У Вашида, который наиболее полно сообщает нам о книге д'Эрвея, мы находим, что этот автор высказывается следующим образом о кажущейся бессвязности сновидений. «Представления сна являются копией идеи, видение – лишь придаток. Установив это, нужно уметь следовать за ходом идеи, анализировать ткань сновидения, бессвязность тогда становится понятной, самые фантастические концепции становятся фактами обыденными и логичными» (с. 146). «Самые странные сны для умеющего проанализировать их становятся логически обусловленными, разумными» (с. 147).
И. Штерне обратил внимание на то, что один старый автор Вольф Давидзон, который был мне неизвестен, защищал в 1799 г. подобный взгляд на бессвязность сновидений (с. 136): «Странные скачки наших представлений в сновидении имеют свое обоснование в законе ассоциаций, но только эта связь осуществляется иногда в душе очень неясно, так что нам часто кажется, что мы наблюдаем скачок представлений в то время, как в действительности никакого скачка нет».
Шкала оценки сновидения как психического продукта чрезвычайно обширна в литературе; она простирается от глубочайшего пренебрежения, с которым мы уже познакомились, от предчувствия до сих пор еще не найденной ценности вплоть до переоценки, ставящей сновидение значительно выше душевной деятельности бодрственной жизни. Гильдебрандт, который, как мы знаем, дает психологическую характеристику сновидения в трех антиномиях, резюмирует в третьем из противоречий конечный пункт этого ряда следующим образом (с. 19): «Оно находится между повышением и потенциацией, доходящей нередко до виртуозности, и решительным понижением и ослаблением душевной деятельности, доходящей иногда до низшего уровня человеческого».
«Что касается первого, то кто же не знает по собственному опыту, что в творчестве гения сновидения проявляется иногда глубина и искренность чувства, тонкость ощущения, ясность мысли, меткость наблюдения, находчивость, остроумие – все то, что мы по скромности нашей не признали бы своим достоянием в бодрственной жизни? Сновидение обладает изумительной поэзией, превосходной аллегорией, несравненным юмором, изумительной иронией. Оно видит мир в своеобразном идеализированном свете и потенцирует эффект своих интересов часто в глубокомысленном понимании их сокровенной сущности. Оно представляет нам земную красоту в истинно небесном блеске, окружает возвышенное наивысшим величием, облекает страшное в ужасающие формы, представляет нам смешное с несравненным комизмом. Иногда после пробуждения мы настолько преисполнены одним из таких впечатлений, что нам кажется, будто реальный мир никогда не давал нам ничего подобного».
Невольно задаешься вопросом, неужели по отношению к одному и тому же объекту мы слышали столь пренебрежительные замечания и столь воодушевленный панегирик? Неужели же одни упустили из виду абсурдные сновидения, а другие – полные смысла и жизни. Но если встречаются те и другие сновидения, которые заслуживают той и другой оценки, то разве не пустое занятие искать психологической характеристики сновидения? Разве недостаточно сказать, что в сновидении возможно все, начиная от глубочайшего понижения душевной деятельности вплоть до повышения ее, необычайного даже для бодрственной жизни? Как ни удобно это разрешение вопроса, ему противоречит то, что лежит в основе, в стремлении всех этих исследователей сновидения: по мнению всех их, существует все же общеобязательная по своей сущности характеристика сновидения, устраняющая все вышеуказанные противоречия.
Нельзя отрицать того, что психическая деятельность сновидения встречала более охотное признание в тот давно прошедший интеллектуальный период, когда умами владела философия, а не точные естественные науки. Воззрения, как например Шуберта, что сновидение является освобождением души от оков чувственности, от власти внешней природы и аналогичные воззрения младшего Фихте (Ср. Гаффнер и Спитта) и других, которые все характеризуют сновидение как подъем душевной жизни, кажутся нам в настоящее время мало понятными; сейчас с ними могут соглашаться лишь мистики и религиозно настроенные люди. Остроумный мистик Дю Прель, один из немногих авторов, у которых я хотел бы просить извинения за то, что я пренебрег ими в предыдущих изданиях этой книги, говорит, что не бодрст-венная жизнь, а сновидение является воротами к метафизике, поскольку она касается человека (Philosophic der Mystik, с. 59).
Развитие естественно-научного образа мышления вызвало реакцию в оценке сновидения. Представители медицины скорее других склонны считать психическую деятельность сновидения ничтожной и незначительной, между тем как философы и непрофессиональные наблюдатели – любители психологи, мнением которых нельзя пренебрегать именно в этой области, все еще придерживаются народных воззрений, признавая высокую психическую ценность сновидения. Кто склоняется к преумалению психической деятельности сновидений, тот в этиологии последнего, вполне понятно, отдает предпочтение сомагическим раздражениям; тому же, кто признает за грезящим субъектом большую часть его способностей, присущих ему в бодрственном состоянии, тому нет никаких оснований не признавать за ним и самостоятельных побуждений к сновидениям.
Из всех форм психической деятельности, которую при трезвом сравнении следует признавать за сновидениями, наиболее крупная – это работа памяти; мы уже касались подробно ее рельефных проявлений. Другое, нередко превозносимое прежде преимущество сновидения, – то, что оно способно господствовать над временем и пространством, – может быть с легкостью признано иллюзорным. Гилъдебрандт говорит прямо, что это свойство бесспорная иллюзия; сновидение не возвышается над временем и пространством иначе нежели бодрственное мышление, потому что оно само является формой мышления. Сновидение по отношению к понятию времени обладает еще другим преимуществом и еще в другом смысле может быть независимо от времени. Такие сновидения, как, например, вышеописанное сновидение Мори о его казни на гильотине, доказывает, по-видимому, что сновидение в короткий промежуток времени концентрирует больше содержания, нежели наша психическая деятельность в бодрственном состоянии. Это наблюдение оспаривается, однако, различными аргументами; последние исследования Ле Лоррена и Эггера «о мнимой продолжительности сновидений» положили начало интересной полемике, не достигшей еще, однако, результатов в этом трудном и сложном вопросе. Дальнейшую литературу и критическое обсуждение этой проблемы см. в парижской диссертации Тоболовской (1900).
По многочисленным сообщениям и на основании собрания примеров, предложенных Шабанэ, не подлежит никакому сомнению, что сновидение способно продолжить интеллектуальную работу дня и довести ее до конечного результата; в равной мере бесспорно и то, что оно может разрешать сомнения и проблемы и что для поэтов и композиторов может служить источником нового вдохновения. Но если бесспорен самый факт, то все же толкование его подлежит еще большему принципиальному сомнению. (Ср. критику у Г. Эллиса, World of Dreams, с. 268).
Наконец, утверждаемая божественная сила сновидения представляет собою спорный объект, в котором совпадают преодолимое с трудом сомнение с упорно повторяемыми уверениями.[16] Авторы эти избегают – и с полным основанием – отрицать все фактическое относительно этой темы, так как для целого ряда случаев в ближайшем будущем предстоит возможность естественного психологического объяснения.
е) Моральное чувство в сновидении.
По мотивам, которые становятся понятными лишь при выяснении моего собственного исследования сновидений, я из темы о психологии сновидении выделил частичную проблему того, в какой мере моральные побуждения и чувства бодрственной жизни проявляются в сновидениях. Противоречия большинства авторов, замеченные нами относительно отеческой деятельности в сновидении, бросаются нам в глаза и в этом вопросе. Одни утверждают категорически, что сновидение не имеет ничего общего с моральными требованиями, другие же, наоборот, говорят, что моральная природа человека остается неизменной и в сновидении.
Ссылка на повседневные наблюдения подтверждает, по-видимому, правильность первого утверждения. Иес-сен говорит (с. 553): «Человек не становится во сне ни лучше, ни добродетельнее: наоборот, совесть как бы молчит в сновидениях, человек не испытывает ни жалости, ни сострадания и может совершать с полным безразличием и без всякого последующего раскаяния тягчайшие преступления, кражу, убийство и ограбление».
Радешток (с. 146): «Необходимо принять во внимание, что ход ассоциаций в сновидении и соединение представлений происходят без участии рефлекса, рассудка, эстетического вкуса и моральной оценки; в лучшем случае оценка слаба и налицо полное эстетическое безразличие».
