Мы уже знаем, что первый этап жизни, младенчество, для многих людей является периодом не покоя, а депривации. Некоторые получают опыт утраты любви, что оказывает деструктивное влияние на личность. Однако в большинстве случаев переживания младенчества не удерживают ребенка от поиска со всей невинностью любви, в которой он нуждается. В эдиповой фазе он направляет ее на родителя противоположного пола.
На другом этапе развития, в период детства, ребенок получает выразительное осознание собственной сексуальности, частично благодаря возрастанию продукции половых гормонов. Но маленький ребенок, который направляет сексуальные чувства на родителя противоположного пола, ищет любовной связи, а не генитального контакта. Знание тонкой динамики связи детей с родителями в эдиповой фазе необходимо для понимания проблем взрослой жизни. Не менее важной, кроме потребности любви, является для ребенка потребность в уважении. Между третьим и шестым годом жизни у ребенка развивается сознательное чувство "я". Приблизительно в шесть лет развивается идентичность. Она имеет связь с интенсивным развитием эго в этом возрасте. Идентичность человека близко связана с его сексуальной природой. Ребенок осознает свой пол и знает, что именно пол будет определять его роль в жизни. Так выглядит образец нормального развития. Он реализуется, если родители принимают и оберегают ребенка как существо, наделенное сексуальностью. Идентичность ребенка получает в этом случае солидное укоренение в его сексуальности. Идентичность взрослого человека основывается на том, кем он является, а не на том, что он делает.
К сожалению, во многих семьях детей унижают за проявление сексуальных чувств, но одновременно скрытым образом искушают к их выражению. Проблемы эдипова комплекса не существовали бы, если бы родители не использовали детей в своих целях и во взаимных играх. Некоторые родители добиваются сексуального возбуждения у собственных детей для того, чтобы компенсировать свой недостаток чувств; ищут близости и интимности из-за своего одиночества. Многие родители стремятся к тому, чтобы дети реализовали их собственные мечты, чтобы они добились успеха в делах, в которых они сами были неуспешны или желают попросту поддержать свой имидж добрых и ответственных родителей. Во всех этих маневрах разрушается независимость и индивидуальность ребенка.
Чтобы использовать ребенка таким образом, родитель должен вызвать в нем чувство вины. Взрослые располагают многочисленными способами в этой области. Все они действуют в сфере сексуальности ребенка. Так происходит потому, что сексуальность является атрибутом свободы и независимости. Покушение на независимость — это покушение на сексуальность и наоборот. Немногие люди в нашей культуре свободны от чувства вины, связанного с собственной сексуальностью, хотя в большинстве случаев оно неосознанно и проявляется неспособности к полной отдаче сексуальным чувствам.
Обремененные чувством вины, родители отрицают и рационализируют это, защищаясь фасадом морализаторства и добродетели. По мораль, опирающаяся на чувство вины, не является подлинной. Много "уважаемых", на первый взгляд людей, идущих но пути добродетели, смягчают свое чувство вины, проецируя его на собственных детей. Чувства другого рода также могут влиять на позицию родителей по отношению к сексуальности ребенка. Например, ревность в результате — не невинного удовольствия, которое ребенок находит в сексуальности. Позицию некоторых родителей можно выразить словами: "Мне запрещено наслаждаться моей сексуальностью, следовательно, я тебе этого тоже не позволю. Ты не можешь иметь то, чего не имел бы я". Мы были бы слепы как исследователи человеческой природы, если бы не понимали причин явной или скрытой враждебности некоторых родителей к детям. В ее основе обычно лежит негативное отношение к собственной сексуальности. Анализ источника страха пациента перед любовью, близостью, открытостью и непосредственностью всегда ведет к событиям детства. Это обязательно, но немногие пациенты могут вспомнить без посторонней помощи эти ранние события, хотя они переживали их так глубоко, что они должны были быть живы в их памяти. Эта амнезия была хорошо известна Фрейду и другим его современникам. Если бы ее вызывали какие-то физиологические нарушения, было бы невозможно добыть эти воспоминания из памяти. Но посредством анализа и работы с телом можно вернуть их в сознание.
В психогенной амнезии, как Артур Маес называет это явление, "недостаток памяти является активным, защитным процессом; пациент не хочет помнить… Сознание защищается от неприятных или неудобных воспоминаний". Это неосознанное отрицание действительности. Эту гипотезу подтверждают те наблюдения, что многие пациенты считают, что у них было счастливое детство, пока анализ не покажет, насколько равнодушными, безучастными, а временами жестокими были их родители. Они заблокировали свои ранние воспоминания, слишком болезненные и устрашающие, чтобы их принять.
Следующий случаи иллюстрирует нарушение идентичности, которое происходит, когда сексуальность человека не воспринимается и не ценится. Дженни очень интеллигентная женщина после тридцати лет, психотерапевт, обратилась ко мне за консультацией из-за значительных трудностей в общении с людьми. Ей казалось, что люди по отношению к ней не открыты и не непосредственны. Она, в свою очередь, не могла быть такой по отношению к ним. Защищаясь, она приняла негативную позицию, делая вид, что она не хочет общения с людьми и не нуждается в них. Эта позиция не была подлинной, по защищала её от возможности быть отвергнутой и униженной. Дженни была расщеплена между стремлением познания и принятия и отрицанием чувств, что временами доводило её до безумия. Её боль была так велика, что она часами плакала в одиночестве. Когда она плакала в группе, было тяжело это видеть, так как никто не смог до неё дотронуться.
Кем была Дженни? Она сама не знала, так как пребывала в состоянии хаоса. Её тело указывало на причины этого замешательства. У неё была маленькая голова и сбитое хорошо развитое тело. Ее лицо выражало боль, печаль и горечь. Оно не было притягательным. Зато хорошо развитое и женственное тело Дженни могло нравиться. Ноги были сильными и производили впечатление настоящей. Она была независима как психически, так и финансово, но не эмоционально. В ее теле были видны участки напряжения, в основном в области рук, грудной клетки и таза.
Дисгармония между головой и телом Дженни могла быть интерпретирована следующим образом: голова и лицо представляли ее эго, ту часть тела, которую она показывала миру. Незначительная величина головы и выражение лица указывали на то, что ее эго болезненно травмировано и серьёзно повреждено. Полнота, жизненность, сила остальной части тела свидетельствовали о том, что она хорошо питалась в младенчестве. Повреждение эго и разрушение чувства "я" должны были иметь место в более позднем возрасте, скорее всего, в эдиповой фазе, когда развивалось ее эго.
Дженни была единственной девочкой в семье, у неё было шесть братьев. Легко себе вообразить, что она была объектом наблюдения семи пар мужских глаз. Их заинтересованность ею как женщиной, могла дать ей чувство, что ей восхищаются и ее желают. К сожалению, дела пошли иначе. Она рассказала об инцидентах, которые показались мне шокирующими. Временами братья окружали ее и писали на псе. Она думала, что мать знала об этом, но не делала ничего для того, чтобы удержать мальчиков. Отца чаще всего не было дома, и девочка не могла надеяться на какую-либо помощь от него. Она описала его как человека пассивного. По мнению Дженни, отец был сердечен по отношению к ней. Это чувство и тот факт, что он воспринимал ее как существо другого пола, позволили ей поддерживать позитивные сексуальные чувства. Однако его сексуальная заинтересованность дочерью возбудила ревность матери, от чего отец не смог её защитить.
Мать вызывала у Дженни ужас. Она критиковала ее и часто била по лицу. Когда мы анализировали ее отношения с матерью, Дженни поняла, что мать носила в себе следы безумия. Она описала случай, когда она, мать, брат и его семья ехали на автомобиле через Швейцарию. Мать попросила брата, чтобы он притормозил, пересела за руль и повела автомобиль по альпийским дорогам с такой скоростью, что Дженни была уверена, что она потеряет контроль над управлением, и все они погибнут в ужасной катастрофе. Однако мать ежедневно повторяла, что это Дженни безумна, а иногда попросту так ее и называла.
Нет ничего удивительного в том, что Дженни думала, что, наверное, она сумасшедшая. В определенном смысле так оно и было, так как она не имела ясного образа своего внутреннего мира и окружающей действительности. Маленький ребенок не в состоянии распознать сумасшествие матери, разве что если она находится в больнице или ее состояние определили остальные члены семьи. Ребенок берет на себя вину за странное поведение матери, так как она является основой и реальностью его жизни и ставить под вопрос эту реальность почти невозможно. Как ребенок, Дженни чувствовала, что ее женственность возбуждает братьев, но они относились к ней с враждебностью и свысока. Их поведение можно объяснить только тем, что они инстинктивно чувствовали негативное отношение матери к девочке и следовали ей. Одновременно они разряжали на Дженни свой гнев на мать, которую также боялись. Дженни была козлом отпущения.
