональной направленности на что-то ценное в мире. Принципиально важно, что смысл жизни рассматривается ими как нечто выходящее за пределы самой жизни, возвышающееся над ней. «Верить в смысл жизни логически позволительно только в том случае, если мы верим, что наша жизнь есть путь, ведущий нас к абсолютно ценной цели, лежащей вне нашей жизни и осуществляющейся через посредство жизни» ( Введенский ,
1994, с. 100). «Оценка с точки зрения смысла всегда предполагает возвышение над тем, что оценивается» ( Бердяев , 1993, с. 37). Именно поэтому человек оказывается способен переносить страдания: страдание, смысл которого осознан, отличается от страдания без цели и смысла ( Бердяев , 1992, с. 91). Счастье в этой традиции рассматривается как интенциональное переживание, порождаемое открытием и реализацией смысла посредством действий в мире.
Та же, по сути, логика была развита в экзистенциальной антропологии Виктора Франкла, в которой принцип стремления к смыслу также был отчетливо противопоставлен стремлению к удовольствию и счастью, причем не только в философско-этическом, но и в психологическом контексте. «Теория, основанная на принципе удовольствия, упускает из виду важное качество всей психической деятельности – интенциональность. И вообще, люди желают не удовольствия как такового, они просто хотят того, что хотят» (Франкл , 1990, с. 165). Развивая эту позицию, Франкл подчеркивает, что нам нужно не столько само счастье, сколько основания для него; если они есть, счастье придет само ( Frankl, 1991, р. 20). Попытка же обойти необходимость осуществления смысла и напрямую получить ощущение счастья порождает алкогольную и наркотическую зависимость ( Frankl, 1978, р. 69). Именно смысл служит основанием для счастья, и обладание им – предпосылка счастья и даже самой возможности его испытывать. Отсутствие смысла лишает человека способности как переживать счастье, так и переносить страдание ( Frankl, 1984, р. 54).
Идея первичности и определяющего характера направленности на смысл по отношению к переживанию счастья начинает постепенно проникать и в позитивную психологию, в которой проблема счастья, которое отождествляется, как правило, с устойчивым субъективным ощущением благополучия, является центральной. Некоторые авторы, однако, пришли к рассмотрению смысла как значимого фактора счастья, которое при этом оказывается «побочным продуктом участия в достойных проектах и занятиях, не ставящих достижение счастья главной целью» ( Emmons, 2003, р. 106).
Эмпирические исследования в позитивной психологии, реально учитывающие фактор смысла, сравнительно немногочисленны, но их результаты показательны. Они говорят о том, что наиболее заметно на ощущении счастья сказывается прогресс в достижении не любых, а личностно значимых («внутренних» или конгруэнтных мотиву) целей ( Emmons, 2003), и что наиболее яркие позитивные переживания связаны с увлеченностью чем-то, выходящим за пределы своего Я ( Csikszentmihalyi, 1990). Однако, если смысл влияет на счастье, то обратное неверно: смысл не зависит от уровня благополучия, он помогает не только достичь счастья, но и обходиться без него ( Baumeister, Vohs, 2002).
