Одна из главных причин этой ситуации связана с фактором, который в различных концепциях моральной социализации выделяется в качестве одного из основных. Ж. Пиаже считал таким фактором уровень развития интеллекта (Piaget, 1932). Вообще, согласно Пиаже, существует онтогенетическая связь между когнитивным и моральным «рядами», причем ведущая роль в их синхронном развитии принадлежит когнитивному «ряду». Аналогичные взгляды высказывал и Л. Колберг (Kohlberg, 1984). При этом эмпирические исследования продемонстрировали, что уровень морального развития коррелирует с уровнем образования[37], который, в свою очередь, тесно связан с уровнем интеллекта (Al-Ansari, 2002). Подтвердили они также существование высокой корреляции между уровнем морального развития и когнитивной сложностью (Jaffee, Hyde, 2000), которая тоже непосредственно связана с уровнем интеллекта. Большая нагрузка ложится и на интуицию, а стало быть, и на лежащие в ее основе неосознаваемые процессы. «Мораль, характеризующая низкодифференцированные системы культуры, не проявляется в субъективном плане в качестве четких законов и инструкций, основана на „чувствовании“, а не на „знании“», – пишут Ю. А. Александров, В. В. Знаков и К. А. Арутюнова (Александров и др., 2010, с. 345). Большое значение имеет и эмоциональный интеллект: неспособные сопереживать люди редко бывают высоконравственными. Эмпирические исследования продемонстрировали также, что чувство ответственности за свои действия перед обществом имеет в своей основе такие психологические процессы, как эмпатия, сострадание, сочувствие, сопереживание и др. (Miller, 2005). Важным качеством нравственных (в данном случае не высоко-, а просто нравственных, т. е. уважающих хотя бы основополагающие нравственные принципы) людей является также регулярно испытываемый ими когнитивный диссонанс по поводу нравственных дилемм (Гулевич, 2010), тоже производный от уровня интеллектуального и эмоционального развития личности. Нравственный человек, на наш взгляд, регулярно сомневается в достаточной справедливости принимаемых им нравственных решений, в то время как лишенный этого качества «когнитивно простой» человек не склонен к «душевным страданиям». В этой связи уместно процитировать Г. С. Померанца: «История – это прогресс нравственных задач. Не свершений, нет, – но задач, которые ставит перед отдельным человеком коллективное могущество человечества, задач все более и более трудных, почти невыполнимых, но которые с грехом пополам все же выполняются (иначе все бы давно развалилось)» (Померанц, 1991, с. 59). Действительно, если бы люди не испытывали сомнений по поводу моральной допустимости новых возможностей, постоянно открываемых перед ними научно-техническим прогрессом, то этот прогресс уже давно было бы некому осуществлять, ибо такое человечество неминуемо себя уничтожило бы.
Хотя существует немало межкультурных различий в проявлении закономерностей морального развития, связанных главным образом со спецификой коллективистских и индивидуалистских культур[38] (Miller, Bersoff, 1998; и др.), эта закономерность выглядит достаточно инвариантной относительно специфических черт различных культур и народов, особенно в условиях «интернационализации моральных ценностей» (Keller et al., 2005). Таким образом, несмотря на частую встречаемость высокоинтеллектуальных и высокообразованных «злодеев»[39] (в мировой литературе он увековечен в образе профессора Мориарти А. К. Дойля), все-таки в общем и целом повышение образовательного и интеллектуального уровня населения способствует повышению нравственности. И наоборот: алкоголизм, наркомания, низкий уровень жизни, плохое питание, курение и другие вредные привычки, массовая беспризорность – снижают «средний интеллект» нации, а посредством этого – и уровень нравственности.
В этой связи уместно выделить две группы людей: 1) поступающие безнравственно по убеждению; 2) поступающие безнравственно по недомыслию. В первом случае человек прекрасно понимает социальную роль морали и необходимость нравственных принципов для нормального существования общества, но нарушает их, подчас с явным удовольствием, под влиянием самых разных мотивов: корысти, самоутверждения, удовольствия от глумления над общепринятыми ценностями и т. д. Во втором случае человек просто не понимает смысла этих норм и напоминает чеховского героя, который в отсутствие каких-либо дурных намерений свинчивал гайки с рельсов, не думая, к каким последствиям это может привести (т. е., в современных терминах, готовил теракты, не отдавая себе в этом отчета). Психологической основой безнравственных поступков в данном случае служит «задержка» моральной социализации, проистекающая из дефицита интеллектуальных способностей.
Важно отметить, что интеллектуальные способности достаточно многообразны и не сводятся только к общему уровню интеллекта или к тем интеллектуальным операциям, на которых делают акцент Ж. Пиаже и Л. Колберг, описывая моральное развитие ребенка. Сюда относятся также и эмоциональный интеллект, и рефлексивные способности, – в частности, способность (и желание) оценить, как твои действия воспринимаются другими, к каким последствиям они могут привести и т. п.
В данном контексте стоит нарушить сложившуюся традицию в понимании соотношения морали и нравственности, согласно которой «мораль – это форма общественного сознания, а о нравственности уместно говорить применительно к конкретному субъекту – как он усваивает известные всем моральные нормы, например, десять заповедей» (Знаков, 2011, с. 414). Оставив за моралью ту же «понятийную нишу» – системы правил, дифференцирующих добро и зло[40] и предписывающих, что следует, а что не следует делать, вынесем понятие нравственности на нетрадиционный для него уровень – уровень «неконкретного» субъекта, которым является социум в целом. Тогда, на данном уровне, можно будет выделить основные слагаемые этого понятия и, соответственно, реперные точки, на которые обычно опираются, говоря о нравственности того или иного общества.
На соответствующей систематизации основан описанный выше Индекс нравственного состояния общества (ИНСО)[41], фиксирующий такие слагаемые нравственной атмосферы общества, как уровень: 1) жестокости, 2) бесчеловечности, 3) несправедливости, 4) цинизма. Операциональным показателем 1-й характеристики служит количество убийств на 100000 жителей, индикатором 2-й – количество беспризорников (точнее, детей, оставшихся без попечительства родителей), индикатором 3-й – Индекс Джини, выражающий неравномерность распределения доходов, показателем 4-й – Индекс коррупции. Разумеется, можно использовать и другие индикаторы нравственности/безнравственности общества и другие способы их индикации, однако и описанный способ представляется вполне приемлемым, поскольку все подобные варианты операционализации и количественной оценки качественных явлений, по сути, «не догмы, а руководства к действию».
Если оценивать состояние нравов в нашей стране в рамках описанной схемы – как характеризуемое уровнем жестокости, бесчеловечности, несправедливости и цинизма, то положение дел выглядит плачевным в каждой из этой сфер, что проявляется в соответствующих показателях, приведенных выше (см. таблицу 7).
Таким образом, оценка нравственного состояния современной России, т. е. наших продуктов трансформации общих моральных принципов в индивидуальную нравственность, дает неутешительный результат (см. Юревич, Ушаков, 2010).
Кризис второго из выделенных нами элементов поддержания нравственности в нашем обществе – системы трансляции нравственных принципов с социального на индивидуальный уровень – очень отчетливо проявляется также в состоянии ключевых институтов моральной социализации, к числу которых принято относить семью и образовательные учреждения (Гулевич, 2010), а также «улицу» и средства массовой информации. Здесь следует подчеркнуть три основные тенденции: во-первых, атрофию некоторых институтов, например, общественных организаций советского времени; во-вторых, изменение относительной влиятельности существующих институтов, в частности, снижение авторитета школы и рост влияния СМИ; в-третьих, изменение их функций. «Традиционные институты социализации (семья, школа, учреждения профессионального образования, учреждения дополнительного образования, трудовые коллективы) утрачивают свое влияние. Образовавшиеся пробелы восполняются легкодоступными носителями информационного продукта, например, средствами массовой информации», – пишут С. К. Бондырева, Г. В. Безюлева и Д. В. Сочивко (Бондырева и др., 2010, с. 265). При этом, как отмечает В. А. Соснин, «значительные возможности влияния средств массовой коммуникации на массовую аудиторию обусловливаются тем обстоятельством, что их содержанием охватывается весь спектр психологического воздействия в диапазоне от информирования, обучения, убеждения до манипуляции» (Соснин, 2010, с. 327).
