— Но у меня некому смотреть за Нюськой, кроме мужа. Не буду же я каждый раз звать Наташку, когда соберусь в туалет! — защищалась я от ее слепящего блеска. — И вообще, хочется быть красивой уже к приходу мужа, а не вручать ему ребенка в дверях, убегая в ванную… В конце концов, я же образец женственности для дочери! Ну, и для супруга хотелось бы остаться кем-то, кроме матери его детей.
— Да–да, и не у всех старшие дети такие, что на них можно младшеньких оставить! — вставила Малинка.
— Бросьте. Тоже мне, нашли проблему. При желании все можно успеть, даже маски. А если нет желания, то нечего на детей сваливать, — отчитала нас Совершенная Леди. — Меня скорее волнует вопрос растяжек на груди и животе, с которыми уже ничего не сделаешь.
— Если так, то для меня интереснее вопрос, куда вообще делись мои грудь и живот после родов и кормления. Сверху все висит, и снизу тоже. И как быть? Мать — это, конечно, почетно, но неужели сей статус обязательно подразумевает отсутствие привлекательной внешности, по крайней мере, до достижения ребенком детсадовского возраста? — Растяжки у меня тоже были, но их хотя бы можно было прикрыть одеждой.
— У тебя висит, а у меня — пухнет! Иногда достаю вещи пятилетней давности и страдаю: некоторые почти не носила! И уже никогда не смогу, судя по всему… — пожаловалась Малина.
— Слушайте, что вы разнылись? Такое ощущение, будто я забрала ваши девичьи фигуры, и теперь вы спрашиваете, куда я их спрятала и когда верну! К кому претензии, мамаши? Не устраивают «ушки спаниеля» вместо нормальных сисек, предохраняться надо было! А сейчас поздняк метаться. Ты теперь не женщина, а баба, вот и не выеживайся! — вдруг рявкнула Юлька, повернувшись ко мне.
— Не, ну, что ты так сразу-то… Мы с тобой чисто по–женски делимся, а ты ругаться… — Малина надеялась, что Юлька выдаст рецепт моментального возвращения молодости, и совсем не ожидала такой резкости.
— Правда, чего ты сердитая такая?
— Чего–чего… Разводиться собираюсь.
— Ого… А что так? И ничего нельзя сделать? А как же Лерка? Может, помощь нужна? — засуетилась Малина.
Я молчала, уверенная, что Юлька и сама захочет все рассказать. На удивление, она не спешила сообщать подробности. Но под нашими встревоженными взглядами, ее, наконец, прорвало:
— Да на фиг он мне нужен? Нет, объясните, девочки, зачем нужен муж? Я что, денег не смогу заработать? Смогу! Детей не воспитаю? Да он их и так почти не видит, тоже мне папаша! Если будет по суду с ними раз в неделю встречаться, получится чаще, чем сейчас! Может, хоть подарки дарить начнет. И у меня сил больше останется, если перестану на него дома ишачить, а то покушать мы, видите ли, любим вкусно, и одеваться, конечно, предпочитаем в чистое! Ну хоть бы пальцем пошевелил! Вот я и подумала, зачем он мне нужен? Я для него — кухарка, прачка, уборщица, нянька, наложница, медсестра… Да пошел он! Хочу быть просто человеком!
— Ой, Юльк, ты молодец! — неожиданно поддержала ее Малинка. — Я на такое никогда не решусь! Выросла без отца и стараюсь теперь, чтобы дети одни не остались, со мной только… Пока они маленькие были, когда Тоня только родилась, верила, что муж изменится, а теперь понимаю, лучше не будет, только хуже… Но чтобы я одна — вообще не представляю… Так вот и живу…
— А как же «Я и лошадь, я и бык…»? —я вспомнила, что мы уже обсуждали тему безотцовщины и предыдущий Юлькин развод. Тогда ей тоже не нравилось быть и бабой и мужиком в одном флаконе.
— А так, что «Я его слепила из того, что было, а потом так долго себе руки мыла», как кто-то сказал… — огрызнулась Юлька.
— Слушайте, девочки, я надеялась, что мы просто поболтаем про то, как ухаживать за собой… — я неожиданно вспомнила, с чего начались все эти разговоры…
— Ну, да. Как в анекдоте: «Пропала собака…» — Юлька вздохнула и неожиданно совершенно спокойно стала прощаться, собирая из песочницы игрушки: — Ладно, девочки, пойду я. Отрепетировала с вами, теперь надо все это главному зрителю изобразить, чтоб убедительно было...
Видимо, Станиславский сказал бы «Верю» премьерному исполнению, потому что Юлькин муж, испугавшись, клятвенно пообещал исправиться, и после того разговора они прожили вместе еще около года. А я с тех пор тему внешности в разговорах с подругами старалась обходить. На всякий случай. А то мало ли, каких от кого жертв требует красота…
Как-то мы с Нюсей смотрели мультик «Мама для мамонтенка». Дочке понравился «слоненок» и его песенка, но она не поняла двух вещей: в чем, собственно, было дело, и почему я реву. Когда я рассказала про это девчонкам в песочнице, они чуть ли не хором стали интересоваться, сделала ли я тест на беременность. Все возражения, что я всегда плачу от этого мультфильма, ими отклонялись. Слово за слово, речь пошла о том, какова оптимальная разница между детьми и когда стоит «идти за вторым».
Малина была сильно удивлена фактом, что при грудном вскармливании можно забеременеть, даже если не возобновился цикл. На юлькин рассказ о том, как вообще устроен женский организм, что такое овуляция и почему она происходит за две недели до «красных дней календаря», Малина выдала потрясенное: «Как ты хорошо анатомию помнишь!» А ведь эта «анатомия» напоминала ей о себе вполне регулярно на протяжении уже лет пятнадцати. Юлька воспользовалась ситуацией и выдала нам все свои богатые теоретические познания в акушерстве и гинекологии, подкрепленные практическим опытом вынашивания двоих детей.
Хотя Малина больше рожать не планировала, а Наташка и так все знала, Юлька возвестила нам (обращаясь, в основном, ко мне), что перерыв между родами ни в коем случае не должен быть меньше трех лет:
— После окончания лактации перед наступлением следующей беременности должно пройти не меньше полугода!
— А как же тогда погодок рожают без всякого перерыва? — меня этот вопрос волновал скорее теоретически, тем не менее, было интересно.
— С одной стороны, чем меньше интервал между родами, тем легче они будут проходить, потому что тело хорошо «помнит» весь процесс, — пришлось признать Юльке: — Но с другой, тем больше нагрузка на твой организм, который еще не полностью восстановился. Так что беременность, возможно, будет проходить тяжелее.
— А что, если большая разница между детьми — легче?
— А тогда повышаются риски, связанные с возрастом мамы и общим состоянием ее здоровья, которое с годами редко улучшается.
Наташка от лица мировой педагогики и психологии предложила ориентироваться на детей:
— В принципе, чем ближе возраст сиблингов, тем больше у них общих интересов. Но ребенку в 1–2 года еще очень нужна материнская забота. А в 3–4 он объективно более самостоятелен, что чисто физически легче для беременной мамы. При этом специалисты рекомендуют, чтобы по возможности рождение младшего не совпадало со стрессовыми событиями в жизни первенца: поступление в детский сад, школу, переезд. За четыре года разницы ратуют и сторонники максимальной естественности. По их мнению, первый ребенок уже удовлетворил свои потребности в маме и готов уступить ее младенцу.
— Слушай, у тебя что, книжка перед глазами? Ты как по написанному читаешь! — поразилась Малина.
— А по мне семь лет — отличная разница, — возразила Юлька: — Успела отдохнуть от пеленок–распашонок, Катерина уже сама стала помощницей. Как раз хорошо совпало с началом ее учебы то, что я засела с Лерычем и много времени провожу дома. А то проводила бы она целые дни на продленке.
— Ну, тебе проще, у тебя девочка. А наш Алеша просто жутко ревновал… И беременной мне нелегко приходилось — токсикоз замучил, хотя врачи говорили, что во второй раз все проходит легче… Спать хотелось жутко, а у Лешки сплошные капризы, истерики… Когда он-то в животе был, мне не надо было ни за кем гоняться, могла в любой момент прилечь… А с Антониной вдвое тяжелее оказалось… Еще и зубы стали портиться, тахикардия началась. Иногда так сердце колотилось, думала, выпрыгнет!
— Говорят, если первая беременность тяжело протекала, вторая легче переносится. Но иногда бывает и наоборот. Я вот с обоими летала, хоть и большая разница между ними, а некоторые еле ползают. Ну, и домработница — это, конечно, наше все, особенно, во время беременности, — поучала Юлька. — Я маму перед вторыми родами пытала, выспрашивала, точно ли они не такими тяжелыми будут или лучше на анестезию заранее договариваться. Она сказала, что акушерство — вторая наука после хиромантии, так что ничего предугадать нельзя.
— Слушайте, девочки, я вас сейчас наслушаюсь, и вообще на второго не решусь. — Мне удалось, наконец, влезть в разговор «старших товарищей». — И тяжело носить, и за старшим не угнаться, и потом тоже полная неизвестность. Я вообще не могу сейчас представить, как можно любить кого-то, кроме Нюськи. Да и она, подозреваю, не придет в восторг от того, что на меня будет претендовать кто-то еще.
