укрыться, и постоянно нарушает его границы, контролируя каждый шаг и проверяя личные вещи и сообщения. Моя мама частенько зачитывала вслух мою переписку с друзьями, когда я общался с ними в чатах. Причем, читая, она нарочно кривлялась так, чтобы слова звучали по-идиотски. И, к сожалению, это сработало – в конце концов я перестал преписываться с друзьями и замкнулся в себе. На что мама тут же заявила, что со мной просто никто не хочет дружить.
Как-то раз в третьем классе я совершил ошибку и позвал в гости друга. Я сказал, что это было ошибкой, потому что мама устроила такое шоу, какого мне еще не доводилось видеть. Она принесла нам тарелку с печеньем и, сев играть с нами в компьютерную игру, принялась расспрашивать друга о его маме. Не успел я опомниться, как друг засобирался домой – ему захотелось поскорее сбежать от моей мамы, которая вела себя так, будто он пришел в гости к ней, а не ко мне.
– В следующий раз пойдем к тебе, – пообещал я.
Вот только после этого случая он почти перестал со мной общаться. Разумеется, мама тут же заявила, что я сам виноват, потому что не умею развлекать гостей.
– Учись у меня, – резюмировала она, глядя на меня сверху вниз.
Что я мог на это возразить?
Помню, я по наивности ждал, что она извинится, когда поймет, что мой одноклассник не хочет со мной общаться из-за нее. Но я напрасно надеялся – нарциссы никогда не извиняются, и уж тем более перед детьми. Я полагал, что, может быть, мама искренне выскажет свое сожаление, когда мы останемся наедине, чтобы никто не узнал, какую неловкость она допустила. Но уже тогда я понял, что она ни за что в жизни не признает свою ошибку.
Повзрослев, я узнал, что многие дети росли в подобных условиях. Один или оба родителя разрушали их дружбу с другими детьми, выставляя их перед ними идиотами или грубо вторгаясь в их личное пространство.
Некоторые из историй, которые я расскажу в этой главе, служат прекрасным примером отношений, построенных на газлайтинге. Все имена героев изменены из соображений конфиденциальности.
Роберт (сейчас является владельцем службы по ремонту электромобилей)
Роберт вырос в состоятельной семье в Стоуни-Брук. Он вспоминал, что, когда они бывали в церкви или в магазине, к его родителям частенько подходили люди, чтобы сделать комплимент тому, какие замечательные у них дети.
Они спрашивали, где родители покупают нам одежду, к какому парикмахеру водят, и говорили, что наверняка у нас прекрасная няня – ведь мы так хорошо себя ведем.
Все семьи в Стоуни-Брук старались держать марку респектабельности и из кожи вон лезли, чтобы соответствовать высокому статусу. И, само собой, на детях это давление сильно сказывалось – они должны были быть идеальными во всех отношениях.
– Когда я был ребенком, меня одевали исключительно в брендовую одежду, – признавался Роберт. – Можете себе это представить? Маленький пацан в рубашке-поло от какого-нибудь крутого дизайнера? Ну не сумасшествие ли?! Из-за этих штанов и рубашек с брендовыми ярлычками я не мог, как все мальчишки моего возраста, нормально бегать по улице, я не мог ни испачкаться, ни залезть в лужу, ни свалиться со скейтборда и порвать джинсы на коленках. Я должен был и днем и ночью оставаться чистеньким, свежим, причесанным и отглаженным, как с картинки. Если по несчастью я случайно портил или пачкал какой-нибудь из своих крутых свитеров, дома меня неминуемо ждал скандал. Мама совала мне под нос чеки от моей одежды (она их зачем-то сохраняла) и отчитывала меня за мое наплевательское отношение к дорогим вещам.
– Ты хотя бы имеешь представление, сколько стоит этот свитер?! Вечно вывозишься в грязи! А платить за химчистку тоже ты будешь?! – вопила она.
Оглядываясь назад, я понимаю, что она использовала эту тактику, чтобы я просто сидел с ней дома все выходные. Она, видимо, до смерти боялась, что у меня появятся друзья, и в прямом смысле слова платила за то, чтобы я оставался один.
Но больше всего я ненавидел, когда она начинала сравнивать меня с моим старшим братом Сэмом. Что бы он ни делал – она всегда оценивала его на высший балл. Сэм в обед доедает все овощи! Сэм сам, до прихода домработницы, наводит порядок в своей комнате! Сэм всегда и всем улыбается! Если бы Сэма можно было канонизировать, мама бы постаралась это устроить, настолько он в ее глазах был безупречным, чуть ли не святым.
– Почему ты не можешь вести себя как Сэм? – вздыхала она, глядя на меня с отвращением.
Но внезапно в один прекрасный день ее отношение менялось, и я занимал место ее любимчика, а Сэма скидывали с пьедестала. Что хуже всего, я в это верил. Мама обнимала меня и говорила:
– Ты знаешь, что ты идеальный ребенок?
От этих ее слов я чувствовал себя чуть ли не на седьмом небе!
Несколько дней подряд мы ходили с мамой есть мороженое, и теперь уже Сэма не брали с собой. Мама отказывалась проверять его домашние задания и говорила, что вечно он одет как попало. Хотел бы я сказать, что в конечном итоге очнулся от наваждения, но я был еще слишком мал. Я заглатывал наживку как огромный кусок шоколадного мороженого в вафельном рожке.
Думаю, не удивлю вас, сказав, что счастье длилось недолго. Да оно и не должно было длиться долго. Маме просто нравилось сталкивать нас с братом лбами, чтобы не дать нам сблизиться. Так и вышло: даже сейчас у нас с Сэмом довольно натянутые отношения. В детстве мы постоянно дрались. Мама нас разнимала и тут же принимала либо мою, либо его сторону, а проигравшего оставляла без поддержки.
В результате мамина тактика привела к тому, что к подростковому возрасту я напрочь потерял уверенность в себе и стал бояться пробовать что-то новое. Даже клуб юных астронавтов в школе казался мне чем-то недостижимым. И все же меня привлекали математика и естественные науки, потому что, занимаясь этими предметами, я чувствовал себя как в своей тарелке. Я был уверен, что это мое. И слава богу, мне хватило ума не рассказывать о моих увлечениях маме.
Все детство и юность я был убежден, что ничего собой не представляю. Мама постоянно с кем-то меня сравнивала – и, как правило, не в мою пользу. В восемнадцать лет, когда я собрался съезжать из родительского дома, мама сказала, что больше не будет давать мне деньги. «Да на здоровье, –
