Однако Липпмана интересовали не собственно механизмы воздействия на общественное мнение с помощью средств массовой информации, а проблемы прессы в связи с управлением в демократическом государстве, о которых он писал в своей более ранней работе «Свобода и новости» (Liberty and the News) (1920). «Решения в современном государстве, — писал он в этой, теперь малоизвестной, книге, — как правило, принимаются в результате взаимодействия, но не в результате взаимодействия Конгресса и исполнительной власти, а в результате взаимодействия общественного мнения и исполнительной власти». «Процесс управления происходит под влиянием «контролируемого общественного мнения» на администрацию. Этот сдвиг суверенитета «придал первостепенное значение достижению того, что называется согласием (consent)». Если суверенитет перешел от законодательной власти к общественному мнению, то тогда очевидно, что общественность должна получать правильную надежную информацию. Защита источников ее мнения должна стать „первостепенной проблемой демократии“»[17].
В отличие от более ранних авторов (Мильтон, Милль) Липпман считал, что гражданские свободы являются предпосылкой формирования реалистичного общественного мнения, но не служат его гарантией в силу сложности социальной среды и ограниченности нашего восприятия.
Исследования 40–50-х годов, например книга К. Манхейма «Человек и общество в эпоху преобразования» (1940)[18] или сочинение Й. Шумпетера «Капитализм, социализм и демократия» (1942)[19], как по своей проблематике (контроверза «знание — мнение» в контексте проблем управления демократическим обществом), так и по историко-социологическому подходу близки работе Липпмана. Авторы этого периода также обсуждают соотношение между общественным (народным) и людским мнениями и ответственность политиков за распознавание подлинно общественных интересов[20].
В «эпоху опросов» (К. Лэнг), начавшуюся в 60-е годы, дискуссии о природе общественного мнения и формах его существования обострились, поскольку измерения общественного мнения наглядно показали ловушки, в которые попадают исследователи общественного мнения. Это побудило Пьера Бурдье в 1972 году вынести общественному мнению свой знаменитый вердикт: общественное мнение не существует[21].
Сегодня эта дискуссия вылилась в контроверзу между социологами и специалистами по опросам. Патрик Шампань высказывается по этому поводу так: «Институты опросов, как и социологи, претендуют на научное измерение «общественного мнения», в то время как они лишь придали ему — при поручительстве науки — большее социальное существование. Разница в точках зрения специалистов по опросам и социологов, даже если ее чаще всего не замечают неспециалисты, значительна. Специалисты по опросам верят в существование «общественного мнения» как такового и стремятся к его максимально точному измерению, в то время как с социологической точки зрения это всего лишь коллективное верование, объективной политической функцией которого является обеспечение — в режимах демократического типа — одной из форм регулирования политической борьбы»[22].
В отечественной традиции «оптимистический» подход к общественному мнению (у Шампаня он приписывается «специалистам по опросам»), по-видимому, преобладает. В 60-е годы он был сопряжен с легитимацией социологии как самостоятельной научной дисциплины и обоснованием ее практической полезности[23]. В настоящее время этот подход актуализируется в связи с изменениями в обществе последних десятилетий[24]. Однако скептическая точка зрения («точка зрения социологов») также представлена. Вот что пишет Глеб Павловский в своей рецензии на книгу П. Шампаня, опираясь на российские реалии взаимоотношения между властью и средствами массовой информации: «Не составившись в инструмент выработки личных мнений, российские СМИ превратились в канал манипуляции элитами от лица масс — и соцопросы оказались находкой для манипулятора. «„Мнениями“ стали считаться простые ответы на вопросы о мнении, которые задавались посредством вопросников народу, а «общественным мнением» — распределение по мажоритарному принципу этих неоднозначных и неопределенных ответов…» (Шампань).
Пародия на один из принципов демократии налицо. При отсутствии интереса к ней как к работающей общественной системе (где такая в России?) опросы — вполне понятный человеку с улицы знак демократии — знак, заменяющий означаемое. Заменяющий навсегда»[25].
Внимательный читатель, вероятно, найдет в книге Липпмана мысли, которые перекликаются с этой филиппикой.
* * *
Уолтер Липпман является автором десяти монографий, тринадцати сборников статей и эссе, бесчисленного множества газетных статей, а также политических документов, среди которых особое место занимают знаменитые «Четырнадцать пунктов» американской программы послевоенного развития мира, в составлении и комментировании которых он принимал самое деятельное участие[26]. «Общественное мнение» считается одной из трех наиболее влиятельных книг Липпмана, которые характеризуют его как мыслителя[27]. Две другие — «Предисловие к морали» (A Preface to Morals) (1929) и «Очерки по социальной философии» (Essays in the Public Philosophy) (1995).
До того как взяться за написание «Общественного мнения» Липпман участвовал в социальных программах[28], написал несчетное число листовок, распространявшихся на фронте, приобрел немалый опыт политической работы. Несмотря на то, что внешне участие Липпмана в политических событиях этого времени выглядит как карьерный взлет исключительно молодого человека (Липпман вошел в состав группы Inquiry, созданной для написания «Четырнадцати пунктов», когда ему еще не было и тридцати), его участие в этом проекте было весьма драматичным. Напряженные отношения молодого политолога и журналиста с бюрократическим аппаратом, зависть менее удачливых коллег, наговоры тех, кого он критиковал в газетных публикациях, недоразумения в отношениях между ним и президентом Вильсоном[29], а в завершение — колоссальное разочарование по поводу заключительных решений Парижской мирной конференции. Отъезд Липпмана из Парижа его биографы описывают как личную капитуляцию.
Однако эти разочарования, а также его оправдавшиеся впоследствии прогнозы относительно того, что условия мирных соглашений несут в себе зародыш грядущих военных конфликтов[30], не помешали его успешной работе над рукописью. Он на время отошел от журналистики и поселился со своей первой женой Файей (Faye) Липпман в старом доме на Лонг-Айленде. Жена помогала ему в работе над рукописью, и он посвятил ей эту книгу.
Особенностью Липпмановского подхода к этой теме является соединение философского, психологического, исторического, политологического и социологического анализов[31]. Содержащиеся в книге образцы интерпретации газетных публикаций, речей политиков и проч. сегодня могли бы быть отнесены к разновидности дискурсивного анализа. Другие эмпирические исследования самого Липпмана остаются в ней за кадром (например, выполненное им совместно с Ч. Мерзом исследование репрезентации российских событий в течение трех лет, начиная с февральской революции 1917 года, в газете «Нью-Йорк таймс»[32]).
На формирование концепции Липпмана, выраженной в этой книге, повлияли Дж. Сантаяна, У. Джемс и Г. Уоллес, которые были его наставниками в Гарвардском университете, а также З. Фрейд и А. Бергсон. «Мировоззрение Липпмана как классического рационалиста формировалось в сумерках прогрессизма, которые сами прогрессисты принимали за восход. Уоллес учил его, что психология принципиально важна для исследования политики, что человеческий опыт — это альфа и омега любой продуманной политической теории. Джемс учил его, что мысль облечена в опыт и что идеи — это только предварительные конструкции этого опыта, отражающие как устремления человека, так и его любознательность. Из сочинений Фрейда Липпман понял необходимость внимания к природному и материальному началу, уважения к научному методу и понял необходимость их использования для достижения личной гармонии и социального взаимодействия… Липпман, размышляя в том же ключе, надеялся на радикальные социальные изменения и построение более справедливого общества, без осуществления широкомасштабного насилия. Он надеялся на лучшее человеческое будущее, не разделяя при этом какого-то жесткого представления о человеческой добродетели»[33].
«Смесь фабианского социализма и эмпиризма Уоллеса»[34] даже привела Липпмана на короткое время на службу к мэру города Шенектади[35], приверженцу социалистических идей. Со временем, правда, он отошел от социализма.
