— Да ладно. Ты просто не спеши, к беременности как следует подготовься, про прогулки–зарядки не забывай, и все пучком будет, — подбадривала Юлька.
Малина с ней не согласилась:
— Почему не спеши? Я вот надеюсь, что Антонина скоро в сад пойдет — и я смогу, наконец, работу найти. Мне, наоборот, больше нравится, когда один за другим. Отрожала — и работай себе, не отвлекайся на памперсы.
— А я вот тоже не представляю, как Юрашу делить с кем-то еще… По–моему, я тогда не смогу полностью реализовать весь его потенциал. И вообще, с одним-то столько проблем, а когда двое — даже не представляю, как все успеть. — Наташка иногда умела разговаривать по–человечески.
— Дура ты, Наташк, хоть и умная. Когда их двое, с ними проблем вдвое меньше! Они сами играют, старший за младшим приглядывает, и в твоем внимании не так остро нуждаются. Вон Катерине, наоборот, льстит, что ей доверяют ребенка и что она для него образец для подражания. И сама я гораздо спокойнее со вторым. Знаю, что все пройдет, даже зубы! — у Юраши как раз на днях полезли моляры, так что тему Юлька затронула более чем актуальную.
— Ой, но когда болеют вместе — это все-таки ужасно… — Малина, как обычно, жаловалась.
— Да брось ты, когда болеют по одному — тоже не легче, — возражала Юлька: — Знаешь, умные люди говорят, что когда детей двое, любовь удваивается. Страшно, конечно, пока беременная ходишь и пытаешься себе это представить. Но потом, когда рожаешь, понимаешь, какой это кайф! Ни с чем не сравнить! — Юлька воодушевленно агитировала нас с Наташкой: — Материнский капитал, кстати, заодно оформишь…
— Толку с него, этого капитала, — вставила Малина свою ложку дегтя, которую Юлька проигнорировала, повернувшись ко мне:
— Короче, кончай кормить и айда за вторым! — похоже, мое мнение тут никого особенно и не интересовало.
— Ладно, уговорила. Подумаю, — сказала я, решив, что теперь если посмотрю «Мэри Поппинс», ни за что не скажу девчонкам. Дело в том, что я там тоже в конце всегда реву, когда Мэри Поппинс улетает…
А тест на беременность и вправду куплю. Пусть в аптечке лежит. Мало ли…
Если честно, я не очень помню, когда это началось. Но в какой-то момент в возрасте между годом и двумя с Нюсей стало трудно. Сначала просто нелегко, потому что онасопоказывала куда-то пальчиком и требовала «Ы!» Ни один из приходящих мне в голову вариантов этого «ы» ее не устраивал, она страдала и очень сердилась на мою непонятливость. К двум годам стало совсем тяжко.
Раньше мы с Гошкой называли Нюську «дочь наша Будур», а после второго дня рождения стали звать «дочь наша Небудур», потому что «не буду!» ребенок стал говорить почти всегда. Ладно бы еще со спокойной интонацией. Так она сходу брала скандально–повизгивающие нотки и вне зависимости от родительской реакции (скажем, конструктивного объяснения, почему все-таки, описавшись на улице в марте, лучше пойти домой) моментально переходила к истерике.
Причем начиналось это всегда на ровном месте и создавало ощущение, что ни предотвратить, ни предугадать начало очередного концерта невозможно. Нюся могла быть вполне милым ребенком, но стоило предложить погулять, как она, кривя рот, возмущалась «Дома!» — а на реплику «Ладно, останемся дома», — требовала немедленного «Гаять!» Продолжаться такая дискуссия могла около часа, совершенно безрезультатно, изматывая неопределенностью обе стороны. Я не понимала, чего же она все-таки хочет, и бесилась, и она не понимала, чего же на самом деле хочет, и страдала.
Наташка жаловалась, что Юраша тоже стал совершенно невыносим, хотя на площадке я этого не замечала. «Это у них terrible two, — уверенно заявила подруга по телефону, когда я пожаловалась на очередное выяснение отношений с Нюсей. — Кризис двух лет. Я вчера полночи англоязычный Интернет на эту тему читала». Я хорошо помнила институтский курс возрастной психологии. Кризисов психологи открыли немало: новорожденный, год, три, семь, подростковый и т.д., но о двух годах нигде не упоминалось! Когда я позвонила за разъяснениями Светке, как самому доступному из психологов, она долго и путано объясняла про возрастные новообразования, размытые сроки и то, что кризис года может сдвинуться на два, или кризис трех лет начаться раньше времени… Светка сказала, что и сама не раз сталкивалась с детьми, у которых в возрасте двух лет, особенно в связи с резким появлением развернутой фразовой речи, наблюдались явления, очень похожие на то, что я описываю. Причем, кризис года и кризис трех лет проходили у этих детей в положенное время. Потом она процитировала каких-то психоаналитиков, выделявших именно в двухлетнем возрасте кризис воссоединения, описывая его так: «Принятие ребенком своей эмоциональной отдельности, развенчание иллюзии всемогущества — болезненный процесс, часто сопровождаемый драматической борьбой с матерью».
О да, борьба с матерью у нас была налицо, и еще какая. Причем мать находилась в далеко не лучшей эмоциональной форме и сама была не прочь с кем-нибудь побороться. В голове при этом вертелось: «Докатилась! А еще педагог!» Спасибо окружающим, они не озвучивали этот упрек, а то я… в общем, подала бы дочери далеко не лучший пример поведения в конфликтной ситуации.
В продолжительных внутренних диалогах я убеждала сама себя в том, что психологам стоит поверить. Уж, по крайней мере, Светка меня не стала бы обманывать. Ведь у самых разных детей, которых растят совсем непохожие мамы, вот уже много лет случаются периоды совершенно однотипного «неадекватного» поведения. Значит, это не я плохая мать или у Нюси такой скверный характер. Выходит, это возраст. А я была железно уверена, что у любого возрастного этапа есть замечательная особенность: проходить.
Все это я усвоила и очень убедительно объясняла себе, когда Нюська была мила и спокойна; например, во сне. Но после каждой ее новой истерики я опять начинала сомневаться: может, мы слишком баловали Нюсю? Напрасно не говорили ей «нет» (хорошо еще об отсутствии регулярной порки я не сожалела, хотя в некоторые моменты была близка уже и к этому)? Может, мне стоит быть тверже, решительнее? Может, мы действительно вырастили монстра, предупреждали же нас бабушки?
Бабушки вообще много чего говорили, и вслух они высказывали явно не все, но даже десятой части хватало мне для паники. «У нас, — утверждали они, — такого никогда не было. Сколько детей вырастили, все вели себя замечательно. И никаких ваших кризисов не наблюдалось. Это нынешние психологи выдумали, чтоб денег заработать». Вообще-то, когда росли мы и наши родители, их мамы, теперешние бабушки, работали, отдав детей в ясли и садики. Так что подобные воспоминания вряд ли соответствуют действительности. Но я в порыве душевных терзаний начинала им верить и жаловалась Светке. Она опять повторяла то, что я и так знала: кризисы «выдуманы» давно, когда психологи еще вообще никаких денег за работу не получали. И обнаруживались у детей, которых растили совсем не так, как нынешних, и в очень разных странах и культурах. И вообще, если бабушки правы, то ни я, ни мой муж не прошли через эти периоды, и ничего хорошего в этом нет.
— Ты пойми, кризис — не просто капризы. Ребенок выходит на новый уровень отношений. Сначала он — часть мамы, потом начинает от нее отделяться физически, пространственно, осваивая ползание и ходьбу, и психологически, отстаивая свое «я».
Я понимала. Но теория категорически меня не устраивала. Да, ребенку важно отделяться, но пусть это происходит как-нибудь по–другому и вообще без моего участия:
— Ты мне объясни, что делать! Я скоро на стенку полезу от ее истерик! — кричала я в трубку.
— Мариш, я уверена, ты все делаешь правильно. Ты иногда даешь Нюсе отстоять свое мнение, порой идешь на компромисс, бывает, стоишь на своем. Она еще маленькая, относительно легко переключается. Попробуй организовать что-нибудь очень интересное рядом с ней, глядишь, отвлечется от рыданий. Ты, главное, сама не заводись, когда она скандалит.
— Не могу! Она накричится — и снова бодренькая, играет, как ни в чем не бывало, а я потом полдня как выжатый лимон.
— А ты старайся. Истерики усиливают зрители, если их нет, то и скандалить неинтересно. Путь игнорирования — один из возможных вариантов. Ведь активно включаясь в скандал и выполняя все требования Нюськи, ты закрепляешь такую модель поведения: «Поноешь, поскандалишь — дадут». Вот этого делать точно не стоит.
Очень многое зависит от ситуации. Потому что если в каждом случае обламывать — передавишь. Тоже ничего хорошего. Лучше чаще ставь свою дочь перед выбором: «Будешь есть котлетку или суп?» — и тогда вопрос о том, идти ли обедать, уже, вроде, и не встает. Можно попробовать «вредные советы», когда озвучиваешь противоположное тому, что хочешь, хотя это скорее к трем годам пригодится.
