Потому что (последняя эзотерическая истина в этой главе) человек занимается только тем, что ему важно. И психотерапевт, частный случай, занимается только тем, что ему самому помогло, иначе он – падла безобразная. Он лечит людей так, как вылечил себя (или как лечит). Я долго шел через голову, занимаясь анализом. И постепенно стал понимать, что голова думает в основном о сердце и о пипиське. А наш товар – нечто вроде карты каналов между ними.
Ну нет, всё, хватит эзотерических истин, переходим к основному тексту.
Об архетипических сюжетах
Дело на первый взгляд кажется невозможным. Количество сюжетов огромно. Как ввести в единую систему Спящую Красавицу, Синюю Бороду, Зевса, мальчика-с-пальчика и прочих, прочих, прочих? Я бы никогда не взялся за такой труд, если бы мне не казалась такая система натуральной, содержащейся в каждом из нас. Естественной, но не осознанной.
Каждый из нас на самом деле знает эти сюжеты. Каждый из нас знает базовую сюжетику человеческих путей, пусть смутно, подспудно, в виде простого здравого смысла, традиций, морали, расхожих анекдотов, сказок. Основная проблема понять и описать эти сюжеты заключается, мне кажется, вовсе не в объеме работы: описаны же миллионы видов насекомых, у которых вообще не разобрать, где хвост, где голова. Основная проблема заключается в том, что мы, человеки, находимся внутри этих сюжетов, и крайне склонны искажать ближайшее к себе поле.
И получается: чужие сюжеты неинтересны, а свои непонятны. И – будто сказочное заклятие! – чем интереснее, тем непонятнее. Огромна сила идентификации, то есть отождествления с "должной" ролью, когда все, что не "вмещается" в требуемый образ, становится невидимым для сознания. Огромна сила построения "персоны", то есть социально адекватного образа, заслоняющего реальные психологические происшествия. Огромны силы вытеснения "тени" – нежеланных, страшных, трудных сторон действительности.
И тем не менее, в реальной психотерапевтической практике мы постоянно видим, что осознавание, во-первых, возможно, и во-вторых, целительно. Видение собственной сюжетики, понимание своей роли и целостного действа, в котором эта роль разворачивается, полезно по меньшей мере настолько, насколько полезны открытые глаза; а часто имеет для людей критически важное значение.
(То, что я только что высказал, совершенно не очевидно для множества людей, и даже, кажется мне, для огромного их большинства в эмоционально значимых ситуациях. Давайте запишем этот гимн осознаванию как "символ веры". Весь данный труд делается внутри такой парадигмы, где "осознавание" – это "хорошо" и даже "нужно". Конечно же, есть сюжеты, и таких множество, где осознавание прямо или косвенно запрещено: например, сюжеты обмана, внушения, опьянения, или часто даже просто "праздника легкокрылой младости", «молодежной колбасы». Мы и эти сюжеты, даст Бог, изучим.)
Это книга – не философский труд, а пособие по сказкотерапии и архетипическому анализу. Поэтому мы не будем вдаваться в общие вопросы осознавания, а будем им заниматься. Причем не в любом произвольно взятом направлении (осознавать можно что и как угодно, и поле осознавания по определению бесконечно), а именно в плане сюжетики человеческих судеб. И матрицами для описания этих сюжетов и судеб для нас будут служить сказки и истории. Как и основным языком описания: лаконичным, конкретным, общепонятным. Недостатком сказочного языка можно назвать перенасыщенность символикой, но сдается мне, что в сказках эта символичность и метафоричность просто виднее, чем в других способах описания жизни; мир, кажется, гораздо более взаимосвязан и "целен", чем принято считать в бытовой реальности или материалистической философии. Отсюда и насыщенность символами: одно указывает на другое.
"Сад расходящихся тропок". В принципе, можно представить себе все разнообразие сюжетов как варианты одной жизни. В этом есть некоторая осмысленность (особенно духовного порядка), но, я думаю, обычно она нам не нужна. На "этом" уровне, где я осуществляю свой труд, мы разные люди, и жизнь наша строится как последовательность историй, происходящих в основном между нами. Это и является психологическим уровнем. Этим и займемся.
Печальное предисловие
К сожалению, это книга в основном про «несчастные» семьи. Здесь мало сюжетов здоровой и счастливой жизни. Это вызвано многими причинами, один из которых – эти «здоровые» сюжеты внешне очень просты, и их не очень интересно описывать. (Я вспоминаю, как моя двоюродная бабушка рассказывала про наших предков. Когда моя тетя включала диктофон, она говорила: «Значит так, такой-то и такая-то, родились там-то, жили хорошо, дети их уважали». И так про всех, примерно одно и то же. Как только диктофон выключался, она оживала: «значит так, был он а-а-агромным бабником, а она.» И пока не включался диктофон, мы наслаждались живыми и классными историями. А как только он включался, опять: «Жили хорошо, дети их уважали».)
В «здоровой» семье половина описанных в этой книге сюжетов присутствовать не должна. Там не должно быть ни измен, ни разводов, ни абортов, ни гипер-опеки, ни прочей «дряни». И очень многие семьи стараются делать вид, что у них этого и нет. И это тоже совершенно нормальное и достаточно здоровое желание. Но если мы изучаем семейную сюжетику всерьез, то мы не можем позволить себе такой роскоши, как обращать внимание на «хорошее» и не обращать на «плохое». Получается, на самом деле, в аккурат наоборот, и это естественно при занятиях психотерапией, которая обычно начинается с серьезной проблематики.
Увы, здесь мы сильно похожи на медиков, и нам в первую очередь видны болезненные и грустные стороны жизни. И вот что важно: когда мы изучаем патологию, мы видим, как правило, те вещи, которые подспудно существуют и в здоровой норме. Просто в «жестких» сюжетах они становятся выпукло-видными. И мы изучаем их для того, чтобы знать действующие силы здоровой нормы и знать, куда они могут завести нас, и в этом смысле, очень хочется верить, такое знание способствует здоровью.
На самом деле, все описанные здесь сюжеты – вполне из гущи обычной, нормальной жизни. И кто мы такие, чтобы говорить, что мы хотим жизни другие и получше? Или хвастать перед лицом всего этого своим семейным и психическим здоровьем? Да упаси Боже. Как и любому ученому, изучателю психики приличествует скромность и терпимость до самых краев своей души.
А она по определению бескрайняя.
Бездетность
Так часто начинаются сказки: "Жили-были король с королевой, а детей у них не было." В сказке потом ребенок всегда появляется, самым простым или самым волшебным образом. Хоть березовая чурка да становится желанным ребенком. Желанным? – всегда желанным. Нет детей – это наполовину нет тебя, говорит гуща веков. На дереве рода поколения сменяют друг друга, и если у тебя нет детей, то ты – маленькая сухая веточка где-то на периферии. Жизненные соки будут питать эту веточку более обильно поначалу (напрашивается метафора, что бездетный человек "переваривает", обращает в собственную – энергию, "отпущенную" природой на детей), но все менее обильно к концу. И конец при таком раскладе является действительно концом.
Бездетность, вроде бы, является отправной точкой для двух сюжетов: в одном появляются дети, в другом все остается по- прежнему. Первый из них – "классический", а второй слишком распространен вокруг, чтобы я мог оставить его без внимания.
Первый легко проиллюстрировать историей Авраама и Сарры, которые оставались бездетными до преклонного возраста. Сарре было девяносто лет, а Аврааму сто, когда Господь благословил их рождением сына. "Господь благословил их" – это не мое выражение, это многократно повторенная фраза Писаний. Она означает такой сюжет: Верховная сила сделала этим людям огромное добро. То, что это было благословенное потомство – ставшее родоначальником народа, который "размножился как песок морской" – это дополнительное, второе благословение. "Радость пришла в мой дом", – говорила Сарра; и так далее.
Согласно основополагающей мифологии, детей людям дает Бог.
(Я сразу хочу оговориться, что изучение Бога как архетипической роли, одной из основополагающих, не особо связано с верой или неверием как религиозными пристрастиями любого из нас. Атеист, например, может сколько угодно верить в догму об отсутствии Бога, но, коли он берется за изучение психологии, он не может не заметить, что в человечестве идея Бога слишком сильна, чтобы ее можно было "выкинуть за скобки" и не принимать во внимание. Также и верующий – он может внутри себя и своей конфессии считать, что ему ведомо истинное проявление Божества и правильные способы взаимодействия с ним ("схватил Бога за яйца", сказал бы грубый Трикстер) – но если он хочет разобраться в психологической сюжетике, ему придется обратить внимание на существование других религий, а также пеструю нерелигиозную публику с флагами науки, анархии, экзистенциального одиночества и т.п. Изучение архетипической сюжетики возможно только с открытой и принимающей позицией. Бог и дьявол являются архетипическими ролями, которые никто не отменял, да и не в силах отменить, даже у себя в голове. Точка. Аминь. Продолжаем.)
